Когда наступит тьма - Кабре Жауме

Она обратилась к адвокату с просьбой привести все дела в порядок, даже если для этого понадобится истратить всю полученную компенсацию. И нашла работу.

Похоронить мужа Роза не могла, потому что поднять со дна моря самолет, лежащий на такой глубине, было невозможно. И поминки как следует организовать у нее тоже не получилось, потому что родственников, которым можно было бы сообщить о его кончине, у них не было. Она не оплакивала смерть Карлеса, потому что плакать о смерти мужа, который жил двойной жизнью и погиб, скрывая свое истинное лицо, у нее не получалось. И как-то она подумала, не вздумай ко мне вернуться со дна морского, я тебя оплеухами из дому выгоню: мертвым место рядом с мертвыми или в лучшем случае в памяти. А по тебе я не скучаю, Карлес, ведь ты настолько сломал и испортил мне жизнь, что у меня не нашлось ни слезинки, чтобы тебя оплакать.

Так шло время, но в один прекрасный день, во вторую годовщину авиакатастрофы, низкорослый, тощий и взвинченный человечек с густыми черными волосами, назвавшийся Апеллесом Ширгу, партнером Карлеса, уселся в кресло, где она проводила часы в размышлениях, и сказал, я нанял профессионалов, чтобы они расследовали дело, и…

– Ширгу?

– Да. Апеллес Ширгу.

– Ширгу… – повторила она, как в забытьи.

– Как я уже говорил, я нанял профессионалов, чтобы они расследовали дело, и…

– Какое дело?

– О смерти вашего мужа.

– А. – До чего же она устала, безмерно устала. – И что, летчик без прав летел?

– Вашего мужа не было среди погибших в авиакатастрофе.

– Вы что, спустились на дно морское и его недосчитались?

– Нет. Мы нашли неиспользованный посадочный талон на его имя.

Она устало глядела на дорогу сквозь балконное стекло.

– В чем вы были партнерами?

– В разных делах. Он никогда обо мне не упоминал?

– Нет.

Получается, Ширгу – это фамилия. Ну да: такая же, как у Маргариты Ширгу[59].

– Я хочу знать, где он скрывается.

– Зачем ему скрываться, если он умер?

Ширгу взволнованно пригладил волосы и ничего не ответил. Она продолжала настаивать:

– А почему бы вам не обратиться с этой историей в полицию?

– У меня есть свои причины этого не делать. Где он скрывается? Как передает вам деньги?

– Какие деньги?

– Предупреждаю, что, если вы не согласитесь мне помочь… вы можете горько пожалеть.

Роза яростно вскочила и пошла к двери, выходившей на лестничную клетку. Она так устала, ей так это все надоело, что у нее не хватило сил даже испугаться. Ширгу медленно последовал за ней, скрывая беспокойство. Когда он подошел поближе, она высказала ему в лицо, что покойники вдовам денег не посылают и что пошел он в жопу со своими угрозами, и распахнула дверь, чтобы этот человек навсегда исчез из ее жизни. Ширгу ретировался, поджав хвост. Но в ее голову закралась мысль, что, может быть, Карлес и взаправду… Невероятно. И прошли годы, много-много лет. И настал день, когда никто уже не помнил о годовщинах авиакатастроф, так как на их место пришли новые годовщины, а с тех пор много воды утекло, и уже давным-давно настало новое тысячелетие, а память не вечна и приходит время, когда, если любви уже нет, воспоминания – штука утомительная, и покойники нам разве что мешают. А если точно не знаешь, умерли они или нет, они хуже камушка в ботинке.

3

Им повезло, что его кузен был знаком с прорабом со стройки; точнее, повезло, что прораб со стройки был любовником его кузена и ни в чем не мог ему отказать. Он сообщил, что строительство не начнется до понедельника, так что вся суббота после обеда в твоем распоряжении, хотя мне и кажется, что у тебя не все дома.

– Совершенно верно. А еще я приглашу трех-четырех одноклассников.

– Делай что хочешь, пацан. Инструменты сами принесете.

– Не вопрос.

– И сильно не шумите; хоть этот участок и на отшибе, мне перед началом работы проблемы не нужны.

