Ночной театр - Викрам Паралкар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я делаю то, чего не делал никогда. Я столько лет готовил живых к смерти, и вот теперь мне выпало готовить мертвых к жизни. Скоро рассвет; ни вы, ни я не знаем, что будет. Ангел обещал вам жизнь и кровь, и у меня нет ни малейшей причины сомневаться в нем, но сколько именно жизни и крови он дарует вам, я сказать не могу. Надеюсь лишь, что достаточно.
Мы со своей стороны сделали, что могли. Но вы сами видите трещины в стенах и эти ржавые койки. Вы понимаете, куда попали. Вы не можете покинуть деревню: отныне ваша жизнь связана с этой лечебницей. Я сделаю все, что в моих силах, но помочь мне некому: других врачей тут нет. А я уже немолод. Я буду бодрствовать, покуда хватит сил, но в какой-то момент мне нужно будет остановиться и отдохнуть.
Я говорю это не для того, чтобы вас напугать. А для того, чтобы вы трое — да, мой мальчик, и ты тоже — поняли или хотя бы дали себе труд задуматься о том, какие трудности нас ожидают. С рассветом к вам вернется не только жизнь, но и все, что с ней связано, — воспаление, боли, страдания. Ваши раны будут кровоточить, и хотя я зашил их, как умел, не могу обещать, что каждый завязанный мною узел выдержит.
Положите младенца в колыбель, лягте на спину и не вставайте. Я не могу допустить, чтобы вы упали, потеряли сознание и получили новые травмы. Как только у вас возобновится кровоток, я вставлю вам в вены канюли, мы дадим вам физраствор и антибиотики. Благодаря этому человеку — ради вас он всю ночь провел в дороге — у нас теперь есть лекарства, чтобы купировать боль, и успокоительные, чтобы при необходимости вы могли подремать. Но кроме этого мне особо нечего вам предложить. У меня нет ни навыков, ни техники, чтобы ввести вас в искусственную кому. Возможно, кому-то из вас будет трудно дышать. У меня есть два кислородных баллона, оба наполовину пусты, но если вдруг состояние ваше ухудшится, никакой аппаратуры для реанимации в лечебнице нет. Поэтому я вынужден попросить вас смириться с тем, что, возможно, возникнет ситуация, в которой я окажусь бессилен. И вот еще что: я понимаю, вы и сами это знаете, однако же повторю. Я самый обычный доктор, и ничего сверхъестественного от меня не ждите. Если умений моих не хватит, чтобы вам помочь, значит, вы умрете. С того света мне вас не вытащить.
Я сделал все, что в моих силах. Надеюсь, это поможет вам справиться с тем, что вас ждет.
Хирург замолчал, зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что учитель стоит на коленях и его бьет крупная дрожь.
— Доктор-сагиб, вы к нам очень добры, я и надеяться не мог на такое. Вы, все вы, наши спасители. Пока мы живы, да и потом тоже, мы будем петь вам хвалу перед каждым, кто согласится нас слушать. Как нам отплатить вам за доброту, сагиб? Я сделаю для вас все, что захотите, буду работать на вас день и ночь, и вам не нужно будет платить мне ни пайсы. Я помогу вам лечить сельчан. Надеюсь, они понимают, как им повезло, что рядом с ними живет такой святой. Я знаю, вам не нравится, когда я так говорю, но вы и правда святой. И даже больше, чем святой. Мне остается лишь припасть к вашим ногам.
С этими словами учитель распростерся на полу. Хирург отскочил:
— Это еще что такое? Нет-нет, не делайте так, — он жестом велел учителю лечь на койку и во избежание дальнейших церемоний отвернулся, стараясь не встречаться глазами с мертвыми.
Аптекарь с мужем стояли на пороге.
— Смотрите в оба, — велел им хирург. — Если вдруг что, зовите меня.
На столе в приемной дымилась чашка чая, который налила ему девушка. Хирург взял чашку и вышел на крыльцо лечебницы. Заря разгоралась все ярче, но солнце еще не прорезало горизонт. Хирург сел на ступеньку и застонал: колени пронзила боль.
Деревня у подножия холма гудела, словно только что заведенный примитивный двигатель. Даже если мертвые каким-то чудом удержатся от стона, когда к ним вернется жизнь, рано или поздно в лечебницу нагрянет кто-нибудь из сельчан. Даже если аптекарь и ее муж поклянутся молчать (а сагиб верил, что они будут держать язык за зубами), долго ли получится прятать пришельцев? У сельчан возникнут вопросы, и вполне обоснованные. Откуда взялись эти люди? Откуда у них эти раны? Кто-нибудь обязательно поставит в известность местную полицию. Начнется расследование.
Как ни бился хирург, но так и не сумел придумать объяснение, которое удовлетворило бы самого тупого констебля. Вот как об этом напишут в газетах: «В деревенской лечебнице обнаружены три трупа. Молодая семья. Вскрытие пролило свет на страшную тайну: у всех троих установлены катетеры, у мальчика вырезаны внутренние органы. Женщине располосовали шею, после чего снова все зашили сикось-накось. Также ей распороли живот, вынули мертвого ребенка и положили в стоявшую рядом с ней колыбель. По-видимому, все манипуляции проводились без анестезии. Следов крови в окрестностях лечебницы не обнаружено. Никто не слышал звуков борьбы. Жертвы явно пришли сюда сами, живыми и здоровыми. Очевидное преступление, чудовищное в своем безумии, было замышлено и совершено в стенах этого дома исцеления. Хирург оборотился мясником, заморочил своим суеверным помощникам головы сказками о перерождении и превратил лечебницу в бойню».
Маленькими глотками он прихлебывал чай и дивился хладнокровию, с которым размышлял о случившемся — точно о злоключениях незадачливого дурака, заплутавшего в безумном лабиринте. Именно безумном: иначе и не назовешь. Безумном, как орудие пытки, изобиловавшее ловушками, замками и всяческими уродствами… удивительном, если задуматься. Эти мысли вымотали его до предела, выжали до последней капли, кожа свинцовой тяжестью обвисла на костях.
Хирург посмотрел на руки: как же они болели после зажимов, пинцетов, скальпелей. В них еще теплилась жизнь, пусть малая толика
