Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чего стоим⁈
Ойкнув, молодые кобылицы шумно убежали на лавочки, рассевшись там с таким видом, будто всю жизнь только и мечтали уйти в монастырь. Увидев затянутую в темные одежды грозную боярыню, мигом вспомнили о приличиях и добры молодцы — тем паче, что Великому князю наконец-то надоело гонять по внутреннему двору неугомонных медельянов, и он скомандовал им возвращаться к Евдокии. Умная гепардиха Пятнышко, к слову, уже отдохнула и теперь вовсю «помирала от голода» на виду у любимой хозяйки, выпрашивая что-нибудь вкусненькое… Однако, просто так уходить было как-то не с руки, и рано поседевший восемнадцатилетний правитель решил порадовать глазеющих на него подданных, плавным жестом подозвав к себе малолетнего рынду Юрия. Тот, подбежав, чуточку неловко подсунул под манаршью десницу уже открытый саадак, уже и не удивляясь тому, как уверенно слепой Великий князь достает лук и моточек плетеного шелка. Согнув недовольно скрипнувшие тугие рога и накинув на них едва слышно загудевшую тетиву, Димитрий Иоаннович ее слегка оттянул и словно бы прислушался. Медленно отпустил, неспешно одел кольцо лучника, затем вытянул из колчана обычный охотничий срезень и изготовился к стрельбе, бросив пару словстоящему чуть спереди-справа троюродному брату Василию. Князь Старицкий в ответ с радостной готовностью вскинул свой дорогущий персидский лук, уверенно вогнав два оперенных снаряда в рогатую парсуну мятежного ландмейстера. Увы, уже изрядно попорченную торчащими из нее предыдущими «знаками внимания» — но место для новых все еще оставалось.
— Эх-ма… На ладонь выше, и аккурат бы между глаз всадил!
Склонив голову в сторону досадливо вздохнувшего Мстиславского, правитель земель литовских звучно хмыкнул, затем медленно растянул протестующе скрипнувший лук, замирая так на один длинный миг…
Сви-ви-тум-к!!!
Исчезнув с тетивы, и переливисто свистнув специальными выточками в наконечнике, срезень с легким хрустом появился в павезе. И хотя попал он не в переносицу «Гохарда Кеттлера», а в левую скулу — но ближники, а вслед за ними и шляхтичи-зеваки тут же заголосили громкие искренние славословия. Потому что вощеное древко охотничьей стрелы насквозь пробило струганые бревнышки павезы, выйдя с обратной стороны на добрых две ладони. Была бы вместо щита чья-то дурная голова в шлеме — острие наконечника как раз бы и уткнулось в заднюю пластину…
— Ого!!!
— Да-а! От такого и шелом не спасет, и кольчужка, я мыслю, не поможет…
— Пф! Она и от боевого «шильца» не особо-то спасает!..
— Да я про бахтерец, или даже кованый пансырь.
— О⁈ У батюшки есть знатный доспех с булатными пластинами, так вот он как-то раз сулицу прямо грудью поймал, и…
Под азартный спор родовитых лучников о самой возможности пробить добрую кирасу не менее добротной боевой стрелой, молодая русско-литовская знать потянулась внутрь Большого дворца следом за своим повелителем. За ними стали расходится и переговаривающихся в полный голос зеваки, из допущенной к присутствию шляхты и магнатерии; расслабились и начали исчезать усиленные караулы дворцовой стражи, а из неприметной дверцы вылился ручеек расторопных челядинов, приступивших к наведению порядка после великокняжеских потех. Лишь на галерее третьего этажа девицы-красавицы едва заметно надулись — потому что они уже в который раз пропускали все самое интересное! Вообще, ехать вместе с царевной Евдокией в далекое Вильно им поначалу было боязно и даже откровенно страшно, однако же, путешествовать в теплых возках оказалось вполне удобно — сама дорога надолго не растянулась, да и братья за ними приглядывали. Настя Мстиславская тогда вообще радовалась больше всех, с чего-то решив, что уж у нее-то, наиближней царевниной подружки, в Вильно начнется поистине райская жизнь! Никаких тебе ежедневных домашних хлопот, надоевшей хуже пареной репы вышивки-вязания, и скучных однообразных наставлений от духовника: все вокруг новое и страсть как интересное… Ну и наверняка же будут какие-то развлечения⁈ А главное — строгий тятенька оставался в Москве, а братец Федор свою сестрицу любил и частенько баловал! М-да, батюшка-то может и остался, да боярыня Захарьина его с успехом заменила, не стесняясь в случае гнева и за распустившуюся косу пребольно дернуть, и за розгу скоренько ухватиться, в случае иных негораздов и провинностей… В общем, порядок и благолепие Анастасия свет Дмитриевна блюла, не жалея нежных девичьих седалищ, будучи строгой и умеренно справедливой тираншей.
— Ну что за мешкотня, уже и сесть за стол сами не можете⁈
И не было бы родовитым девушкам счастья, да несчастье помогло: две наглых девки-радзивилихи, равно претендующих на то, чтобы стать Великой княгиней Литовской, вызывали в их трепетных сердечках такое праведное негодование, что на этой почве меж московскими княжнами-боярышнями, и литовскими шляхтянками как-то незаметно зародилась… Ну, не дружба, но взаимопонимание и легкая приязнь. Опять же, и общие обидные наказания от боярыни-пестуньи, и общие мучения-обучения немало поспособствовали начальному сближению.
— Марфа, чти молитву!
Щекастая девица тут же потупила глаза и затянула мерный речитатив:
— Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие…
Остальные девушки беззвучно за ней повторяли, бросая быстрые взгляды из-под ресниц сначала на бледноватую хозяйку стола, затем — на духмяную выпечку и пузатые фаянсовые чайники, предвкушая поистине заслуженный отдых. Заслужили же они его своим усердием, ноющей болью в пальцах, изукрашеных пятнами не до конца смытых чернил, усталыми плечами и глазами, в которые словно кто-то сыпанул мелкого песка. Правда, Анастасия Дмитриевна пренебрежительно называла все их страдания обычным нытьем, а мучения и вовсе всего лишь обычными занятиями… И сейчас, всего каких-то полтора месяца спустя, девушки понемногу с ней соглашались, находя нежданную учебу очень даже интересной и дюже полезной. Только вот осознание всего этого пришло к ним вместе со слезами в подушку, жгучей болью от моченых розг, и негромкими выговорами боярыни. А то и царевны Евдокии, которая только с виду была нежным полевым цветочком, на деле же — цепко держала свою невеликую свиту в маленьком, но очень крепком кулачке.
— … аминь!!!
Дождавшись, пока Марфа трижды перекрестит блюда с выпечкой, благородные девицы чинно, но при том довольно шустро расхватали ватрушки со сладким творогом и кулебяки, отчетливо косясь при этом на малую мисочку с шоколадными сладостями, стоящую близ боярыни Захарьиной. Затем — и на чуток порозовевшую царевну, как раз наливающую себе любимого
