Или – или - Айн Рэнд

– Мне кажется, я открываю новый континент, Гвен – радостно ответил Реардэн. – Континент, который должны были открыть вместе с Америкой, но не открыли.

– Я должен рассказать об этом именно тебе, – сказал Эдди Виллерс, глядя на рабочего через стол. – Не знаю почему, но это помогает мне – просто я знаю, что ты меня слушаешь.

Было поздно, и люстры в столовой были притушены, но Эдди Виллерс видел глаза рабочего, пристально глядящие на него.

– Мне кажется, что больше не осталось ни людей, ни человеческого языка, – продолжал Эдди. – Мне кажется, что, если я закричу посреди улицы, не найдется никого, кто услышит мой крик… Нет, не то. Мне кажется, что кто-то кричит, но люди проходят мимо, и ни один звук не доходит до них. Кричит не Хэнк Реардэн, не Кен Денеггер, не я, а все же кажется, это мы все трое… Кто-то должен подняться на их защиту, но никто не поднялся – не захотел. Сегодня утром Реардэну и Денеггеру предъявлено обвинение в незаконной купле-продаже продукции «Реардэн стал». В следующем месяце состоится суд. Я был там, в зале суда в Филадельфии, когда зачитали обвинение. Реардэн был совершенно спокоен, мне казалось, что он улыбается, но он не улыбался. Денеггер был более чем спокоен. Он не вымолвил ни слова, просто стоял, как будто в помещении пусто.

…газеты кричат, что обоих следует отправить за решетку… Нет, я не дрожу, все в порядке, я сейчас успокоюсь… Я ничего не сказал ей, боялся, что взорвусь, и не хотел все усложнять, я знаю, как она все воспринимает… Ах да, она говорила со мной об этом, и она не дрожала, хуже. Знаешь, она будто окаменела – бывает такое состояние, когда человек словно вообще ничего не чувствует. Послушай, я говорил тебе, что ты мне нравишься? Ты мне очень нравишься. Ты слышишь нас. Ты понимаешь… Что она сказала? Странно, она боялась не за Хэнка Реардэна, а за Кена Денеггера. Она сказала, что Реардэн найдет в себе силы пережить это, но Денеггер – нет. Не то что не найдет сил – он откажется это делать. Она уверена, что Кен Денеггер будет следующим, кто уйдет. Как Эллис Вайет и остальные. Сдастся и исчезнет… Почему? Она считает, что это нечто вроде сдвига нагрузки – экономической и личной. Как только основная тяжесть момента переходит на плечи какого-то одного человека, тот исчезает, как срубленный столб. Год назад для страны не было ничего хуже потери Эллиса Ваиста. С тех пор, говорит она, словно начал резко смещаться центр тяжести, как у потерявшего управление тонущего судна, – сдвигается с отрасли на отрасль, с человека на человека. Когда мы теряем одного, самым нужным становится другой – и его мы теряем следующим. Сейчас самое худшее"– это если снабжение страны углем окажется в руках таких людей, как Бойл и Ларкин. В угольной промышленности не осталось никого, кто мог бы сравниться с Кеном Денеггером. И она говорит, что почти уверена: он обречен, на него уже направлен прожектор, и ему остается только ждать, когда его уберут… Над чем ты смеешься? Это звучит абсурдно, но думаю, это так… Что?.. Ах, она умная женщина? Еще бы! Она говорит, что тут есть еще кое-что. Человек обязательно должен дойти до определенного психического состояния – это не гнев и не отчаяние, а что-то намного, намного большее, перед тем, как его уберут. Она не может сказать, что это, но задолго до пожара знала, что Эллис Вайет дошел до этого, и ждала, что с ним что-то случится. Увидев сегодня Кена Денеггера в зале суда, она сказала, что он готов стать добычей разрушителя… Да, это ее слова: готов стать добычей разрушителя. Видишь ли, она не считает, что это случайность! Ей кажется, что за этим кроется система, замысел, человек. По стране бродит разрушитель, который подрубает опоры одну за другой, чтобы все строение рухнуло нам на головы. Исчадие ада, движимое непостижимой целью… Она говорит, что не отдаст ему Кена Денеггера. Она только и твердит, что должна остановить Денеггера, – хочет просить его, умолять восстановить то, что он теряет, что бы это ни было, вооружить его против разрушителя, прежде чем тот придет. Она изо всех сил стремится добраться до Денеггера первой. Он отказался от встреч со всеми. Уехал в Питтсбург, на свои шахты. Но она дозвонилась до него сегодня вечером и договорилась о встрече завтра днем.,. Да, завтра она летит в Питтсбург… Да, она боится за Денеггера, ужасно боится… Нет. Она ничего не знает о разрушителе, у нее нет представления, кто это такой, нет свидетельств его существования – только следы разрушения. Но она уверена, что он существует. Нет, она не догадывается о его цели. Говорит, ничто на земле не может оправдать его. Иногда она хочет найти его больше, чем кого-либо другого на земле, больше, чем изобретателя двигателя. Она говорит, что, если найдет, расстреляет его на месте, отдаст свою жизнь за то, чтобы лишить жизни его – своими собственными руками… Потому что человек, лишающий мир его мозга, – исчадие ада, какого не знал свет…

