Одолжи мне жениха - Дарья Волкова

Я рискнула открыть глаза. Тяжёлые мужские шаги затопали с крыльца.

– Очухалась, слава тебе господи! – Тётя сидела совсем рядом. Платок она сняла, у нее короткие тёмные волосы с обильной проседью. – Ты чего меня вздумала пугать, девка? Водички хочешь?

Я кивнула. А потом аккуратно стала приподниматься, помогая себе руками. Оказывается, я лежала на кровати с медными шишечками, в объятиях огромных мягких подушек. В них я и попыталась сесть, но провалилась, похоже, в перину. Тётка подала мне кружку с водой. И внимательно смотрела на меня, пока я пила. Я отдала ей кружку.

– Здравствуйте. Я Тоня. Ваша племянница.

Тётка фыркнула.

– Да вижу, не слепая.

– Что видите?

– Чья ты дочь. Лицом в нашу породу.

Давешняя круговерть взялась за свое. А я почувствовала головокружение. Господи, да как же это всё не вовремя! У меня же здоровье всегда было как у космонавта, а сейчас я чувствовала себя киселём. Овсяным – потому что он самый противный на вкус!

Комната нехорошо, предательски подрагивала перед глазами, и я всё никак не могла предметы как следует разглядеть. И я посмотрела на тётку. Вблизи сходство было не таким ошеломляющим, но всё равно… Я почувствовала, что в горле набухает комок, голова уплывала уже за горизонт сознания, и я поняла, что имею все шансы опять отключиться. Нужно что-то объяснить…

– Вот видите, тётя Тоня, – сиплым и чужим голосом торопливо заговорила я. – Всё повторяется. Да только как-то наоборот. Мамка моя когда-то брюхатая из дому убежала. А я, наоборот, брюхатая к вам прибежала. Потому что не к кому больше. Гоните меня, тётя, гоните…

Я всхлипнула, стены закачались, снова полетели перед глазами чёрные мушки. А тётка споро подскочила ко мне и подхватила под спину, обняла и прижала голову к своей груди.

– Тихо-тихо, голуба моя! Ты чего это удумала тётку родную так пугать? Ну-ка, ну-ка, ляг да подыши. Я сейчас еще водички принесу.

– Не надо! – замотала я головой, утыкаясь лицом в мягкую растянутую футболку. – Обнимите меня покрепче, тётя Тоня.

И она обняла. Тяжело вздохнула:

– Горе ты мое луковое…

* * *

В общем, ревела я примерно полчаса. Ну, может, минут двадцать. Ну пятнадцать – точно. Даже тётю довела до того, что она несколько раз отирала тыльной стороной руки щеки, а уж она плакать была не мастерица, это я откуда-то уже знала.

– Ладно, всё, хватит сырость разводить. – Антонина Петровна похлопала меня по спине. – Ты с дороги, чай, голодная? Ты полежи, а я на стол соберу.

Я неохотно выпустила тётушку из своих рук. И тоже принялась смущённо вытирать лицо. А потом решила вытащить себя из мягкого плена перины и подушек – не привыкла я лежать, когда помочь можно.

Но не тут-то было. Голова снова – чтоб ее! – закружилась. А я, бессовестная и невоспитанная племянница, – выругалась. Отчасти матом.

– Да что же такое! Как развалюха прямо! – Я сердито шмыгнула носом и села обратно на постель. – Никогда такого не было!

– Так ты и в тягости, поди, не была никогда до этого, – хмыкнула тётка, ставя на стол кастрюлю.

Эта простая мысль вогнала меня в ступор. А ведь точно. Это, наверное, из-за… беременности.

Но в итоге с организмом я сумела договориться. И всё же немного помогла тёте собирать на стол – помидоры порезала, сверху накидала колец лука и пахнущим семечками маслом полила. И мы сели за стол.

– Ну, за знакомство! – Тётушка лихо намахнула рюмку водки, занюхала помидором и подняла крышку с кастрюли. Оттуда повалил пар и запахло картошкой. – Давай тарелку.

Оказывается, я проголодалась. И тошнота, мучившая всю дорогу, отступила. Ела я, как не в себя. Тоже, наверное, беременность виновата. Хотя отсутствием аппетита я никогда не страдала.

– Ну, рассказывай. – Тётя налила нам чаю из электрического самовара.

За окнами неожиданно подкралась темнота. Настоящая, которую не нарушал свет из окон домов напротив.

Чай пахнул травами. Яр бы оценил. Я тряхнула головой. Забудь. Забывай. По крайней мере, попробуй!

– Что рассказывать?

– Всё, – лаконично потребовала тётка.

Ну, всё так всё.

– Мама умерла. – Я даже не думала, что смогу так спокойно это сказать. С другой стороны, уже семь лет прошло. Любая боль рано или поздно утихает.

– Знаю, – хмуро кивнула тётка.

– Откуда? – удивилась я.

– Приезжала она ко мне… Месяца за полтора… Перед тем, как уйти в обитель.

Я забыла про чай, про Яра, про свое положение. Я не сводила с тётки взгляда. И она продолжила:

– Каяться приезжала. Да только… не в чем Альке было каяться.

Звук, который я издала, был нечленораздельным. В нем не было смысла, только просьба, мольба, требование продолжать. И Антонина Петровна стала рассказывать дальше:

– Ты, видать, не всё знаешь…

Я кивнула. Я вообще, похоже, ничего не знала.

– Дуры мы были. Обе молодые, и обе дуры. А он воспользовался… Папаша твой. Тоже дурак, если рассудить. И хорошо, что судьба меня тогда уберегла, чтобы я жизнь свою с таким не связала. Плохо то, что мамка твоя под раздачу попала.

Я тихо заплакала. Рассказывай, тётушка, рассказывай!

– Много не надо, чтобы девчонку уговорить, если девчонка по тебе сохнет. А Алька же не виновата, что присохла к нему – красавец он был, такой, что по нему полдеревни девок сохло. Клялся потом, что не сильничал, что сама отдалась. А всё одно, соображать он должен был! Старше же, уже отслужил, после армии, работал! Нельзя так. А он, видать, думал, что сумеет и там, и сям. Да только вон оно как повернулось… Застала я их. – Тётка вздохнула. Потянулась к неубранной бутылке водки и отхлебнула из горлышка, занюхала рукавом и убрала бутылку в холодильник. Взгляд ее был тяжелый, но я знала, что не мне он адресован. Тётя смотрела в прошлое. – А мне нет бы радоваться, что от кобеля жизнь уберегла – нет, я же в обиду кинулась. И сестру родную прокляла… – Тётя прикрыла глаза ладонью. – Говорю же, дура была. А потом уже гордость не позволяла признать, что неправа. Ну и жалели меня все, я хорошая, Алька плохая. Я права, она виновата. А нет тут ни правых, ни виноватых. Вот ты есть, живая, здоровая. А мамки твоей больше нет. И только это и важно…

Я кинулась к ней. Теперь я прижимала тётушкину голову к груди, а она плакала – хрипло и неумело. А я гладила ее по изрядно поседевшим, но по-прежнему густым волосам.

Наконец тётя похлопала меня по руке.

– Давай-ка, девочка, сделай нам еще чаю. И варенье из буфета достань.