Одинокий голос в темноте - Л. Лилич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эми потребовалось много времени, чтобы осмыслить этот факт. Она могла чувствовать, как ужас и паранойя прочно укореняются у нее внутри окончательно и бесповоротно. А Кларисса продолжала свой рассказ, решая поделиться вообще всем:
— Тогда я поняла, что согласна на все, лишь бы он убрался оттуда. Я молила бога, чтобы ты не проснулась и не подняла шум — это бы выбесило его.
— И в итоге ты…
— Обещала быть послушной. Я была так напугана, что когда оказалась среди вас всех на вечеринке, даже не пискнула. Черт. Этот сраный нож был при нем все время, я думала только о том, чтобы никто из вас не подошел к Саймону слишком близко. — Она сидела перед Эми, бледная, словно смерть. Кларисса отвернулась, склонила голову и запустила руку в карман. — Я попросила хозяина квартиры сменить замок. Вот твой ключ, — сказала она, и положила его на тумбочку.
— Хорошо, что ты позаботилась об этом.
— А то! — Кларисса мрачно усмехнулась. — Нормально спать вообще в квартире не могу. Все равно чужой ощущается. Будто ее испачкали. Ладно, хорошо, что все закончилось! — Несмотря на последние слова, становилось ясно — оптимизм был далек от настоящих чувств обычно веселой Клариссы. Она выглядела потускневшей и еще, по какой-то причине, отказывалась смотреть Эми в глаза. — Слушай, — ее улыбка, пусть и фальшивая, померкла окончательно. — Мне нужно кое-что сказать.
Эми с трудом сглотнула слюну, даже не обращая внимания на боль в шее.
— Слушаю.
— Я уезжаю обратно в Шеффилд и больше не вернусь в Лондон. С меня хватит. Я хочу избавиться от любых воспоминаний о Саймоне. Родители поддержали меня. Ты… понимаешь?
Кларисса неловко взглянула на нее.
— Конечно. Ты едва выжила.
Кларисса была благодарная ей, и когда выходила из палаты напоследок слишком горько улыбнулась. Эми ответила тем же, прекрасно понимая, что увидит Клариссу еще не скоро — ведь сама Эми теперь больше всех остальных напоминает ей о Саймоне. Скоро начнется череда редких телефонных звонков, а Эми никогда не была сильна в длительных разговорах.
«Не думаю, что мы перестанем общаться, но мы точно отдалимся друг от друга…» — вынуждена она была признать. Через какое-то время, которое Эми провела в раздумьях, к ней пришли врачи. Они осмотрели ее, сделали болезненный укол. Лекарство одновременно усыпляло, но не позволяло полностью отключиться.
Эми просто лежала и раскачивалась на волнах сна, никак не решаясь отправиться на глубину. Голову изнутри как будто наполнили ватой, и настолько плотно, что ни одна мысль не могла стать цельной. Все застыло внутри Эми, но комната продолжала жить. Тени из окна отпечатывались на стенах, дотрагивались до уставших век. В коридоре уронили поднос. За соседней стеной женский голос напевал молитву:
День гнева, тот день,
повергнет мир во прах,
по свидетельству Давида и Сивиллы. О, каков будет трепет,
когда придет Судия,
который все строго рассудит.
Но разве за стеной не находился закрытый корпус на ремонте? Вроде бы Эми даже видела перегороженную часть со строительными лесами когда проходила мимо по улице. Но, видимо, какая-то часть здания была пригодна для размещения пациентов. И никто не побеспокоился о том, чтобы улучшить звукоизоляцию. Потому что слова без проблем просачивались сквозь стены, их поток не останавливался ни на минуту, будто незнакомка даже не собиралась делать вздох. Она все говорила и говорила, пока Эми не почувствовала, как каждое слово резонирует с биением ее сердца.
Смерти не будет, застынет природа,
когда восстанет творенье,
дабы держать ответ перед Судящим.
И тогда Эми вспомнила историю из «Интерлюдии длиною в жизнь». Одна из них как раз была о монахине, что приютила беглого преступника. Как наяву перед глазами предстала страница книги.
«…В очередную ночь она снова пришла в келью.
Монахиня говорила ему: „ты должен уйти в ночь, я больше не могу тебя укрывать. Мне не нужна твоя помощь!“ А преступник отвечал ей: „ты сама впустила меня, ты использовала меня, теперь же пожинай плоды своего поступка, я уйду завтра — жди“.
Он обещал каждый день покинуть ее, но оставался в своей келье. Она понимала, что скоро другие монахини поддадутся любопытству и не устоят пред запертой дверью в башне, заинтересуются исчезающим хлебом и молоком среди ночи. Но преступник оставался непоколебим, и никакие молитвы не могли подействовать на него, ибо сердце его оставалось лишено милосердия, но полно греха.
В один из дней стражники, разыскивающие преступника, прибыли в монастырь. Но монахиня смогла провести их мимо запертой кельи. Однако настолько в ней возрос страх, что сразу она, как ушли стражники, явилась к преступнику. И говорила она, что он должен уйти немедленно, но в очередной раз услышала отказ.
В тот же час звучит зов, и она внемлет ему.
Монахиня набросилась на преступника, а тот, ожидая малейшего ее проступка, встал возле окна. Он смеялся, слыша ее крики. И внизу, когда тело упало возле стражников, они все поняли и разгневались. Тело еще живой монахини приковали в наказание и не снимали его до тех пор, пока вороны не выклевали блестящие от слез глаза, а плоть не истлела».
— Молодой человек, часы посещения уже.
— Я на пять минут!
— Я сейчас позову…
— У меня девушка из комы вышла! Проявите милосердие!
И дверь открылась. На пороге стоял взмыленный, запыхавшийся Дерек. Его глаза бегали по палате, но когда остановились на Эми, наполнились слезами. В три шага он сократил расстояние до нее, попытался обхватить руками лицо, но в последний момент замер в нерешительности. Эми не до конца очнулась, и пока никак не могла отреагировать на чужой визит. Она просто механически и как-то безразлично смотрела в лицо своего парня, однако когда он начал шептать ее имя, почувствовала, что приходит в себя.
— Они мне что-то вкололи… — попыталась Эми тут же оправдать свое апатичное состояние, — спать очень хочется.
— Я знаю, детка, знаю. Мне просто нужно было увидеть тебя, — его улыбка была мягкой и искренней, а приглушенный свет больничной палаты делал его ореховые глаза невероятно теплыми. Эми почувствовала острую необходимость успокоить своего парня.
— Я пока жива, — Эми попыталась тоже