Думаю, временами это становится для нее невыносимым – даже для нее. Не думаю, что она позволяет себе задумываться, насколько она устала. Утром я пришел на работу раньше обычного и увидел, что она спит на кушетке в своем кабинете, при зажженной лампе. Она работала всю ночь. Я стоял и смотрел на нее. Я не разбудил бы ее, даже если бы вся эта чертова железная дорога рухнула… Во сне она напоминала маленькую девочку, словно была уверена, что проснется в мире, где ее никто не обидит, словно ей нечего скрывать или бояться. Видеть это было тяжелее всего – невинная чистота ее лица, тело, неподвижно распростертое в той же позе, в какой рухнуло от изнеможения. Она выглядела… Почему ты спрашиваешь, как она выглядела во сне?.. Да, ты прав, к чему об этом говорить? Незачем. Не знаю, почему я думаю об этом… Не обращай на меня внимания. Я буду в полном порядке завтра. Думаю, я просто не в себе из-за этого суда. Я не перестаю размышлять: если таких людей, как Реардэн и Денеггер, отправляют в тюрьму, что это за мир? Зачем мы трудимся? Осталась ли на земле справедливость? Я был порядочным дураком, когда сказал все это репортеру, выходя из зала суда. Он просто рассмеялся и спросил: «Кто такой Джон Галт?» Скажи, что с нами происходит? Остался ли на свете хоть один справедливый человек, хоть кто-нибудь, кто защитит их? Ты слышишь меня? Кто-нибудь защитит их?

– Мистер Денеггер вот-вот освободится, мисс Таггарт. У него посетитель. Извините, пожалуйста, – сказала секретарь.

В течение двухчасового полета до Питтсбурга Дэгни никак не могла оправдать свое беспокойство или избавиться от него; не было причин вести счет минутам, но ее словно что-то подгоняло. Беспокойство прошло, когда Дэгни вошла в приемную Кена Денеггера: она добралась до него, ничто не помешало ей, она ощутила спокойствие, уверенность и огромное облегчение.

Слова секретаря развеяли это. Я становлюсь трусихой, укоряла себя Дэгни, чувствуя приступ беспричинного страха, вызванный этими словами и несоизмеримый с их значением.

– Мне очень жаль, мисс Таггарт. – Она услышала уважительный голос секретаря и поняла, что продолжает стоять, ничего не ответив. – Мистер Денеггер примет вас через минуту. Присядете? – Голос выражал озабоченность.

Дэгни улыбнулась:

– Все в порядке.

Она села в деревянное кресло лицом к конторке секретаря. Потянулась за сигаретой, задумалась, успеет ли выкурить ее, и, надеясь, что нет, резко чиркнула спичкой.

Штаб-квартира знаменитой компании «Денеггер коул» представляла собой старомодное здание. В горах за окном виднелись шахты, где Кен Денеггер когда-то работал. Он так и не перенес свой офис подальше от угольных месторождений.

Дэгни могла разглядеть вход в забой, врезанный в склон холма, металлические стойки проемов, ведущих в необъятное подземное царство. Они казались совсем неприметными, затерянными в неистовых оранжевых и красных красках холмов… Под холодным синим небом в солнечных лучах позднего октября море листьев напоминало море огня, стремительно накатывающиеся волны, готовые вот-вот поглотить хрупкие стойки входных проемов шахты. Дэгни вздрогнула и отвернулась – она вспомнила о пылающих листьях на холмах Висконсина, по дороге в Старнсвилл.

Дэгни заметила, что между пальцами остался только фильтр от сигареты. Она закурила следующую.

Взглянув на часы на стене, она заметила, что на них посмотрела и секретарь. Встреча была назначена на три; часы показывали три двенадцать.

– Пожалуйста, простите мистера Денеггера, – сказала секретарь. – Он вот-вот освободится. Мистер Денеггер очень пунктуален. Прошу вас, поверьте, это беспрецедентный случай.

– Я знаю. – Дэгни знала, что Кен Денеггер точен, как железнодорожное расписание, и известен тем, что отменял встречу, если собеседник позволял себе прибыть на пять минут позже оговоренного времени.

Секретарь была неприступной дамой – в возрасте, с сугубо официальными манерами; казалось, ничто не может вывести ее из себя, как ни одной угольной пылинке не позволялось упасть на ее безукоризненно белую блузку. Дэгни казалось странным, что закаленная женщина подобного типа может выглядеть взволнованной: секретарь не вступала в беседу, безмолвно склонившись над какими-то бумагами на столе. Дэгни выкурила уже полсигареты, а женщина все смотрела на ту же страницу. Когда она подняла голову, чтобы взглянуть на часы, на циферблате было три тридцать.