Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков

— О Персии.

— Ой, а что, из Посольского приказа уже и картинки доставили? А правду говорят, что государь нам хочет самую настоящую одалиску из гарема показать⁈ Ой…

Последнее относилось к грозному взгляду боярыни Захарьиной, от которого Настина попа покрылась мурашками и легонько заныла, «предвкушая» скорое свидание с розгой. К счастью, ответить княжне зеленоокая наставница географии не успела, потому как — все присутствующие услышали смех и веселые голоса обеих сестер Радзивилл, тут же сильно заинтересовавшись причиной их столь явно-хорошего настроения. Глянувшая первой за каменные перила Марфуша неприятно удивилась, обнаружив, что это именно ее непутевый братец Федька вовсю расточает улыбки и любезничает с двумя змеюгами подколодными — а следом за ней и остальные полюбопытствовали, заодно испортив себе настроение. Общую мысль по итогам «гляделок» негромко выразила все та же бойкая княжна Мстиславская:

— И что только Димитрий Иоаннович в них нашел?..

Качнув головой, увенчаной изумрудным девичьим «венчиком»-диадемой (которую иные подхалимы при дворе называли Малой короной) — сестра Великого князя Литовского нехотя напомнила:

— Государи не всегда вольны выбирать себе жен.

Остаток чаепития прошел чуть ли не в траурном молчании: девушки тихо попрощались и даже не стали докучать напоследок царевне мелкими просьбишками — будучи полностью погружены в тягостные размышления о несправедливости бытия. Хотя той же Еуфимии Старицкой, или Марфушеньке Захарьиной-Юрьевой сетовать было откровенно грешно: место государевой невесты им бы не досталось в любом случае, по причине слишком близкого кровного родства с женихом. Однако такие мелочи русских и литовских знатных девиц не волновали, а вот столь откровенная радость подлых радзивилих — очень даже!!! Еще и потому, что — как только одна из сестер повенчается с правителем Литвы, вторая тут же станет самой желанной и выгодной невестой и в Великом княжестве, и Русском царстве!.. А как же тогда они? А им хороших женихов⁈ Так и ушла свита, напоминая лицами и настроением небольшую грозовую тучу…

— Мр-мр-мрм-мрям-мр!..

Одна лишь гепардиха осталась равнодушна к девиьим страданиям: разомлев под ласковыми пальчиками хозяйки, кошка тихонечко портила-царапкала когтями подложенный под стол старенький тебризский ковер.

— Дуня…

— М-да?

— А что, наставник и в самом деле?..

Фыркнув так, что Пятнышко от неожиданности на миг перестала мурлыкать-тарахтеть и озадаченно дернула хвостом, царственная рюриковна сначала словно бы к чему-то прислушалась, затем достала особой вилочкой из малой шкатулочки кусочек сырого мяса для обрадовавшейся угощению кошки. И лишь после всего этого вполголоса поинтересовалась у младшей подруги:

— Напомни мне, кто повинен в смерти прабабки моей, Великой княгини Литовской?

Без нужды наморщив гладкий лобик, красивая брюнеточка уверенно ответила:

— Род Кишка герба «Дубрава» — его представитель донес о намерении Елены Иоанновны отъехать домой, в Москву. Род Комаровских герба «Доленга» — Ян Комаровский хранил казну Великой княгини, и не отдал ее. Рода Остиковичей, Гаштольдов и Радзивиллов…

Моргнув, Аглая совсем тихо продолжила:

— Повинны во множестве притеснений, и подлом отравлении Елены Иоанновны. Ныне род Гаштольдов пресекся, ему во всем наследуют Сапеги. Тако же виновен венгерский род Запольяи: польская королева Барбара, рожденная в сем роду, открыто приняла и присвоила имения и богатства покойной Великой княгини Литовской.

В ярких зеленых глазах зажглось немое понимание.

Дин-динь-динь!!!

