Путь меча - Дэвид Чейни

– Так это ты виноват, из-за тебя произошло это неприличное нарушение порядка в школе?

– Да, сэнсэй. – Кулаки его были крепко сжаты.

– Я не желаю, чтобы это повторилось. Вы оба обязаны подавать пример учащимся. Ты, Йоши, виноват в том, что потерял самообладание во время занятий. Необдуманное поведение не может быть оправдано, какова бы ни была причина. Будь это настоящая схватка с настоящим мечом, тебя уже не было бы в живых. Напасть на более сильного – признак большой храбрости. Сохранять спокойствие и действовать рассудительно – признак большого ума. И то и другое одинаково важно, в равной доле. Это – урок, который ты должен запомнить. Это не менее важно, чем твои занятия фехтованием. В наказание ты обязан находиться в своем помещении, когда ты не занят преподаванием, в течение месяца.

– Да, сэнсэй. – Ичикава знал, что в свободное время Йоши всегда уходил к себе, так что наказание было чисто символическим. Но важно было установить принцип. Какие бы обиды ни наносил Канеоки, он должен был сохранять хладнокровие и помнить о своем более низком положении.

Канеоки понимал, что Йоши отделался очень дешево. Шрам у него на лбу покраснел от усилий сохранить самообладание. В конце концов он не выдержал:

– Сэнсэй, – сказал он, – если надо, чтобы второй помощник как следует запомнил урок, я готов доставить ему удовольствие с помощью настоящих мечей.

Йоши весь напрягся. Это похоже на прямой вызов, ни один человек, которому дорога его честь, не мог отказаться принять прямой вызов.

Но прежде чем он успел ответить, Ичикава рявкнул:

– В моей школе насчет уроков решаю только я. Теперь ты переходишь границы, первый помощник. Помни, кто здесь распоряжается. Если этот мелкий случай будет иметь продолжение в виде поединка без моего разрешения, то победивший будет иметь дело со мной, и мечи будут настоящие. Не могу я тратить время на обучение моих помощников, с тем чтобы они потом поубивали друг друга. Понятно?

Оба ответили в один голос:

– Да, сэнсэй.

Глава 27

В течение остальных зимних месяцев Йоши в свободное время занимался чтением и письмом в своей хижине. Он починил бамбуковую веранду, поставил выдвижную дверь и сделал окна. Очаг давал достаточно тепла. Жить было удобно. Он сидел за своим письменным столом, заполняя страницу за страницей своими записями в течение длинных зимних месяцев.

Наконец, когда настали солнечные дни четвертого месяца 1176 года, он сидел на веранде, любуясь целым морем цветов вишни, белых почти как снег, на смену которому они появились. Он с удовольствием следил за полетом красно-черной бабочки, кружившей от цветка к цветку. Листва на деревьях была свежего зеленого цвета, звучало пение птиц. Вечерами к нему доносился крик кукушки и иногда отдаленный пронзительный зов спаривающихся диких обезьян.

Жизнь была полна. Йоши вставал в час тигра, когда из храма в Сарашине первый колокольный звон сообщал время. Йоши усердно упражнялся перед началом занятий, а когда все отдыхали, он опять усердно упражнялся по вечерам. Он вел почти монашескую жизнь. Он никогда не ходил в гостиницы и не принимал участия в празднествах, которые временами устраивали учащиеся. Среди студентов о нем поговаривали. Йоши заслужил их уважение своим талантом фехтовальщика и учителя, но его отшельническая жизнь вызывала у них интерес к его прошлому. Эти потомки и родственники Минамото не могли не заметить, что Йоши говорил с утонченным акцентом двора Тайра.

Канеоки особенно настойчиво пытался выяснить прошлое Йоши; он не раз заводил с сэнсэем разговор о том, каковы были основания принять Йоши на работу. Ичикава обычно молчал о прошлом Йоши. Однако однажды он с гордостью отметил, что на его мече была гравировка работы Йоши. Канеоки знал, что меч был выкован в кузнице Ханзо. Он ничего не ответил, но в течение остального вечера задумывался и мало говорил. Возможно, сведения о том, что Йоши когда-то работал у Ханзо могли пригодиться в будущем. Канеоки этого не забудет.

Пятнадцатый день седьмого месяца 1176 года был первым днем Праздника Мертвых, и студенты были отпущены в начале дня. Они отправились в Сарашину, чтобы принять участие в особом буддистском богослужении. Они собирались остаться там допоздна и посмотреть обряд зажигания костров, которые должны помочь духам умерших найти дорогу домой.

Йоши и Ичикава остались вдвоем в пустынном доджо.

С тех пор как Йоши доверили обучать его первую группу, прошел двадцать один месяц. Преподавая, он учился сам и прекрасно выучил свой предмет.

