Тень Сохатого - Фридрих Незнанский

И вскоре Боровский женился.

Свадьбу сыграли шумную, почти студенческую. Вопреки ожиданиям невесты и гостей, а также обычной свадебной традиции, Генрих в тот вечер сильно напился. Когда невеста шептала ему на ухо: «Генечка, остановись. Ты не должен этого делать», Боровский лишь отмахивался от нее, как от назойливой мухи.

«Я сам знаю, что я должен, а чего не должен. И не тебе мне об этом говорить», — отвечал он ей в несвойственной ему раздраженной и желчной манере. Губы у новобрачной дрожали от обиды, но она лишь растерянно улыбалась в ответ, не зная, что и думать, но не желая ударить перед гостями в грязь лицом.

А ночью ее ждал еще один сюрприз. Едва скинув испачканную вином белую рубашку, Генрих сразу повалился на кровать. Невеста (а вернее, новоявленная жена) некоторое время смотрела на него, потом робко присела на край кровати и неуверенно тронула его за голое потное плечо.

— Геня… — тихо окликнула она его. — Геня, ты слышишь меня?

Боровский тяжело и хрипло вздохнул, словно в бреду.

— Геня… — вновь позвала жена. — Ты уже спишь? Или…

Боровский дернул плечом.

Она закусила губу и убрала руку. Еще несколько секунд прошли в полном молчании. Затем Боровский повернулся к ней (в полумраке комнаты она увидела, как блеснули белки его глаз) и сказал устало, но, как ей показалось, вполне трезво:

— Ты знаешь, зая, я что-то неважно себя чувствую. Давай отложим это дело на завтра, хорошо?

Выдав эту тираду, он перевернулся на другой бок и снова задышал — тяжело, устало и хрипло.

Жена еще немного посидела на краю кровати, не зная, что ей делать дальше, затем встала и подошла к окну. Почти всю свою сознательную жизнь она заботилась о своем теле, делая все, чтобы оно было стройным, красивым и соблазнительным. Долгие годы берегла она свою девственность (одному лишь Богу известно, насколько это было тяжело), и не затем, чтобы продать девственность подороже, а затем, чтобы подарить ее самому главному человеку в своей жизни. И вдруг оказалось, что ее красивое тело и ее так тщательно оберегаемая девственность никому не нужны.

Во время своих ухаживаний Генрих ни разу не делал попытки не то что затащить ее в постель, но даже запустить руку ей под юбку (чем сильно отличался от всех ранее встреченных ею москвичей). Но тогда это ее нисколько не насторожило. Наоборот, она была уверена, что наконец-то встретила по-настоящему порядочного и благородного мужчину, настоящего джентльмена. Сегодня ночью она собиралась показать ему, что он не зря столько ждал. Она хотела превратить эту ночь в настоящую сказку, сделать для него все, что он пожелает, даже то, о чем он лишь подумает, но, возможно, не решится сказать вслух. И вдруг оказалось, что все это — пустая затея. И что все благородство Генриха объяснялось простым отсутствием интереса к ее персоне. Поверить в это было столь же нелегко, сколь и обидно.

«Это дело» — так Генрих назвал секс. И сказал он с такой неприкрытой брезгливостью, словно речь шла о чем-то грязном и недостойном его. А может, ей просто показалось?

Где-то далеко за окном проплывали фары машин. Потом стал накрапывать дождь. Она отошла от окна, подошла к кровати и вновь остановилась в нерешительности. Что теперь делать? Лечь рядом с ним и уснуть, как будто так и надо? Или бросить все и уехать к маме? Но мама была далеко, да и ночь выдалась слишком дождливая, чтобы пускаться в рискованные приключения.

Она снова посмотрела в окно, вздохнула и решила проглотить свою обиду. Оставался еще один вопрос: в каком виде ей лечь к нему в постель — одетой или раздетой? Раздеться — значит унизить себя. Никчемная голая игрушка, которой ребенок пресытился, едва только взглянув на нее. И тогда она решила спать одетой. Проснувшись и увидев ее в пижаме, Генрих сразу ощутит стыд и поймет, что она не собирается быть игрушкой ни в чьих руках. Даже в руках собственного мужа. К тому же просыпаться одетой было не так стыдно. В общем, так она и поступила.

Утром Генрих сделал вид, что ничего не произошло.

Вечером он позвонил ей с работы и предупредил, что задержится. «Слишком много дел навалилось. Извини». Через два часа снова позвонил и сказал, чтоб она ложилась спать без него. «Я буду очень поздно, зая. Тебе ни к чему меня ждать».

Но она ждала. Ждала, закутавшись в одеяло, до трех часов ночи.

Вернулся Генрих пьяным. Он осторожно наклонился над ней, обдав ее запахом перегара, и заглянул ей в лицо. Она сделала вид, что спит. Он облегченно (как ей показалось) вздохнул и на цыпочках вышел из спальни.