Отзываясь на звонкий голосок небольшого серебряного колокольчика, дернули ушами медельяны, а затем из дальнего дверного проема ненадолго высунулся подстолий, которому Евдокия выразительно указала на свой чайничек с безнадежно остывшим взваром. Да и оставалось там его… Даже бы и на полчашки не набралось. Несколько минут две девушки сидели во вполне уютном для них молчании, пока на галерею не вышла светловолосая тезка брюнеточки: Аглая Белая осторожно несла подносик с новым чайничком и блюдечком, на котором высилась небольшая горочка отборнейших шоколадных конфет. Пройдя мимо бдительно принюхивающихся кобелей, доверенная челядинка царевны сноровисто освободила подносик, сдвинув ненужную посуду чуть в сторонку: со скрытым злорадством покосилась на внезапно побледневшую в прозелень черноволосую выскочку, легко поклонилась и ушла, так же спокойно миновав бдящую псовую заставу.

— Тц! Ну и зачем ты открылась? Знаешь ведь, как Аглайка тебя «любит». Ты бы еще во время чаепития такое утворила: вот бы все посмеялись, глядючи, как тебя через перила полоскает!

Сглотнув и побледнев еще больше, Аглая через силу выдавила из себя:

— Сглупи-ила…

Уцепившись за протянутую ей руку, зеленоглазая страдалица на глазах начала приходить в себя.

— Эмпатия не терпит небрежения: ты только-только научилась со-чувствовать, для тебя сейчас опасна любая сильная эмоция — а ты?

— Я-а держу щиты, но иногда забыва-аюсь…

Налив свободной рукой в кружку согревающий и восстанавливающий силы отвар, дева царской крови буквально впихнула ее потихонечку приходящей в себя подруге-наперснице.

— Пей. Еще пей, не меньше трех глотков!

Отставив ополовиненную кружку и длинно выдохнув, зеленоглазка слегка обмякла, позволяя себе минутку слабости.

— Вот я Мите-то скажу, как ты с голым разумом по дворцу разгуливаешь!..

— Н-не надо, я исправлюсь… Дуня, а как ты?

Несмотря на краткость вопроса, царевна прекрасно все поняла.

— Ну-у, примерно так же. Братья по-очереди со мной сидели, а я делала вид, что болею и никого не хочу видеть… Двух нянечек тогда выгнали — такие противные оказались, внутри словно склизкие и напрочь гнилые…

Внезапно хихикнув, Евдокия «утешила» подружку:

— Ванечке вообще пришлось три седьмицы безвылазно торчать в самой глухой келии Кирило-Белозерской обители — на одном хлебе и воде, пока он не начал Митю чуять! Гм, правда и щиты у него теперь, замучаешься пробивать…

Налив отвара и себе, царевна ненадолго задумалась, а затем чуть возвысила голос:

— Полкаша, иди ко мне!

Один из кобелей тут же подскочил и аккуратно приблизился, умудряясь разом — и преданно заглядывать в лицо призвавшей его, и умильно коситься на блюдо с остатками выпечки, и принюхиваться к «мясной» шкатулочке.

— Давай-ка, пожалей нашу Аглаюшку. А она тебя за это пирожком попотчует.

Неуверенно махнув хвостом, Полкан под ревнивым взглядом гепардихи уложил тяжелую голову на шелковый бархат девичьего платья и шумно вздохнул, забавно пошевелив влажной носопыркой в сторону ближайшей кулебяки с белорыбицей.

— Открывайся без опаски.

Смежив веки и непроизвольно нахмурившись, Аглая посидела так пару минуток, а потом как-то обмякла, зримо посветлела лицом, и даже начала счастливо улыбаться.

— Такие чистые и яркие эмоции!..

— И заметь: ни тебе зависти, ни тебе злобы.

Вздохнув как бы и не сильнее, чем дернувший ухом зубастый «теленок» весом в добрых семь пудов, царевна Евдокия Иоанновна почти неслышно пробормотала:

— Вот так вот и начинаешь понимать, почему Митя порой говорит, что «чем больше узнаю людей, тем больше я люблю зверей»…