Когда наступит тьма - Кабре Жауме

Их кремировали одновременно, одного в Сан-Кугате[58], а другую в Барселоне. Кровавое преступление на корню загубило почти наверняка зарождавшуюся историю страстной любви.

2

За двадцать пять лет до тех одновременных похорон Карлес скомандовал, осторожней, а то все накроется! Он повернулся вполоборота, не выпуская руля из рук:

– Ты чего, ты чего, зверюга, не задуши ее!

Карлес, на грани нервного срыва, вел машину как новичок, обращая больше внимания на то, что творится в зеркале заднего вида, чем на правила дорожного движения. Он постоянно наблюдал за Ширгу и чувствовал, что того колотит еще больше. Самое время заметить, что неправильно выбрал сообщника.

– Ааааай!!! Паскуда…

Он отдернул укушенную руку, и девчонка заорала.

– Да заткни ей рот, сука!

И Ширгу зарядил ей оплеуху, такую отеческую, и велел, заткнись, слышь, дура невоспитанная? И машина остановилась на светофоре. Постовой посмотрел в их сторону.

– Христа ради, пусть она заткнется, или все пропало.

Тут ему пришла в голову мысль включить радио, и через несколько отчаянных секунд с визгом малолетней паскуды смешались причитания певицы фламенко. Карлес поглядел на постового и улыбнулся. И тут девчонка затихла.

– Ты гляди не задуши мне ее тут.

– Поехали, зеленее не будет, мать твою, смотри за дорогой!

Предыдущего опыта похищения детей у них не было, но все оказалось необыкновенно просто. Она выходила из школы в толпе разновозрастных школьниц, направлявшихся к автобусам, и они вместе пробились через толпу, как будто в спешке, чтобы аккуратно, но решительно изолировать ее от подружек, и девчонка сама почти не заметила, как оказалась на углу школы совсем одна. Одна. Вовсе нет: в обществе двух неизвестных. И прежде чем она успела сообразить, что происходит, они посадили ее в автомобиль, на заднее сиденье, где один из незнакомцев придавил ее и запихал ей руку в рот, как будто сам хотел, чтобы она его укусила, и машина тронулась слишком резко, так что уже через две или три минуты им стало ясно, что похищать детей гораздо сложнее, чем казалось сперва, и тогда он скомандовал, осторожней, а то все накроется.

Пытка закончилась, когда они доехали до лучшего в мире укрытия, приготовленного для лучшего в мире похищения. Карлес вышел из машины, поднял металлические жалюзи, снова сел в машину, заехал внутрь и припарковал ее на заднем дворе. Потом вернулся, чтобы опустить жалюзи на двери, выходившей на улицу, и закрыл дверь на задвижку изнутри. Подошла очередь второй части лучшего в мире плана. Но альтернативных планов они не подготовили.

– Черт, черт, черт, черт, – повторял Ширгу, сидя в машине.

– Не ори! Что стряслось?

Карлес открыл дверь машины и увидел, что Ширгу хлещет девчонку по щекам. Дыши, дура, дыши!

Карлес потянул девчонку за ноги и уложил ее на землю посреди двора. Потом начал кое-как делать ей искусственное дыхание, зачем-то раскачиваясь из стороны в сторону, а Ширгу, закрыв лицо руками, говорил, сукины дети, теперь нам всем капец. А я пошел.

Карлес вскочил стремглав, схватил его за горло и сказал, никуда ты не пойдешь, а то убью. А теперь давай попробуем это уладить.

– Она ж посинела уже, ты что, не видишь?

Несколько минут они дули ей в рот, колотили ее, матерились и сходили с ума. И дошло до того, что Карлес, лежа у девчонки на груди, не в силах сделать ничего, несколько долгих-предолгих секунд провел в размышлениях, отчего вся жизнь его пошла наперекосяк как раз тогда, когда у него был лучший в мире план того, как привести в порядок тот бардак, в который превратилось его существование. Вдруг он внезапно поднялся и сказал, продолжим, как будто ничего не произошло.

– Ты спятил.

– Тебе деньги нужны или нет?

– Ясное дело.

– Тогда делай, как я велю.

И объяснил, что нужно действовать по плану: немедленно звонить ее родным с целью не допустить, чтобы те обратились в полицию.

– Отправляйся в телефонную будку, позвонишь и скажешь то, что должен сказать.

– Но она же труп! – вконец потерял голову Ширгу.

Карлес схватил его за плечи и начал трясти, крича ему на ухо:

– Но они-то об этом не знают!!! И успокойся! – Тут он понизил голос. – Обратной дороги уже нет, понимаешь.

