Пролог - Наталия Репина

– Люди как-то совмещают, – сказала тетка.

Люди. Это было ее любимое. Некие люди совмещали зарабатывание денег и творчество для себя. При этом у людей был нормальный рабочий день с девяти до шести, всегда было понятно, когда люди вернутся домой и готовить ли им ужин. Люди периодически приносили домой что-нибудь вкусненькое. Люди много чего еще делали, чего он был делать не в состоянии.

– Совмещать не смогу, – еле сдерживаясь и заранее кляня себя за то, что вступает в спор, сказал Алексей. – А вот перестать зарабатывать – на нас двоих, заметь, – запросто.

– А ты меня деньгами не попрекай! – взвилась тетка. – Я тебя поднимала, пока твоя мать…

Ну, понеслось.

Он бросил недоеденный голубец и ушел в комнату. Вот так. Испортил день, который мог бы быть прекрасным.

В комнате посмотрел на иллюстрации. Идея показалась не такой уж и хорошей.

– Доешь ужин, я кому сказала! – донеслось с кухни. Теткины методы мало изменились с того времени, когда ему было двенадцать. – Я разогревать не буду! Возьму выброшу сейчас!

– Выбрасывай! – крикнул он в сторону кухни, давя сожаление: голубцы, хоть и с нитками, были вкусными.

Раздался грохот отодвигаемой табуретки, потом еще непонятный стук, затем удар чего-то тяжелого и, прежде чем он успел понять и броситься на кухню, тетка пронзительно закричала:

– Ой-ой-ой-ой!!

Еще удар. Звон бьющейся посуды.

Он рванул на кухню.

Так и есть, упала. Барахталась на полу. Костыли разлетелись в разные стороны. Несчастный голубец валялся в осколках рядом в ней.

– Ну ты что, – примирительно сказал он.

– Ой-ой-ой-ой… – повторяла тетка, бестолково копошась. Она приподнялась на локте, но дальше дело не шло.

Он взял ее под мышки, стал аккуратно поднимать.

– Сама, сама!! – сердито закричала тетка.

– Сиди уж, – сказал он. – Сама она.

Помог ей сесть, придерживая за спину.

Ее коротко стриженные светлые волосы на макушке покраснели и слиплись. По шее потекла алая струйка.

– Кровь у тебя, – сказал он. – Шибко так ударилась, обо что?

Она аккуратно пощупала затылок, оглядела алую ладонь.

– Дай-ка, – сказал он.

Осторожно раздвинул волосы.

– Ой! – вскрикнула тетка.

– Вот тебе и ой.

Под волосами наливалась лиловым крупная шишка, кожа на ней была рассечена.

Алексей огляделся. Угол стола был в алом, несколько волосков остались на нем.

– Об угол, – сказал Алексей. – Сиди пока, не вставай.

Он пометался по кухне, нашел аптечку, смочил ватку перекисью водорода. Под сдержанные причитания тетки приложил к ранке. Перекись запузырилась розовым, но кровь не остановилась. Он попробовал йодом, но и через бурое йодовое пятно засочилась, светлея, алая струйка. По-видимому, был задет какой-то крупный сосуд. Тетка замолчала – было видно, что ей нехорошо.

Он осторожно пересадил ее в кресло, схватил кепку и помчался на улицу к автомату вызывать неотложку. Назад решил не возвращаться: надо было встретить бригаду, потому что сориентироваться в бараках было непросто.

На улице было уже темно – двенадцатый час. У соседей что-то праздновали – играла гармонь и подпевающие голоса были совсем пьяными. В остальных домах было тихо, но не спали – окошки светились желтым.

Алексей не знал, с какой стороны появится карета «скорой», но просто так стоять на месте не мог. Он метнулся налево, к Яузе, пробежал несколько метров, передумал и заспешил назад, надеясь, что в темноте увидит фары. Почти дойдя до кладбища, он решил все-таки возвращаться и, пройдя сотню метров, издалека увидел, что около их дома стоит машина, а фельдшерица с чемоданчиком что есть силы барабанит в дверь.

– Эй! – закричал он и побежал.

Фельдшерица его не услышала.

Запыхавшись, он подбежал, когда она уже собралась уходить.

– Ну вы что, мужчина! – неожиданно мягко сказала она. – Встречать, что ли, бегали? А дверь что заперли?

Глухое «г», похожее на «х» выдавало хохлушку, да и говорила она мелодично, немного нараспев.

Он не ответил, трясущимися руками отпер дверь, побежал на кухню. Тетка силилась встать, держась за ручку кресла.

– Сиди, сиди, гражданочка, – сказала фельдшерица. – Бегун твой прибежал. Сплошное ГТО.

Увидев рану, она даже не стала пытаться ничего с ней делать – только примотала марлевую накладку, и они поехали в госпиталь, благо он был в двух шагах.

В коридоре приемного отделения было светло, многолюдно и шумно. Дверь распахнулась от напористого удара каталки, когда фельдшерица, он и санитар из приемного протиснулись в коридор, – и несколько раз энергично бамкнула за их спинами. Алексей с тоской почувствовал, как скрывается за спиной покойная и синяя летняя ночь.

Тетку санитар проворно укатил, фельдшерица, прощаясь, пожала ему руку и почти весело сказала:

– Пойду кровяку отмою с машины!

Он запоздало подумал, что, может быть, надо дать ей денег, даже зашарил в карманах, но она уже ушла, да и неловко было.

Помимо денег он нашарил в кармане конфету. Вспомнил, что конфету сунула ему вчера Регина, когда они пили чай. Сказала:

– Сухой паек!

Все, что было вчера и сегодня утром и днем, показалось чем-то из другой жизни, нереальным. Реальность же – коридор, страждущие по стенам, деловитые санитары. Та, бывшая жизнь, показалась сейчас родной и привлекательной, как навсегда утерянная, Регинина же конфета – а по ассоциации с ней и сама Регина – последней ниточкой, связывающей ее с прежней спокойной и беспроблемной жизнью. Он подумал, что, наверное, скучает по Регине.

Рядом с ним была лавочка, на которой полулежал, аккуратно придерживая одну руку другой, мужичок в майке и полосатых сатиновых брючатах. Бок его был в грязи, на щеке – ссадина.

– Падаю и падаю, – сказал мужичок, не обращаясь ни к кому конкретно. – Они говорять – алкаш, а я и трезвый падаю.

Алексей не ответил, присел на свободный краешек лавочки, стараясь не касаться мужичка, прикрыл глаза.

– Вон бабочка мается, – продолжил тот и слегка подпихнул Алексея здоровой рукой. – Помог бы.

– Сам помоги, – раздраженно ответил Алексей, не открывая глаз. Он старался держать в голове Регину. Не то чтобы все происходящее было непоправимо ужасно или трагично – просто так было лучше, почти хорошо.

– Падаю ж, епт, – сказал мужичок.

Алексей открыл глаза.

Старуха, лежавшая на каталке прямо перед ними и то ли спавшая, то ли просто без сознания, пришла в себя и силилась встать. Из-под простыни у нее выпросталась и свисала вниз одна нога, распухшая, гнойного лилово-желтого цвета. Старуха пыталась уложить ногу обратно на каталку, но нога не слушалась, а дотянуться до нее руками у нее не получалось. Растерянно и затравленно она озиралась по сторонам, очевидно понимая, насколько неприглядно это зрелище.

– Помоги бабоньке, слышь? – сказал мужик.

Преодолевая отвращение, Алексей встал, подошел к каталке,