Странник и Шалопай - Сергей Минутин

Странник: «Может он по–другому не может?»

Вера: «Может, но не хочет. Он легко находит все установленные мной ловушки и «бьёт» не в бровь, а в глаз. Совсем недавно осенила его магическими для России словами, дающими ключ к русской ментальности: «жалованье», «снизойти», «понравиться», «годить», «послабление», «донос», «слуга», «опричник» и стала ждать, что же он напишет».

Произнеся ключевые слова о российской жизнедеятельности, Вера загрустила и вслух произнесла: «Однако, водочки нальём, а то, не ровен час, прокиснет».

Серж оживился: «Однако, вы жили в Забайкалье?»

Вера: «Однако, я везде жила».

Серж: «Однако, насмотревшись на все красоты мира и убожества отдельных его уголков, обосновались на Арбате?»

Вера: «Убожество создаются людьми, в последнее время постоянно и непрерывно».

Серж: «А красоты?»

Вера: «А красоты создаются любовью. Однако, наливай».

Странник мысленно продолжал разговор с профессором: «Он сотворил что–нибудь?»

Вера: «Я его осенила, и по моему замыслу он должен был выдать что–нибудь нетленное, «вспомнив» себя, к примеру, в Салтыкове — Щедрине и развить прежний замысел: «Не понимаешь–благоденствуешь, а понял — удавился». Благо, что власть «россиянская» опять омолаживается: «городи», что хочешь, прецедент уже создан. «Подмораживаем — отогреваем». Тем более, что через «младотурок» я уже отогрела СССР до «оттепели», через «младореформаторов» до ядерного реактора — социального Чернобыля. Условия понимаешь — только твори сам или вторь народу: «Воруй или проиграешь», «Голосуй инфарктом», «Народу меньше — власти легче», а он что написал: «Зачем Герасим утопил МУ-МУ, понятно это русскому уму, мы эти вещи сразу понимаем…».

Странник: «По–моему, неплохо, и по–моему, он даже глубже понял твой замысел и сразу «вышел» на код народа».

Шалопай, почуяв внимание к себе, забеспокоился: «Что это, мы все молчим и молчим, выпьем, что ли?»

Посредник: «Наливай. Водочку пьём, водочку льём, водочкой только живём. А выпить я предлагаю за модернизацию традиций, в России даже собаки изменились. Ко мне собачка прибилась, маленькая, лохматенькая, сплошная жалость. Одним словом — кобель. Я его откормил. И что, вся мировая литература пишет о собачей преданности, мой же «бродяга» тяпает меня за ноги и к месту, и просто так из своей собачей вредности, выгнать давно обратно на улицу надо. Но кто меня за ноги будет кусать? Я его Кузей назвал, в честь Кузьмича [17] — антиалкоголика. Тот еще кобель, под вывеской сухого закона приучил народ к «дихлофосу» и «наркоте». И народ это дело так полюбил, что Кузьмича с пенсии заслуженной отозвал и сделал его народным избранником и законотворцем.

Словом, угадал Кузьмич настроение народа и продвинул его вперёд к удовольствию, хоть и в виде наркоты.

И мой Кузя угадал настроение Герасима, и теперь его не утопить. Ниндзя не собака. Ни семьи, ни родины, абсолютный космополит.

Шалопай, обращаясь ко всем: «Валера Герасима не просто так вспомнил, я у него денег прошу на книгу и периодически прозу свою ему читаю. Она ему хоть и не нравится, но в мозгу оседает. Надеюсь, что когда она достигнет критической массы, он даст мне денег. Поэтому, за модернизацию традиций и за мою ещё неизданную книгу».

— Ну, за Герасима, Му — Му и модернизацию традиций, — подвёл итог странник.

Странник, беззвучно Вере: «Видишь, он думает над твоим замыслом, творит».

Вера, так же беззвучно: «Он уже все сказал в припеве: «Но я не смогу утопить Му — Му. Пацифист, е… твою мать. Я им Петра Первого, Л. Толстого, Ф. Достоевского, Сталина и Горбачёва и этого деятеля, чтобы народы осознали пик своего низа и пик своего верха и выбрали либо длинную дорогу в Рай, либо короткую в Ад. А этот деятель: «Понятно это русскому уму, но я не смогу…». Не могут те, кто толпится средь великих, а этот может, но не хочет.

Странник: «А по–моему это понравится Отцу, пик творчества на грани выбора».

Вера: «Это вам там сверху так кажется, а я подобные ситуации уже создавала. Католики резали гугенотов, мусульмане — христиан, иудеи всех подряд и наоборот, нового ничего тут нет. Просто утомили меня эти люди, и я решила уморить их всех, начав с России. Пусть вымрут ударными темпами, в их, кстати, стиле «пятилетку досрочно». Пять лет — шесть миллионов. Даже министров им соответствующих назначила. Все идиоты сплошь. Под каждого министра фонд подвёла: мед, пен, соц. защиты, не считая традиционного бюджета с его гробовыми программами, — красота.

