Ламентации - Джордж Хаген

— Я завтра уезжаю, — сказал Уилл.

— Привет Элвису! — отозвался Айерс.

— И Мэрилин Монро! — крикнул Дигли.

— Мэрилин Монро умерла, — сказал Айерс.

— А вот и нет, — возразил Дигли.

— Дурак! — захохотал Айерс.

— Землекоп! — ответил Дигли.

АМЕРИКА

Гражданин мира

Все были в превосходном настроении — наверное, оттого, что Говард не знал большей радости, чем осваивать новые земли; как Адам, обретший новый рай, он готов был начать все сначала. Они катили по шестиполосному шоссе в блестящем сапфировом «бьюике» с черным верхом и виниловым салоном в голубых тонах. Близнецы всю дорогу ссорились из-за радио или разглядывали гигантские неоновые рекламы: «Говард Джонсон», «Холидэй Инн», «Бургер Кинг»[16] и славный старичок, предлагавший курицу гриль из Кентукки. Все, что проплывало за окном, было интересно, гостеприимно и ново.

Джулия молча подводила итог переезду. Все здоровы, дом продан, закладная погашена, в делах полный порядок. И все-таки она опасалась, что переезд дорого им дастся. Опыт подсказывал, что без утрат не обойтись.

Джулия вспоминала Альбо и оставленную ими безбедную жизнь, белых богачей с Баком Куинном во главе и их страх перед властью черных. Приехав в Англию, они сразу почувствовали, до чего странно быть белыми африканцами — живым напоминанием о былой славе Британской империи и бременем для экономики страны, борющейся с трудностями.

Над шоссе нависал огромный экран кинотеатра под открытым небом. Столбы с громкоговорителями окружали пустую стоянку. «2001 год: космическая одиссея», — гласила афиша над шатром. Близнецы вытаращили глаза.

— Что такое одиссея?

— Путешествие. Как у нас. Только еще длиннее.

— Съездим в кинотеатр под открытым небом, — пообещал сыновьям Говард. — В Англии такого нет!

Джулия вздохнула: нет нужды напоминать о недостатках Англии. Стоило лишь заглянуть ей под юбки — и открылась неприглядная картина: суровые берега, скверный водопровод, а дети такие же дикие, как их предки. Ее умнице-мужу Англия предложила никудышную работенку, а сыну отказала в приличном образовании. «Прощай, туманный Альбион, невелика потеря!» — думала Джулия.

Говарду предстояло работать в одном из новых научных центров, построенных рядом с магистралью номер один, одной из главных скоростных трасс Нью-Джерси — перегруженной четырехполосной трассой с бетонными ограждениями и бесконечными светофорами, забегаловками и бензоколонками. Неподалеку находился Принстон, о чем свидетельствовал дорожный указатель. За деревьями можно было разглядеть университетские корпуса, где прошла юность Фитцджеральда и старость Эйнштейна. От шоссе в обе стороны уходили проселки, ныряя в леса, которые спешно сводили, освобождая место для новостроек, чтобы размещать все новых и новых сотрудников. Застройщики обязаны были давать своим участкам названия с университетскими мотивами, так появились Научный Дом, Университетские Поля и даже квартал Эйнштейна.

Ламенты поселились на Университетских Горах (это оказались вовсе не горы, а ровное место). Дом их был приземистый, с восемью белыми колоннами, фасадом под кирпич, извилистой подъездной дорожкой, гаражом на две машины, кондиционером и полами с подогревом. Все дома в квартале были как близнецы, различались только почтовые ящики. Видимо, американцы проявляли самобытность лишь в одном: на почтовых ящиках красовались нарисованные индюки, орлы, утки, поезда, амбары, герои мультиков.

Говарду нравилось, что в туалете не гудят трубы, а в душе хороший напор, Джулии пришлись по вкусу посудомоечная машина, кран с распылителем и вместительный холодильник. Вместо трех телеканалов здесь было семь, часть из них — круглосуточные. Близнецы в считанные недели заговорили как настоящие американцы. Они уже не могли обходиться без жевательной резинки «Базука», бисквитов «Твинкиз» и биг-маков и радовались всему новому: Америка была страной чудес, близнецам разрешалось бродить где угодно, и им вполне хватало общества друг друга.

Один Уилл тосковал.

Каждую ночь ему снился туннель, в конце стояла Салли и манила к себе. За ее спиной светилась радуга и виднелся «чемпионский» каштан. Моросил дождик, пахнувший лимонными пастилками. Пробираясь через туннель, Уилл видел на стенах знакомые картины: злорадную улыбку Полночного Китайца; Рут с жестянкой-зеркальцем; вот Бак Куинн правит колесницей, запряженной воющим псом; вот капитан «Виндзорского замка» — его влекут по волнам русалки в лифчиках из ярких пластмассовых раковин; вот Айерс пляшет в штанах Гитлера, а Дигли с котом Геббельсом на плече вызывает духов. Но лишь только Уилл касался губ Салли, его вырывал из сна будильник и вопли радио — резкие голоса, незнакомый выговор.

