Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша - Андре Кастело

Он не представляет себе, как будет существовать без нее:

«Это невозможно! Нет, моя Жозефина уже в дороге, она меня хоть немножко любит. Столько любовных обетов не могут быть забыты за два месяца… Я ненавижу Париж, женщин и любовь… Это состояние ужасно, и твое поведение… Но вправе ли я обвинять тебя? Твое поведение продиктовано тебе твоей судьбой, Неужели ты, такая милая, красивая, нежная, станешь причиной моего отчаяния? Наперекор велениям судьбы, наперекор чести я буду любить тебя всю жизнь. Этой ночью я перечел все твои письма, даже то, что написано кровью. Какие чувства они во мне пробудили!»

Быть может, ничто еще не потеряно, раз он перечитал ее письмо, «написанное кровью», то, где она напоминает ему — и в каких выражениях! — о часах, проведенных в его объятиях!

Тот же курьер, что покинул Милан 11, прибыл в Париж 18 или 1 9 и привез Баррасу следующие строки:

«Я в отчаянии. Моя жена все не едет. У нее есть любовник, удерживающий ее в Париже!»

Неужели он угадал?

«Ах, Жозефина, Жозефина!..»

Баррас и все правительство встревожены.

Война не кончается. Чтобы завоевать и замирить Италию, нужно еще многое сделать, А тут все грозит пойти насмарку только потому, что Жозефина упрямо отказывается ехать к своему победоносному мужу! Письмо Бонапарта к брату Жозефу показывает, в какой подавленности пребывает командующий армией: «Мой друг, я в отчаянии. Моя жена, а она — все, что мне дорого на свете, больна. Голова у меня идет кругом, Успокой меня, скажи мне правду, ты же читаешь в моем сердце. Ты знаешь, как оно пылко, что я никогда не любил, что Жозефина — первая женщина, которую я обожаю… Я люблю ее до исступления и не могу больше оставаться вдали от нее. Если она разлюбила меня, мне больше нечего делать на земле».

Нужно вывести Бонапарта из этого маразма. На ставке судьба Италии. А тут еще переговоры с папой. Мир с Римом так и не подписан. Австрийцы готовятся к новому массовому вторжению. Но в последнем своем письме в Милан Жозефина по-прежнему толкует о том, что она больна… Баррас, который не дался в обман, подтверждает тем не менее эту новость, чтобы выиграть хоть немного времени. Он заявляет: отъезду Жозефины противится Директория. Гражданка Бонапарт не может пуститься в дорогу — она больна.

Наполеон сражен. Как он осмелился гнать в дальнюю дорогу больную женщину? И несчастный молит о прощении: «Я так виноват перед тобой, что не знаю, как это искупить. Я обвинял тебя в том, что ты держишься за Париж, а ты больна! Прости меня, милая моя подруга: любовь, которую ты мне внушила, помутила мой разум, и мне больше не обрести его вновь. От такого недуга не исцеляются. Меня одолевают зловещие предчувствия: мне кажется, что я лишь увижу тебя, на два часа прижму к груди и мы умрем вместе. Кто за тобой ухаживает? Надеюсь, ты вызвала Гортензию».

С лихорадочным нетерпением Бонапарт ждет курьера Лесемпля, получившего приказ не задерживаться в Париже больше нескольких часов, которые понадобятся Жозефине, чтобы написать «десять страниц». Пусть она объяснит, что у нее теперь за болезнь. «Если это серьезно, я тут же отправлюсь в Париж».

Он просится в отпуск. Раз не может приехать она, он сам помчится к ней. На этот раз Париж встревожен всерьез. Выходит, что завоевание Италии зависит от родов Жозефины. Она должна ехать, пусть даже в сопровождении любовника. И Карно — безусловно, по просьбе Барраса — подписывает следующее адресованное мужу письмо:

«Директория, возражавшая против отъезда гражданки Бонапарт из опасения, как бы заботы, которыми ее окружит муж, не отвратили его от попечения о славе и благе отечества, решила, что означенная гражданка отправится в дорогу не раньше, чем будет взят Милан, Вы в Милане, и у нас нет больше возражений. Надеюсь, что мирт, которым она увенчает себя, не затмит лавров, которыми вас уже увенчала победа».

Милан был занят французскими войсками еще полтора месяца назад!

Жозефина наконец сдается. Она поедет! А пока она укладывает багаж, каждый день приходят все новые письма. Она читает их в перерывах между объятьями своего дорогого Ипполита. Бонапарт, успокоенный Карно, больше не заговаривает о разрыве и, кажется, влюблен еще сильней, чем раньше:

«Все мои помыслы сосредоточены в твоем алькове, постели, сердце. Твоя болезнь — вот что занимает меня ночью и днем. Я потерял аппетит, сон, интерес к дружбе, славе, отечеству. Ты, одна ты — остальной мир не существует для меня, как если б его вовсе не было. Я дорожу честью, потому что ею дорожишь ты., славой, потому что это тебе нравится; будь не так, я бросил бы все, лишь бы оказаться у твоих ног…»

«В постели, больная, ты еще красивей, интересней, восхитительней; ты бледна, взор твой затуманен. Когда же ты выздоровеешь? Если уж кому-нибудь из нас двоих суждено заболеть, то почему не мне? Я крепче и смелее, мне легче было бы переносить недуг. Судьба жестока: она разит меня в тебе. Единственное, что меня иногда утешает, — это мысль, что болезнь твоя зависит от судьбы, но зато ничто, даже она, не заставит меня пережить тебя».