Воцарилась тишина. Посреди двора в отчаянии стояли двое мужчин возле мертвой девочки. Карлес, сам не зная как, нашел в себе силы и тихо, но твердо сказал:

– И деньги пусть принесет мать. До последней песеты, а то убьем малолетку.

– Постой, постой, постой.

– Стою.

– Смотри: а если бросить девчонку здесь, сбежать, и концы в воду?

– Когда ее обнаружат, придут к твоему шурину и спросят, что у него за тру…

– Да, ясно, да. Ладно. Но я боюсь звонить.

– Нужно действовать по плану.

– Раз малолетка померла, все планы отменились.

– Не ори.

– Не ору.

– Заткнись, дай подумать.

Столько долбаных часов угрохано на подготовку похищения, столько задумано для того, чтобы ни одна нить не ускользнула, и гляди-ка, остались одни ошметки. Ну почему, господи боже, ну почему все шишки на меня?

– Хорошо, я сам позвоню родителям, – решил, смирившись, Карлес. – Дай мне бумажку. Но ты должен убрать отсюда… вот это. – Он не решился указать на тело девочки. – Куда… – Неприятное молчание, такое, которое значит: никогда в жизни не пожелал бы, чтобы до этого дошло. – На помойку?

Оба затихли. Вдалеке сирена пожарных вдохновенно рыскала по городу в поисках огней. Ширгу глубоко вздохнул:

– Нет. Я знаю куда. Ты должен мне помочь; когда стемнеет.

Работа закипела, и они утешились. Карлес направился в телефонную будку на площади, позвонил родителям и сказал, что их дочь похитили и она прекрасно себя чувствует. Что-что? Нет и еще раз нет: она прекрасно себя чувствует. Ядрена вошь… А потому что я вам сказал, женщина! Потом он предупредил их, что за ними ведется слежка и если появится хотя бы тень подозрения, что они обратились в полицию, тогда мы ее и взаправду убьем, вы меня поняли, женщина? И зачитал инструкции. И зарубите себе на носу, что убивать мы ее не хотим: мы хотим только получить указанное количество песет купюрами разного достоинства. Согласны? Итак, прошу вашего внимания: время и место. И положил трубку. И на обратном пути в гараж его охватило самое ужасное на свете чувство неуверенности, потому что с ним постоянно случалось что-нибудь плохое и осложняло ему жизнь, полную неоплаченных долгов и не до конца разрешенных неурядиц, и… Какое счастье, что Роза витает в облаках. Я бы сгорел со стыда, если бы она узнала…

– Ну что она, проснулась? – спросил он по возвращении.

– Она же умерла, кореш, умерла, ты понимаешь? Ты знаешь такое слово – умерла?

– Не зови меня так, я тебе не кореш.

– Как скажешь; но мертвую этим не воскресишь.

Несколько часов спустя Карлес думал, не знаю, почему со мной постоянно что-нибудь да происходит. В подкладке моей одежды тысячи песет: ими полны штаны и пояс, я весь в поту. Мне битых полчаса пришлось объяснять Розе, что ужинать я не приду, а может, не приду и ночевать, что эта работа меня загонит в гроб; а она так разозлилась, что я чуть ей не сказал, а ты вообще знаешь, с кем говоришь? Она бы мне ответила так нахально: с кем, с кем я говорю? С жалким слюнтяем без гроша за душой? А я бы ей, нет, моя дорогая, ты говоришь с детоубийцей. Потом мне пришлось долго ждать на заправке, раз уж теперь я в состоянии заплатить за бензин. Я уже несколько месяцев не садился за руль, потому что даже на пол-литра бензина у меня бы денег не хватило. Хорошо еще, машина завелась. Мать твою, ну что они, не видят, что я спешу, что мне нужно успеть на самолет в Швейцарию? Все эти переживания меня убьют; они меня когда-нибудь в гроб вгонят. Ведь можно было жить спокойно, раз деньги появились; заткнуть дыры, попытаться никогда больше не попадать ни в какие переделки; закусывать оливками в баре у Исабель; не наедаться на ночь и пораньше ложиться спать. Но вечно все шишки на меня: Ширгу, которому сам бог велел быть отличным солдатом, возьми да и прикончи малолетку; несчастный случай, конечно, непреднамеренное убийство какое-нибудь; однако этот болван ее все же укокошил. А дальше полная импровизация. И время поджимает; это же надо, денег у меня навалом, а сейчас простою в очереди на заправку на улице Араго и опоздаю на самолет.