Седое золото - Андрей Бондаренко

Землянка обычной оказалась: вонючей, тесной, прокуренной до самого основания. Прибрались, примус раскочегарили, макарон наварили. Тут и Сизый пожаловал — прилетел на третьем самолёте, с часовым опозданием.

— Привет, бродяги! — заорал прямо с порога. — Ну и дыра, мать моржовую по-всякому! Много гиблых мест мне доводилось видеть, но эта — прямо конфетка из слоновьего дерьма, протухшего причём!

После ужина занялись сборами.

— Главное — ничего важного не забыть, — поучал Эйвэ, в заранее подготовленном списке галочки проставляя. — Недели две вам там одним жить, не меньше, поэтому и собираться надо тщательно. Вот я вам ещё документы положу, в геологические планшеты. Это те, которые вы в Магадане не удосужились изучить. По причине пьянства бессовестного. Не все, конечно, только малую часть. Остальные потом с караваном привезу. Прочли, что не интересное — на растопку печки пустили. Понятно?

— А почему — "с караваном"? — спросил Ник. — Непривычное какое-то слово, южное. И капитан Курчавый в Магадане всё про «караван» твердил, теперь вот ты. Проще слова не подобрать? "Полевой отряд", например, чем плохо?

— Раньше товарищ Панфильев всеми делами в Певеке заправлял, — невозмутимо пояснил Эйвэ. — Он в двадцатые годы с басмачами на юге воевал, в пустынях. Оттуда и словечко это привёз. Как увидит двух оленей, идущих по тропе, так сразу — «караван». Привыкли все, прижилось понятие. Да, ещё: судно вплотную к берегу подойти не сможет, придётся с борта в воду прыгать. Поэтому пистолеты в брезент заверните, в несколько слоёв, и спрячьте в рюкзаки, чтобы точно не намочить.

Два тяжеленных рюкзака получилось, всякой всячиной набитых: жратва разная, спальники, кружки-ложки, фляги со спиртом, носки шерстяные. Плюс — эти планшеты с бумагами.

— Избушка стоит в паре километров от сгоревшей буровой, прямо на берегу Паляваама, — продолжил излагать информацию Эйвэ. — Крепкая ещё избушка, сделанная из морского плавняка. Его на побережье много бывает, течения морские приносят. По весне на Большой Земле лес подмывает на берегах больших рек. Деревья падают в воду. Этот лес реки выносят в океан, на волю морских течений. С Лены, с Колымы, с американских речек сюда брёвна приплывают. Печка в избе, правда, дымит сильно, с сухими дровами плохо. Ничего, перебедуете как-нибудь. А Паляваам река рыбная, хариус ловится, кета иногда попадается, голец. Снастями можно будет разжиться у отца Порфирия.

— У отца — это в смысле у попа? — уточнил грубый Лёха.

— Можно и так сказать, у попа. Недалеко от Чаунской бухты, на перевале, стоит старинная церковь. Много лет была заброшенной. Года три назад там появился молодой священник. Откуда взялся? Говорят, что ваш, ленинградский. Церковь — а может, скит, я в этом ничего не понимаю — подновил, землянку себе вырыл: пещера просто получилась, завёл парники. Молодой ещё совсем, а глаза грустные. Не иначе от любви несчастной в священники подался да и уехал на край света, несознательный элемент! По-хорошему, его давно уже надо было на зону отправить — порядка ради, да у Шняги всё руки не доходят. Скорее всего — отговорками занимается, покрывает этого служителя культа. Надо будет по инстанции доложить, пусть разберутся. И с попом, и со Шнягой…

По утру в дверь землянки тихонько поскреблись.

Ещё через минуту бодрый голос громко проорал:

— Эй, вставайте, сони! Отчаливать пора!

"Видимо, у Шняги очень своеобразное представление о конспирации", — решил Ник.

Встали потихоньку, умылись по очереди из ржавой бочки.

— Потеплей одевайтесь, — посоветовал начальник порта. — Похолодало нонче. К полудню и ветер образуется. Поторапливаться надо, а то прямо в штормягу угодим.

— А пожрать? — заупрямился Сизый. — В смысле — позавтракать, культурно выражаясь?

Но Шняга на пререкания и споры решил времени не тратить, подхватил один из рюкзаков да засеменил куда-то бодрой походкой.

Ник взвалил себе на плечи, с помощью Эйвэ, второй рюкзачище, припустил следом, пыхтя и матерясь сквозь зубы. Карабины возле землянки оставил, пусть Сизый тоже поработает, не барин.

— Товарищ Эйвэ, ты только ничего не забудь! Тщательно караван комплектуй! И вот ещё, напоследок: мыла килограмм сто раздобудь, а лучше — все двести! — обернувшись, отдал Ник последние указания.

Эстонец пилотку с головы снял, успокаивающе помахал ею в ответ.

Лёха догнал их только возле причала, гремя карабинами и вкусно хрустя чем-то на ходу. В чём в чём, а в умении пожрать — всегда и много — ему равных не было.

У причала качалось на мелких волнах очень странное судёнышко: длиной метров десять, шириной — не намного меньше. Была, правда, и палуба, и рулевая рубка, но ощущалось в облике судна нечто игрушечное. На зелёном борту «игрушки» кривыми белыми буквами было начертано: «Задира», чуть ниже и помельче: "Флагман Чукотского Флота".

Очевидно, Шняга себя ещё мнил и местным королём юмора.

— Чего это оно у тебя такое, м-м, овальное? — поинтересовался Ник.

— Не «оно», а «он», мотобот значит, — беззлобно ответил капитан «Проныры». — А что такой широкий, так это конструкция такая специальная. Тут у нас ветер сильный часто дует, «южак» по-нашему. Волны поднимаются — страшенные, всё подряд переворачивают, кроме «Проныры». Он у меня устойчивый, отсюда и название такое. Сегодня, правда, — скорчил озабоченную гримасу, — без груза идём, вот разве что ваши рюкзаки, поэтому и посадка высокая. Ежели всерьёз задует, тоже запросто перевернуться можем. Вот я и говорю: торопиться надо!

Пожилой матрос в замасленной фуфайке перебросил с борта «Проныры» сходни, завозился, дёргая их туда-сюда, стараясь попасть направляющими брусьями в специальные пазы на причальном молу.

На востоке, цепляя линию горизонта, висело бледно-жёлтое солнце.

— Это оно заходит или восходит уже? — спросил Сизый.

— А вы, чудики береговые, присмотритесь повнимательнее, — посоветовал Шняга. — Весьма любопытное действо, доложу я вам!

Солнце двинулось вниз, осталась видна только крохотная долька, замерло и начало восходить.

— Вот тебе восход и рассвет — в одном флаконе! — удивился Ник. — Такого в Питере, то есть в Ленинграде, — быстро поправился на всякий случай, — и не увидишь никогда!

"Проныра", бодро тарахтя мотором, неспешно двигался на юго-запад.

Шняга весело покручивал штурвал — туда-сюда, без остановки травил анекдоты, байки, разные местные притчи и легенды. Ник стоял с ним рядом, вглядываясь в сопки южного берега. Сизый спустился в трюм — дуться с пожилым матросом-мотористом в буру.