На следующий день за завтраком она спросила:

— Генрих, скажи честно, я тебе не нравлюсь? Ты женился на мне только для того, чтобы рядом с тобой была ухоженная кукла?

Генрих деланно усмехнулся и ответил:

— Что за глупости, зайчонок? Ты же знаешь, как я люблю тебя.

— Да, но мы женаты уже два дня, а ты до сих пор не притронулся ко мне, — произнесла она с болью и обидой в голосе.

— Правда? Уже два дня? — шутливо переспросил он. — А для меня они пролетели как один миг. Сдается мне, мы проживем с тобой всю жизнь и сами этого не заметим!

Он взял из хлебницы булку и принялся намазывать на нее масло с таким беззаботным видом, словно разговор был закончен.

— Ты мне не ответил, — упрямо сказала она.

Тогда он вздохнул:

— Зая, но ты ведь сама видела. Я слишком сильно надрался на свадьбе. Ничего не поделаешь. А вчера у меня была куча дел. Я старался вырваться домой. Правда старался. Но ничего не вышло. Если получится, сегодня приеду пораньше. — Он изобразил на своем лице лукавую улыбку и добавил: — Вот тогда мы снова вернемся к этому вопросу, хорошо?

— Ладно, — сказала она и положила руку на его ладонь. — Но обещай мне, что сегодня не вернешься домой пьяным.

Он хотел было возразить, но не выдержал ее пристального взгляда, улыбнулся и кивнул:

— Клянусь.

Боровский выполнил свое обещание. Он вернулся с работы рано и был абсолютно трезв. Жена встретила его у порога в красивом вечернем платье с открытыми плечами. Волосы ее были уложены в изящную прическу. На ногах вместо домашних тапочек были туфельки на высоких каблучках. Выглядела она великолепно.

— Ого! — улыбнулся явно смущенный таким приемом Генрих. — Да ты просто Мерилин Монро.

Жена ослепительно улыбнулась, затем нежно поцеловала его в губы и покачала головой:

— Нет, милый, я намного лучше. Я выше и стройнее ее. Разувайся скорей и проходи в гостиную. Я приготовила тебе маленький сюрприз.

— Гм… — неопределенно произнес Боровский. — Интересно… Надеюсь, сюрприз будет приятным?

Жена кивнула:

— Уверена, что тебе понравится.

Боровский разулся, затем жена взяла его за руку и провела в гостиную. Он замер на пороге и удивленно произнес:

— Черт, вот это да! Это по какому же поводу?

— Просто, — ответила жена. — Просто потому, что я люблю тебя. Для меня это самый главный повод на свете.

В центре гостиной стоял столик, уставленный яствами. Боровский еще раз, с еще большим вниманием, хотя уже не так удивленно, оглядел столик и с усмешкой сказал:

— Да тут и выпивка имеется?

— Полусладкое шампанское, — отозвалась жена. — Ты сказал, что любишь его. Оно только что из холодильника. А там есть еще одна бутылка. Ну, пойдем же скорей!

Они прошли к столу. Помимо шампанского на столике расположились изысканные салаты, бутерброды с красной и черной икрой, а также апельсины, бананы и несколько плиток шоколада.

— Садись! — сказала жена.

Боровский покорно уселся на диван. Она обвила его шею гибкими руками, притянула к себе и быстро поцеловала. Затем отпрянула и, глядя на него своими лучистыми глазами, сказала:

— Я хочу понравиться тебе. Говорят, что пусть к сердцу мужчины лежит через желудок. Эти салаты я сделала сама.

— Уверен, что они очень вкусные, — весело отозвался Боровский. — Ты ведь у меня талантливая.

— Ты еще не знаешь обо всех моих талантах, — проговорила жена глубоким, хрипловатым голосом. — Но об этом потом. А сейчас…

Она убрала руки с шеи Генриха, взяла со стола бутылку и протянула ему:

— Начнем пирушку. Открывай!..

До второй бутылки дело не дошло. Шампанское вскружило Боровскому голову, но еще больше у него кружилась голова от тонкого аромата духов жены, от вида ее стройных плеч, от ее улыбки и от ее губ, скользящих по его щеке и то и дело прижимающихся в поцелуе к его губам. Он почувствовал дьявольское возбуждение.

— Вот теперь я вижу, что нравлюсь тебе, — прошептала жена, проводя нежными пальцами по его брюкам. — Ты представить не можешь, как много это значит для меня.

Она расстегнула зиппер на его ширинке, и ее пальцы стали еще ближе и нежнее. Боровский почувствовал, как у него бешено заколотилось сердце. Та девушка на деревенской дискотеке была единственной женщиной, которой Генрих по-настоящему овладел. Потом он еще дважды пробовал — с бывшей одноклассницей, которая, как выяснилось на свидании, все школьные годы сходила по нему с ума, и с проституткой, которую порекомендовал ему Олег Риневич, и оба раза потерпел фиаско. Возбуждался он быстро, но уже через несколько секунд возбуждение проходило. Он ничего не мог с собой поделать.