В день прибытия Йоши Ичикава обещал ему, что если он усвоит его науку, то у Йоши разовьются и ум, и внутренняя сила. Это не было пустым обещанием. Под руководством Ичикавы Йоши сделал огромные успехи. Он уже не был учеником или даже помощником. Он был назначен, к досаде Канеоки, заместителем Ичикавы, вторым по старшинству. Ичикава полагался на стойкость и разумность Йоши, а также на его преданность школе. Уважение же Йоши к Ичикаве росло с каждым днем. Несмотря на разницу в возрасте, они были близкими друзьями.

Йоши не раз случалось на деле доказывать свою верность и смышленость, и поэтому Ичикава постепенно передавал ему заведование делами школы. Они продолжали быть учителем и учеником – это не могло измениться, – но, когда они оставались вдвоем и были свободны от преподаваний, они откровенно обсуждали занятия учащихся и будущее академии.

Последние лучи солнца светили сквозь бамбуковые жалюзи и отражались ярким сверканием от оружия, развешанного по стенам. Йоши и Ичикава кончили обсуждать дела школы. Они сидели по-турецки на алых подушках, рядом с ними стоял поднос с пустым чайником и двумя чашками, и его перевернутое изображение виднелось на натертом полу. Йоши глубоко вздохнул, вдыхая запахи масла, горького чая, ладана и слабые испарения десятков тысяч практических занятий.

В комнате было тихо, она была хорошо знакома, но, несмотря на тишину и спокойствие, Йоши был взволнован. Ему следовало бы быть удовлетворенным работой, которую он выполнил вместе с Ичикавой, однако он не испытывал удовлетворения. Была одна тема, которую они не затронули.

– Сэнсэй, – сказал он голосом, хриплым от сдерживаемого чувства. – Я был терпелив. Ваше учение я запечатлел и в сердце, и в памяти. Теперь мне пора принять вызов Канеоки. Дня не проходит, чтобы он меня не поставил в невыносимое и безвыходное положение.

– Нам надо и его понять, – сказал Ичикава. – Для Канеоки было тяжело, что повышения он не получил. Я надеялся, что ты постараешься облегчить ему обиду.

– Сэнсэй, я старался, но это бесполезно. Он постоянно при учащихся говорит мне колкости. Дело не во мне, я могу это перенести. Я думаю о дисциплине в школе.

– Все-таки прошу тебя потерпеть еще немного. Ичикава ласково положил руку на плечо Йоши:

– Человек может жить своим мечом только определенное время, а мое время прошло. При всем моем умении и знаниях, у меня уже нет былой быстроты, не так мгновенна реакция. Мне недавно приснилось, что ты начальник этой школы, а я – дух, навестивший ее из небесных областей. Подходящий разговор в день Праздника Мертвых!

– Сэнсэй, обсуждать такие сны нет смысла. Вы самый лучший фехтовальщик, и вы останетесь начальником школы до тех пор, пока не решите уйти в отставку. – Йоши помолчал. – А что касается Канеоки, я считаюсь с вашими желаниями и буду сдерживать мое нетерпение.

Все приняли как должное новое положение Йоши, кроме Канеоки, который по-прежнему обращался с ним так, как будто он был подчиненным.

Канеоки старался по возможности меньше работать в школе, и его обычно можно было найти в гостинице, где он пил с компанией новых друзей – тремя ронинами, бродячими самураями. Все трое были смуглыми людьми мощного сложения, с густыми волосами; одеты в черные платья поверх черных хакама. У них были бритые лбы и волосы по бокам зачесаны назад по моде самураев. Все трое когда-то служили вместе у одного князя, а после того, как он был убит, они странствовали по стране, зарабатывая в качестве наемников. Они часто прохаживались по улицам Сарашины, положив руки на рукоятки мечей. Горожане их избегали.

Обычно до конца вечера вспыхивал какой-нибудь скандал. Хозяин гостиницы молча переносил убытки. Он боялся жестокости, которая ясно читалась уже во внешности этих безжалостных людей. Лучше смолчать, чем протестовать и вызвать еще худшие неприятности.

В то время как Йоши и Ичикава обсуждали поведение Канеоки, трое ронинов сидели с ним на веранде гостиницы и рассказывали о прежних военных подвигах. Каждый рассказ они запивали новой порцией сакэ. А так как эти рассказы давно уже надоели, они замолчали, сосредоточив внимание на прощальных кострах для умерших, ясно различимых над низкой оградой веранды. Молчание не могло продолжаться долго, и вскоре один из ронинов громко заявил:

– Я так много людей отправил в ад, что монахи только для моих убитых могли бы зажечь все эти костры.