Дон-Аминадо - (А. П. Шполянский) Дон-Аминадо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По Тверской ты гуляла весною.
Заскучаешь, возьму автобус
И до самой Мадлэн прокатаю!
Я ведь твой избалованный вкус.
Слава Богу, немножечко знаю…
Разве кончена жизнь уже?
Разве наша надежда напрасна?!
Почитай господина Мюрже,
Ты увидишь, что жизнь прекрасна.
А сознанье, что в нашей судьбе
Есть какая-то мудрость страданья?!
Разве это не лестно тебе?
Разве мало такого сознанья?..
Жить, постигнув, что все — Ничего!
Видеть мир. превращенный в обломки!.
Понимаешь ли ты, до чего
Нам завидовать будут потомки?!
Не сердись же, мой маленький друг.
Не казни меня гневом султанши.
Мы с тобой не поедем на юг.
Мы не будем купаться в Ла-Манше.
1920
РЕЗОЛЮЦИЯ
Хорошо бы в море бросить
Всех, кто что-то проповедует
Зачесать умело проседь.
Зачесать ее как следует.
Предоставить спор невежде.
Не вступая с ним в дискуссию.
И ухаживать, как прежде.
За какой-нибудь Марусею.
Не ходить встречать Мессию
И его не рекламировать.
Со слезою про Россию
Ничего не декламировать.
Не скулить о власти твердой
С жалким видом меланхолика.
Вообще, не шляться с мордой
Освежеванного кролика.
Но, избрав потверже сушу.
Все суметь, что юность ведает.
И взбодрить и плоть, и душу,
И взбодрить их так, как следует.
Предоставить спор невежде.
Не вести ни с кем дискуссию.
И… ухаживать, как прежде.
За какой-нибудь Марусею!
1920
ЧЕРНОЗЕМНЫЕ ПОРЫВЫ
Я в мире все, покорствуя, приемлю.
Чтоб самый мир осмыслить и постичь.
Иван Ильич желает сесть на землю.
Я говорю: садись, Иван Ильич!
По всем его движениям и позам
Я понимаю, это — крик души.
Он говорит: хочу дышать навозом!
Я говорю: действительно, дыши!
Он говорит: я заведу корову.
Я говорю: конечно, заводи!
И, веря ободряющему слову.
Он чувствует стеснение в груди.
Так высказаться мученику надо.
Так нужен этот дружеский жилет.
Он говорит: представь себе! Канада!
Мохнатый плащ! Ботфорты! Пистолет!
Я жизнь дам иному поколенью.
Я населю величественный край!..
С участием к сердечному волненью
Я говорю: конечно, населяй!
А через час, беспомощней сардинки.
Которая не может ничего.
Он вновь стучит на пишущей машинке
И курит так, что страшно за него!
1921
ТРУЖЕНИКИ МОРЯ
«Уж небо осенью дышало»,
Уже украли покрывало
С террасы казино.
И ветер, в злости беспечальной.
На крыше флаг национальный
Уже сорвал давно.
Тромбон, артист с душой и вкусом.
Бродил с большим и страшным флюсом
На правой стороне.
Уже не ждали ветра с юга
И ненавидели друг друга,
И жили в полусне.
Рыжеволосая актриса
Избила туфлею Париса,
И он ходил, как тень.
Вино, что день, то было жиже.
И все мечтали о Париже,
Когда кончался день.
Но общей связаны порукой,
Все говорили с тайной скукой.
Участвуя в игре:
Ах, все зависит от циклона.
Пройдет циклон, разгар сезона
Наступит в сентябре.
А море бешено кидалось.
Лизало берег, возвращалось.
Чтоб закипеть опять,
Купальню смыть назло французу,
И на песок швырнуть медузу
И на песке распять.
И ночью снилась небылица.
Далекий вальс и чьи-то лица,
И нежность чьих-то глаз,
И ненаписанные стансы,
И трижды взятые авансы
Под стансы и рассказ.
И море снилось, но другое.
Далекое и голубое.
И милый Коктебель.
Курьерский поезд петербургский.
Горячий борщ, конечно, в Курске,
И северная ель.
Скорей, скорей! Уж Тула — справа.
Вот старый Серпухов. Застава.
Мгновенье… и — Москва.
— Пожа-пожалте, прокатаю! —
И вдруг я смутно различаю
Не русские слова.
И, слышу, снова бьет Париса
Рыжеволосая актриса.
Должно быть, за циклон.
Который в море хороводит.
Madame! Не бейте! Все проходит,
И все пройдет. Как сон.
1920
СЕМНАДЦАТОЕ СЕНТЯБРЯ
Правда, странно? Что за дата?
Что случилось там когда-то.
Далеко от здешних мест?
Каратыгина рожденье?
В Борках поезда крушенье?
Или просто манифест?!.
Нет, не то и не другое,
И не третье, а — иное.
Ну же! Вспомните скорей!
Неужели вы забыли?
Неужели не любили
Вы на родине своей?!
Неужели в ваших венах
Песню песней сокровенных
Никогда не пела кровь?
Неужели даже прежде
И ни к Вере, ни к Надежде
Не швырнула вас Любовь?!
Но уж к Софье?! К вашей тетке,
Чьи смешные папильотки
На чело роняли тень, —
В старый домик на Плющихе,
Где и сны, и
