Черное сердце - Холли Блэк

Потому что потом снова начнёшь врать? — Спрашивает она.

Не знаю, что будет потом. В этом-то и проблема. — Пожалуй, ничего более правдивого я в жизни не говорил.

Ты так и не сообщил, что ты за мастер, а вот Лила и Баррон сказали. Я не виню тебя за то, что не посвятил меня в это. В общем-то это секрет, который стоит хранить. А ты правда только весной узнал?

Ага,

отвечаю я. — Вообще не считал себя мастером. В детстве я любил мечтать, будто я мастер трансформации. Воображал, что бы мог тогда сделать. Оказалось, что все это почти правда.

Даника задумчиво кивает. — Баррон сказал, что ты сообщил федеральным агентам… кто ты такой, чтобы с тебя сняли вину за былые преступления.

Точно,

говорю я.

За убийство Филипа, например.

Значит, вот как думает Баррон? — Качаю головой и смеюсь, хотя мне вовсе не весело. — Что это я убил Филипа?

Даника смущенно кивает. Не знаю, почему она так напрягается: то ли думает, что я ей скажу, что она идиотка, то ли ждет, будто я враз во всем признаюсь. — Он сказал, что человек, которого обвинили в убийстве Филипа, был к тому времени давным-давно мертв.

Отчасти это правда,

говорю я.

Даника сглатывает.

Да ладно тебе! Не убивал я Филипа! Просто знаю, кто это сделал, вот и все. И — нет, тебе не скажу, даже если попросишь, потому что ни я, ни Баррон тут ни при чем. Скажем так: на покойника вполне можно было навесить обвинение в убийстве вдобавок к множеству прочих его преступлений. Он был далеко не святым.

Баррон сказал, что ты его убил — и хранил в морозильнике у себя дома. Что ты — нечто вроде наемного убийцы. Что именно ты убил тех людей — помнишь, из файлов, что ты показал мне после похорон Филипа?

Я тоже не святой,

говорю я.

Даника молчит. В ее глазах я вижу страх, но по крайней мере она не уходит. — Лила все объяснила. Она сказала, что они… что Баррон манипулировал твоей памятью. Ты сам не ведал, что творишь. Не знал, кто ты такой и что с ней случилось.

Меня терзает эгоистичный интерес: а что еще сказала Лила? Даже не знаю, как уговорить Данику рассказать об этом.

Он правда держал ее в клетке? — Тихонько спрашивает Даника.

Ну да,

отвечаю я. — Работа над памятью — она стирает воспоминания о том, кто ты такой. Если мы — те, кем себя помним, то каково это, когда исчезают целые куски твоей личности? Как ты познакомился с девушкой, что сидит с тобой рядом. Что ты ел вчера на ужин. Отдых с семьей. Учебник по юриспруденции, что ты штудировал на прошлой неделе. Баррон заменял все это первым, что приходило ему в голову. Не знаю, помнил ли он на самом деле кто такая Лила — да и вообще о том, что у него есть кошка.

Даника медленно кивает и откидывает назад гриву волос. — Я ему сказала, что то, что он сделал — отвратительно. Сказала, что ни за что не прощу за то, что лгал мне. И еще — что он козел.

Похоже, целую нотацию прочла,

смеюсь я. — Надеюсь, он был примерно наказан.

Не стоит надо мной потешаться,

Даника встает и подхватывает сумку. — Он был очень расстроен, Кассель.

Проглатываю все, что собирался ей сказать. Что мой брат — неподражаемый лжец. Настоящий принц врунов. Что убежденности, с которой Баррон лжет, мог бы поучиться сам Князь Тьмы, Люцифер.

Обед почти закончился,

говорю я вместо всего этого. — Давай-ка перехватим по сэндвичу, пока можно.

Послеобеденные уроки проходят в сплошном тумане прилежного конспектирования и контрольных. Чашка, что я сделал на занятии по керамике, выходит из печи целехонькой, и я добрых сорок минут расписываю ее грязно-красной краской, поверх которой большими черными буквами пишу: «Проснись и вой».

Перед тренировкой заглядываю к доктору Стюарту — он у себя в кабинете. Хмурится при виде меня.

В этом семестре вы у меня не занимаетесь, мистер Шарп,

судя по тону, он явно считает, что это к лучшему для нас обоих. Поправляет очки в черной оправе. — Надеюсь, вы пришли не затем, чтоб упрашивать меня изменить выставленные ранее оценки? Я придерживаюсь мнения, что ученик, пропускающий столько уроков, как пропускали вы, не может даже…

Мина Лэндж просила меня заглянуть к вам и кое-что передать,

достаю из рюкзака бумажный пакет.

