Ралли Родина. Остров каторги - Максим Привезенцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свечи будто потухли, а стеклянный куб с ламой Итигэловым, напротив, засветился изнутри. Мысли продолжали метаться внутри черепа, все быстрей, и быстрей, и быстрей…
«Если я кого-то ненавижу, то где этот человек, к которому я испытываю ненависть? Что, если он существует только в моем уме? Наверное, с любовью то же самое… она ведь антипод ненависти, правильно? Но сейчас мы не про любовь, нет… Если я кого-то ненавижу, значит я уже на каторге и везу свою тачку желчи и претензий, созданную мной самим, сам вешаю на себя кандалы чувств. Но кто он – этот «я»? А кто – тот «он», кого я ненавижу? Что, если он – часть меня самого?!»
И вдруг – яркая вспышка, как клеймо, как огненная печать на моем сознании – новая мысль:
«Свобода приходит только тогда, когда возможно снять кандалы омрачения и своих ментальных проекций».
А следом за этой мыслью – настоящая лавина. Сотни других облепляют самую яркую; все это напоминает снежный ком, несущийся с горы и растущий с каждой секундой.
«Значит, свобода равна счастью? Возможно, но только на более глубоком уровне, чем тот, который мы способны ощутить нашим «толстым» телом. Тогда извечные размышления, а не ежедневная суета является дорогой к достижению внутреннего счастья и свободы. Ум и сознание человека – источник силы на пути к свободе, но одновременно и его каторга, стены которой разрушить дано далеко не каждому… И Итигэлову, надо полагать, это удалось».
Боря осторожно тронул меня за локоть, и это сработало, точно кнопка «стоп» на незримом пульте. Разум мигом очистился, и о гулявших там путанных мыслях напоминало теперь только слабое эхо в черепной коробке.
– Аудиенция закончилась, – сказал Боря. – Пора.
Я кивнул и молча направился к выходу, пытаясь понять, был ли это диалог с самим собой или же ко мне снизошел сам нетленный лама?
Естественно, понять это мне было не дано.
Оглядевшись по сторонам, я обратил внимание, что Ребе и Саша Никифоров задумчивы больше, чем обычно. Видимо, их тоже одолели какие-то странные, непривычные мысли.
«Жаль, что рассказывать об этом внутреннем диалоге нельзя, – мысленно сокрушался я, когда мы, покинув буддийскую обитель, мчались по ухабистой дороге на запад. – Хотя… наверное, в этом и заключается магия Иволгинского дацана – в том, что предмет размышлений индивидуален для каждого?»
Как бы то ни было, впервые с начала путешествия я испытывал небывалый душевный подъем. И по прибытии в поселок Листвянка, который находился на самом берегу Байкала, он только усилился.
– Красота… – глубоко вздохнув, протянул я.
Мы с Сашей Никифоровым стояли у самой кромки воды, прислонившись к моему «зеленому» мотоциклу, и с замиранием сердца наблюдали, как лучи солнца отражаются от зеркальной поверхности озера. Здешний воздух пьянил, словно хороший коньяк.
«До чего же умиротворяющий тут край… просто волшебный», – подумал я, глядя на чудесный пейзаж перед собой – озеро и массивные деревья на берегу справа от нас, кажущиеся отсюда мелкими, будто игрушечными.
– Одна из главных причин, по которой я вообще поехал, – признался Саша. – Одно из главных мест в России, подлинное сокровище.
– А ведь травили, – сказал я. – Как могли. Возле Байкальска комбинат, помнишь, видели?
– Ну?
– Дед писал, что примерно в шестидесятые он как раз сбрасывал производственные отходы прямо сюда, в воду. Местные жаловались, что рыба после очередного сброса кверху брюхом всплывала.
– Надо же. И что, всем плевать?
– Всем плевать.
– Во дела…
Мы снова уставились на водную гладь.
– Вообще я бы ввел уголовную ответственность за подобное, когда речь про такие вот места, – признался Никифоров. – Здесь же просто… мощь. Ну и делайте свои курорты, кто ж вам не дает? Нет, надо все отравить, все испортить… Ну хоть сейчас он не работает, этот комбинат?
– Не работает. Но, как я слышал, опять хотят запускать – власти дали добро на сброс отходов. Говорят, экологическая ситуация позволяет. Близлежащие поселки матерятся, им этот ЦБК, как кость поперек горла… но всем плевать.
Саша в сердцах ругнулся матом.
– Так и живем, старик, – с грустной улыбкой ответил я. – Так и живем…
Позади послышались шаги. Я оглянулся – к нам неторопливо шел Лама.
– Чего вы тут зависли? – щурясь от солнца, поинтересовался он. – Пойдемте, там местные голомянкой угощают, пропустите, потом локти кусать будете.
– Чем угощают-то? – нахмурился Саша.
– Голомянкой, – терпеливо повторил Лама. – Обалденная вещь. Жирненькая, нежная такая… м-м-м… Идите, а то Ребе с Денисом все слопают, пока вы тут красотами любуетесь.
– Голомянка-голомянка… – пробормотал я. – А это часом не из Красной книги рыба?
– Ну, может быть, – пожал плечами Боря. – Местные говорят, действительно очень редкая.
– Вот народ! – хмыкнул я, покосившись в сторону Никифорова. – ЦБК ругают, а сами втихую истребляют редкие виды!
– Обычная картина, не пойму чему ты удивляешься, – пожал плечами Саша. – Про бревна в своих глазах, как из пословицы, ага…
– А Ваня, кстати, еще не вернулся? – спросил я у Ламы. – А то поедим сейчас без него редкой рыбы, обидится еще!
– Не-а, не вернулся. Ну ничего, может, местные вечером еще накоптят, если вежливо попросит. Тем более что Нахманович ему задолжал, после коровы своей…
– Это да, – помрачнев, согласился я.
По пути из Читы в дацан с нами произошел неприятный казус: колонну нашу мы условились вести по очереди, постоянно меняясь – это дисциплинировало и держало всех, включая ведущего, в тонусе. И вот, когда эта роль досталась Ребе, ему от усталости примерещилась на дороге корова, и он резко затормозил, совершенно забыв, что мы едем следом. В итоге мне пришлось резко уходить в сторону и, дабы не вылететь в кювет, слегка припечатать люльку «черного» мотоцикла Ивана. Обошлось без жертв, но Нахмановичу от нас досталось по полной. Благо, остыли мы быстро, но Ребе, казалось, до сих пор в глубине души переживал из-за случившегося.
«Может, и хорошо, что переживает: впредь будет внимательней».
Вслед за Борей мы пошли к нашему домику. Денис и Ребе вдвоем сидели за столом на веранде, а перед ними стояла большая глубокая тарелка с дымящимися рыбешками – та самая голомянка, на которую нас так активно зазывал Лама.
– Ну и как? – спросил я. – Правда, такая вкусная?
Ребе и Денис, не переставая жевать, одновременно подняли вверх большие пальцы.
– Ну, давай-ка, старик, и мы попробуем, – хлопнув в ладоши, с улыбкой сказал Саша Никифоров.
Голомянка действительно оказалась настоящим деликатесом. Ловили ее, если верить рассказам местных, каким-то особым способом – настолько диковинным, что я, слушая инструкцию, так ничего толком и не понял.
– Невероятное все-таки место, –