Уилл начинал с нуля: он снова иностранец.

— Чем ты недоволен? — спросила мама.

— Ненавижу переезжать.

— Но ты же Ламент. Все Ламенты — путешественники. Все, кроме твоего дедушки.

— Я, наверное, в него пошел.

— Не может быть, — вырвалось у Джулии.

— Почему?

Джулия задумалась, зная, что нельзя открывать Уиллу правду.

— Потому что он целыми днями просиживал в кресле.

Уилл нахмурился:

— Почему?

— Папа говорил, у него было слабое сердце.

— А на кого я похож? Ни на тебя, ни на папу, ни на близнецов. На кого же?

— Неважно на кого, сынок. — Джулия обняла Уилла.

— Но ты-то похожа на свою маму, — послышался грустный ответ.

— Сынок, ты особенный. Ты счастливый человек — путешественник, искатель, гражданин мира! Ты Ламент, понимаешь?

Уилла озадачил ответ матери, искренний и страстный, но неутешительный. Ламент — значит вечный странник.

Где Чэпмен Фэй?

В первый же рабочий день Говард узнал, что человек, пригласивший его в Америку, пропал.

— То есть задерживается?

— Не совсем, — объяснила секретарша. — Он потерялся в море.

Чэпмен Фэй — основатель и вдохновитель компании «Фэй-Бернхард», выпускающей устройства для НАСА, армии и медицинской промышленности. Что за устройства? Технологии будущего — говорилось в рекламных проспектах компании. Чэпмен Фэй, по всеобщему мнению, — гений. В пятнадцать лет он окончил школу, а в двадцать — защитил диссертацию по химическим технологиям. К двадцати пяти годам защитил еще три диссертации — по китайской мифологии, квантовой физике и индейскому искусству. В тридцать два он возглавил научный центр в долине Напа, а к тридцати восьми рассчитывал построить космический корабль для полета на Марс. Ради этого и была создана компания «Фэй-Бернхард», но из-за нехватки средств Чэпмен Фэй вынужден был сменить цель. Он решил спасти мир, пока жив, и изобрел несколько устройств, именно для этого и предназначенных.

«Пан-Европа» заинтересовалась одним изобретением Чэпмена Фэя — составом, превращавшим пролитую нефть в радужное студенистое вещество, которое легко собирать с поверхности воды. Весь процесс назывался «система Рапи-Флюкс». По совету Говарда «Пан-Европа» купила у «Фэй-Бернхард» оборудование для своих спасательных судов. Говард проводил испытания системы в соленом водоеме под Саутгемптоном, вместе с командой моряков торгового флота — дюжих парней с бычьими шеями, чьи лица были красны от пьянства и суровых ветров Северного моря. В разгар испытаний вошел щуплый человечек с ярко-синими глазами, густыми седыми волосами, стянутыми в хвостик на затылке, в длинном темно-зеленом пиджаке а-ля Джавахарлал Неру. Моряки сперва посмеивались при виде его наряда и прически, но, едва он начал отдавать приказы, подчинились беспрекословно.

После испытаний Чэпмен угостил всех обедом в местном пабе. Там, за кружкой пива, Говард поведал ему о своей мечте оросить Сахару и об искусственном сердце, о котором думал с тех пор, как умер отец. Когда Говард поднялся из-за стола, Чэпмен стиснул его руку и вместо прощания предложил работу. «Вы творческий человек», — сказал Чэпмен Фэй. — Приезжайте работать ко мне в Америку.

— То есть как — пропал в море?

— Мы потеряли связь с его яхтой дней пять назад. Не волнуйтесь, мистер Фэй — гений. Он непременно объявится, — заверила секретарша.

Говарду отвели кабинет вдвое больше дэнхемского. Три стены были из красного дерева, а одна — стеклянная, с видом на японский садик с плакучими вишнями и пруд с золотыми рыбками и величавой голубой цаплей. Первые три дня Говард наклеивал ярлычки на папки и заполнял страховые и пенсионные анкеты. На третий день он забеспокоился.

Компания «Фэй-Бернхард» располагалась в большом здании, специально задуманном для тишины и уединения, подсмотреть, как работают другие, было невозможно. Каждый был занят своим делом, без болтовни в коридорах. «Может быть, — допускал Говард, — в такой обстановке рождаются блестящие мысли, но до чего же тут одиноко!» Не с кем было перемолвиться словом, пока однажды Говард не наткнулся на партнера Чэпмена, Дика Бернхарда, здоровяка со смеющимися глазами, ходившего на работу в марокканской джеллабе.[17]