Я не то чтобы думаю, будто доктор Стюарт причастен к шантажу или как-то связан с Уортоном или Миной. Просто хочу проверить все возможные варианты.

Учитель складывает руки на груди. Сразу видно, что он злится — еще бы, я не дал ему в очередной раз прочесть лекцию о том, что ученики, которые были отстранены от учебы за прогулки по крыше, должны как минимум посещать дополнительные занятия летом.

Мина Лэндж тоже у меня не учится, мистер Шарп.

Значит, это не вам?

А что это такое? — Спрашивает Стюарт. — Даже не представляю, что она могла мне передать.

Хотите, чтоб я посмотрел? — Стараюсь делать вид, что ничего не знаю. Просто туповатый посредник.

Он презрительно разводит руками. — Да, будьте любезны — и, пожалуйста, не отнимайте мое время.

Открываю сумку, превратив это в настоящий спектакль. — Похоже, какая-то научная статья и книга. Ой, это для мистера Найта. Простите, доктор Стюарт. А мне казалось, она назвала ваше имя.

Ну что ж, думаю, она с радостью доверила вам доставку.

Ей нездоровится. Поэтому и не смогла принести сама.

Он вздыхает — словно задается вопросом: за что ему такое наказание, вечно находиться в обществе тех, кто ниже его по интеллектуальному развитию. — До свидания, мистер Шарп.

Может, он и неприятный тип, этот Стюарт, но точно в жизни никого не шантажировал.

Я люблю бегать. Мне нравится, что даже во время марафона можно думать только о том, как ноги топают по земле да горят мускулы. Ни страха, ни вины. Можно просто бежать вперед со всей возможной скоростью, и никто не в силах тебя остановить. Люблю чувствовать холодный ветер, дующий в спину, и горячий пот на лице.

Бывают дни, когда во время бега я полностью отрешен. А иногда никак не могу избавиться от мыслей, все прокручиваю что-то в голове.

Сегодня я пришел сразу к нескольким заключениям.

Первое: никто не шантажирует Мину Лэндж.

Второе: Мина Лэндж — мастер физического воздействия, пытающийся избавить Уортона от болезни Альцгеймера.

Третье: поскольку болезнь Альцгеймера неизлечима, она так и будет работать над ним, и, следовательно, ей будет становиться все хуже и хуже, а вот он останется на прежнем уровне.

Четвертое: сколько бы Мина ни лгала, вероятно, она действительно в беде.

Когда я вхожу в комнату, Сэм, лежащий на кровати, поднимает на меня глаза. Я завернут в полотенце, только что из душа.

Рядом с Сэмом рассыпан ворох буклетов — колледжи, один из которых по мнению родителей он должен выбрать. Ни в одном из них нет факультета, где учат созданию спецэффектов. Ни в одном из них Сэму не позволят делать своими руками резиновые маски. Все они принадлежат к «Лиге Плюща» (ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США — прим. перев.). Браун. Йель. Дартмут. Гарвард.

Привет,

говорит Сэм. — Слушай, я тут вчера за обедом с Миной поговорил. Она очень извинялась. В общем и целом признала, что ты прав. Что она хотела с нашей помощью шантажировать Уортона.

Ну да? — Принимаюсь искать спортивные штаны, в конце концов нахожу их под кучей другой одежды в самом низу шкафа. Одеваюсь. — А она не сказала, зачем ей деньги?

Сказала, что хочет уехать из города. Я не очень-то понял, но вроде как в сделке между нею и Уортоном есть посредник. И этот тип не хочет ее отпускать, так что ей придется смываться. Как думаешь, может, это ее отец или мать?

Нет,

думаю о Гейдже, о себе самом, о Лиле и о том, что сказала миссис Вассерман, когда я сидел у нее на кухне: «Многим детям приходится жить на улицах, вступать в криминальные семьи и продаваться богатеям». — Вряд ли это ее родители.

Думаешь, мы можем ей помочь? — Спрашивает мой друг.

Во всем этом слишком много неувязок, Сэм. Если ей нужны деньги, шантажировала бы Уортона сама.

Но она же не может. Она боится его.

Вздыхаю. — Сэм…

Ты едва не сорвал с нее парик на глазах у изумленной публики. Не думаешь, что нужно как-то загладить вину? И потом, я ей сказал, что сыскное агентство «Шарп и Ю» от дела пока не отказалось. — Он улыбается, и я рад, что ему удалось отвлечься. Снова думаю о том, нравится ли ему Мина. Очень и очень надеюсь, что нет.

По-моему, она больна, Сэм,

говорю я. — Наверное, лечит Уортона и оттого болеет.