Воруйте и вымирайте.

Странник: «Мне кажется, ты перестала влиять на людей, как раньше. Мы уже пьём с ними за модернизацию традиций».

Вера: «Вся их модернизация сведётся в итоге к повторам. Другое дело, что повторы могут быть прекрасны, более глубоки и содержательны. Это меня и сдерживает. Жалко их, так иногда, наводнение, землетрясение для избранных, а для остальных — дураков на царство. Повторы меня сдерживают. Это дарование за нашим столом на заре своей прежней жизни и дикой юности, соприкоснувшись впервые с женщиной, сочинило:

Я не красив, я безобразен,Вам не приятно быть со мной,Мой разговор однообразен,Печален мой угрюмый взор.Но Вы сумейте полюбить такого,Какой я есть, без фальши и прекрас,Вы никогда не встретите другого,Кто полюбил бы также Вас.

Какой прекрасный повтор замысла «Собора Парижской Богоматери», но через 100 лет. Как его после этого уничтожить? Он носитель состоявшейся гениальности. Душа светлая, хоть сам и дрянь порядочная, ибо так и не поймет, что же ему делать. Я вспомнила, что отправил его только за это четверостишие к вам, но видимо этого оказалось мало, и его прислали обратно».

Странник: «Он мне нравится».

Вера: «А я ко всему привыкла, живу в мире, созданном собой, сею замыслы и жду их воплощения со знаком плюс или минус, но минусов больше.

Странник: «А там на небе ждут души и сортируют их».

Вера: «Ну и сортируйте, в чем проблема»?

Странник: «Души перестали поступать с Земли и представать перед «Страшным судом», будто бы никто не рождается и не умирает. Это насторожило и обеспокоило всех и послужило поводом для моей отправки к тебе».

Вера: «В этом–то всё и дело, по замыслу мужчине и голову не может прийти, если женщина просит: «Топить ему МУ-МУ или не топить».

Я его много раз с красивейшими женщинами сводила для вдохновения, и что? Ты думаешь, он на них набрасывался? Он на них скучал. Его давно пора стереть в атомы, он как инкубаторское яйцо, большое и бесплодное. Но он еще не худший из людей. Откуда тут возьмутся души, нужные там, наверху. Все здешние люди, не более чем конструктор — робототехник».

Странник: «А может они подошли вплотную к эволюции и стали самодостаточны, может ты сама меняешься, ведь кто–то в этот конструктор играет».

Вера: «Вот и выясняй. И этим двум коньяка налей. Я ведь не вмешиваюсь конкретно в их жизнь, бывает подсказываю, бывает искушаю, но свой путь они проходят сами. Я просто жду результат, причем любой. Люди перестали до него доходить и даже стремиться к нему, но эти дойдут, и у вас будет прекрасное пополнение. Наливай им, они что–нибудь «споют» для небесной канцелярии».

С Верой Страннику было легко и просто, они были своими по духу. Значительно сложнее было с посредником. Посредник, хоть и имел сильное влияние на Земле, но всё–таки ограниченное влияние. Оно зависело от языка, на котором он говорил, государства, в котором жил, ума, здоровья.

Посредников, конечно, не много, но и не мало. Только в России они исчислялись десятками и по количеству субъектов Федерации, и мест в правительстве, и мест в Думе.

Рядовые посредники, конкурируя между собой, часто менялись, это создавало некоторые трудности в общении с ними. Хотя страннику и сказали ещё там, наверху, что на Земле он встретит посредника лучшего из возможных, и аргументы были достаточно серьёзны: «Посредник, Валера, много раз отказывался от самых высоких должностей и в правительстве, и в Думе, и вообще свою свободу он ценит больше всего на свете». Конечно, это были весьма существенные признаки и весьма веские основания считать его лучшим.

Но при близком знакомстве Странник понял, что посредник просто не мог отказаться от своего собственного куража, пить — пока есть, спать — пока не устанешь, куролесить — пока не надоест. А любая государственная должность явилась бы ограничением его недисциплинированности.

Он однажды уже назначался ответственным за подпись на правительственных документах России. В пору его назначения Правительство России дошло до того, что никто ничего не хотел подписывать. Начались казусы. Приходит время «Ч», время встречи с иностранным президентом, консулом, послом или каким–нибудь другим доверенным лицом дружелюбно настроенной к России страны, а с российской стороны никого нет. И киснет это дружелюбное лицо, и понять ничего не может.