Несчастный воображает, что жена, возможно, его ревнует! Ей, конечно, наплевать на ревность, и она, вероятно, улыбается, читая такой совет:

«Не забудь сказать мне в своем письме, милая моя подруга, что уверена в моей любви к тебе, любви, превосходящей все мыслимые пределы; что ты не сомневаешься, что любое мое мгновение посвящено тебе; что я никогда не провел и часа, не подумав о тебе; что мне никогда не приходило в голову помыслить о других женщинах; что все они в моих глазах лишены красоты, изящества, ума; что нравишься мне и поглощаешь всю мою душу только ты, ты целиком, какой я тебя вижу и какая ты есть…»

И на Святой Елене он еще осмелится сказать: «Подлинной любви не существует!»

Однако Бонапарт не в силах отделаться от мысли, что у жены есть любовник, который и удерживает ее в Париже: «Ты знаешь, что я никогда не потерплю, чтобы у тебя был любовник, и уж подавно не предложу тебе завести его. Увидеть его значило бы для меня то же, что прострелить ему сердце!»

Ни в одной из обеих записок в несколько строк, что она послала мужу за последний месяц, Жозефина еще не осмелилась признаться, что ее беременность была лишь воображаемой, и его по-прежнему умиляет мысль о ребенке, которого он хочет потому, что будет тогда рядом с ней: «Ребенок, такой же обворожительный, как его мама, скоро увидит свет и сможет долгие годы провести у тебя в объятиях. А я, несчастный, должен буду удовольствоваться одним днем. Целую тысячу раз твои глаза, губы, язык, все.

В чем тайна твоего обаяния, обожаемая женщина?»

Решительно, у меня муж, который заговаривается, — думает Жозефина.

Однако идти на попятный она больше не может. Баррас твердит ей: надо оставить Париж. Но для отъезда нужны деньги, У Жозефины же, как легко догадаться, одни долги. И тогда ей наносит визит один приятель, с которым она познакомилась еще до замужества во время игры в жмурки. Это Амлен, сын столоначальника в министерстве финансов, которого разорили новые времена. Он женат на Фортюне, товарке Розы по развлечениям, хорошенькой, молодой и бесстыдной двадцатилетней креолке, той самой, что мы видели, когда она, вывалив наружу грудь, прогуливалась по Елисейским полям. Амлен осведомляется у «генеральши», не может ли она чем-либо помочь им с женой.

— Почему бы вам не отправиться в Италию? — предлагает ему Жозефина. — Уверена, что по моей рекомендации Бонапарт что-нибудь для вас сделает.

Тот действительно написал ей недавно: «Если хочешь кого-нибудь пристроить, можешь прислать его сюда, я подберу ему место».

Несколькими неделями раньше Жозефина получила 1 О 000 франков комиссионных за поставку армии 20 000 одеял. Сделка потребовала от нее так мало усилий, что она надеется снова совершить такую же. «Одна общая для всех мысль, — говорит современник, — объединяла множество самых разных людей — жажда денег, и для того, чтобы их добыть, годились любые средства. Элегантнейшие женщины не брезговали сделками с поставщиками и соглашались хранить и предъявлять образцы товаров, на которых спекулировали они сами или их протеже, а в то время протекция добывалась лишь ценой раздела барышей».

Амлен тотчас передает своему приятелю Монгласу разговор, состоявшийся у него с супругой командующего Итальянской армией.

— Еду с тобой, — решает Монглас.

Поскольку Жозефина поинтересовалась у Амлена, не могут ли «компаньоны» ссудить ей 200 луи, они немедленно откликаются на ее просьбу, и, получив деньги, она тут же требует, чтобы Амлен сходил в бельевую лавку и подыскал ей английскую вуаль за 30 луи. Затем она назначает им встречу у г-жи де Реноден в Фонтенбло. Оттуда они отправятся в Италию, где она отрекомендует «компаньонов» своему мужу.

Жозефина обещала оказать такую же услугу и своему старинному поклоннику элегантному Жозефу Роббе де Лагранжу из Блезуа, приятелю Александра де Богарне. Ему в то время уже лет пятьдесят. Лагранж сделал больше, чем Амлен и Монглас: заинтересовав нескольких финансистов своими давними связями с экс-госпожой де Богарне, он основал компанию для финансирования поездки. Он отправился на улицу Шантрен и осведомился, почему «Роза» не отправляется в путь. Жозефина поостереглась рассказывать ему о 200 луи, полученных от Амлена и Монгласа.