То, что произошло под вечер, его изрядно удивило: никто из тех, кому он позвонил, не сказал, мужик, ты с ума сошел, а наоборот, все сказали, конечно, я помню про клад. Кстати, а что мы там спрятали?

– Тетрадку.

– И одежду какую-то. У одной из учительниц стащили.

– У сеньориты Грасия.

– Точно. Ее всемирно известный шарф.

– Вот-вот.

– Я уверен, что мы все сложили в жестяную коробку. Из-под печенья.

– Нет, из-под конфет.

– Какая разница.

– А разве не в полиэтиленовый пакет?

– Да ну, ты что! В жестянку.

Все пятеро бывших учеников нашей школы, стоя в голом саду, в котором целую вечность располагался школьный двор, облокотившись на кирки и лопаты, грустно смотрели на здание, в котором провели шесть безмятежных лет, войдя в него впервые шестилетними и выйдя двенадцатилетними.

– Нет, мне было тринадцать, я до тринадцати лет там училась.

– Потому что ты всегда была самая старшая.

– Я и сейчас самая старшая.

– Конечно, бабуля.

– Еще раз назовешь меня бабулей, получишь киркой по башке.

– Да что ты, бабушка, ты на ногах-то едва держишься, бабушка-старушка.

– Сволочь ты, Питус. Знаешь, что я добрая, и пользуешься этим.

– Вечно эти двое грызутся.

– Да что ты, – ответил Питус, – я вечно ссорился с этой самой, как ее, с Байлиной.

– С Лаурой?

– Вот именно.

– Точно, Лаура… – с потерянным видом протянул почти облысевший одноклассник в приступе ностальгии.

– Вы что, не позвали ее?

– Она в Упсале[60] живет.

– Охренеть. И что она там делает?

– Я что тебе, энциклопедия? Живет она там.

– Давайте-ка, давайте-ка… Пора за работу, ребята… – Питус сосредоточенно озирался по сторонам. – Кажется, мы закопали его под дубом.

– Под каменным дубом.

– Какая разница. Рядом с ним. Более-менее тут. Припоминаете?

– Мы что, даже карту не нарисовали, чтобы потом найти тайник?

– Нарисовали. Но потом куда-то дели.

– Мне кажется, мы клад зарыли ближе к школе. В той стороне.

– Да вы что! Не тут и не там; мы закопали его у забора, где растут кипарисы.

– Это туи.

– Ну ты даешь, мужик. Туи?

– Туи.

– Ну, значит, там, рядом с туями. Тут, под дубом, его бы любой нашел.

– Под каменным дубом.

– Честно говоря, я думал, что вы все помните.

– Сколько лет прошло, Питус. Ты и сам забыл.

– Да помню я все: по-моему, мы закопали его тут, под дубом.

– Под каменным дубом.

– А помните, как Канивель все время лазил по деревьям?

– Типа «Барон на дереве»[61].

– Чего?

– Так, ничего.

– Елки зеленые! Где он теперь, Канивель?

– Без понятия.

– Ну что? Продолжим заседание или возьмемся за дело?

– Хорошо, а копать-то где будем?

– Поступим как археологи: произведем дегустацию в четырех-пяти местах.

– Жара тут какая.

– Это еще что за дегустация?

– Разроем кусочек тут, потом кусочек там. Сначала будем копать у дуба, потом возле кипарисов.

– Это каменный дуб и туи.

– И это называется дегустация?

– Про дегустацию я сам только что придумал, но термин мировой.

– Вот сволочь.

– Зато вы мне все поверили. Вперед, за работу?

– Представьте себе, меня аж слеза прошибла. Целую вечность не был в школе.

– Нам столько лет, что уже все было давным-давно.

– И не говори. У меня прямо екнуло что-то внутри.

– И у меня.

– Мы были здесь так счастливы…

– Так было весело.

– А потом все тускнеет.

Питус, с кайлом на плече, оглядел всю компанию. Потом встал напротив и сказал, ну что, потоскуем о потерянном рае для лысых мечтателей и прочей ерунде или будем искать клад?

– Никакая я не лысая.

– Это у тебя парик, бабуля.

– Но ведь правда, мы были счастливы?

– Конечно. Очень. Даже слишком.

– Как это слишком?

– Потом взрослеешь, и все уже не так. Разводишься, и все такое.

– Давайте-ка начнем копать, а то солнце уже садится.