Охота - Максим Константинович Сонин

Ева сидела на земле и горько плакала. Было холодно, к лесу уже подбиралась зима, но детям все еще полагалось ходить босиком, и Ева иногда зажигала спичку и подносила к пятке, чтобы немного ее согреть. Спички она взяла у Бабы в комнате. Не специально – просто положила в карман рубашки, когда зажигала свечку, и забыла выбросить. Вот теперь они пригодились.

До кладбища идти было долго, почти час, поэтому днем сделать этого было нельзя – кто-нибудь бы заметил, что Евы нигде нет. Она дождалась темноты и пошла, все время крестясь и бормоча молитву. Не только потому, что ночью в лесу было страшно, а еще чтобы не потеряться. Она никогда раньше не ходила на кладбище одна.

Господи, не дай мне упасть в овраг, или чтобы у меня подвернулась нога, или ее уколол острый камень. Убереги рабу Твою Еву от плутания и холода.

Пока шла, морозный воздух не так чувствовался, а вот когда наконец оказалась у могил и остановилась, сразу же почувствовала, как земля жжет ноги. Сначала, как полагается, подошла к могиле матери:

Господи, береги рабу Твою Таю в Царствии Твоем. Прошу, в Твоем миелосердии, как она заботилась обо мне и моей сестре и брате, заботься о ней. Здесь, на земле, вспоминаю рабу Твою Таю добрыми словами и молитвами, и так же вспоминает ее моя сестра, и так же вспоминает ее мой брат, если он еще не переместился к Тебе и к ней.

У незнакомых могил Ева не останавливалась, но крестилась на них и быстро бормотала короткие молитвы:

Господи, береги рабу Твою Лукию в Царствии Твоем. Господи, береги раба Твоего Бориса в Царствии Твоем. Господи, береги раба Твоего Григория в Царствии Твоем. Господи, береги раба Твоего…

Ева встала возле двух новых крестов. Земля под ними была свеженаваленная, разрытая. На левом углем было выведено: «Брат Юлий». На правом, поменьше: «Брат Авксентий». Ева села между крестов, стала читать заупокойную. Плакать не собиралась, потому что про Юлика верила, что его тела под крестом нет, а про Аксю знала, что младшие братья все попадают на небо, и неважно, сколько в них бесов пыталось пробраться.

Но чем холоднее становилось и чем труднее было читать молитву, потому что зубы сильно стучали, тем страшнее становилось Еве. Она уже пожалела, что пришла на кладбище ночью. Чувствовала под ногами, в ледяной земле, как двигаются разложившиеся тела.

Отец рассказывал, что когда душа покидает тело, то оно начинает гнить и раздуваться. Если его в землю не зарыть, то однажды тело надуется и лопнет, забрызгает все вокруг трупным ядом, который разъедает кожу. Один из близнецов сказал, что именно этим ядом отец пропитал Злате повязку.

Уйти было нельзя, потому что заупокойная молитва была длинная и прочитать ее полагалось целиком. Ева поднялась, чтобы совсем не замерзнуть, стала подпрыгивать и повторять молитву знаками, хотя за это отец, если бы увидел, мог бы и насмерть убить. В колодец Ева попала летом как раз за это.

– Спаси и сохрани, аминь, – сказал тогда отец. Все повторили за ним, а Ева забылась и сначала перекрестилась, а потом еще правую руку от левого плеча перенесла к левому же локтю и потом к левому запястью. Это был знак, которому ее научила сестра, еще давно, и, конечно, при старших показывать его не следовало. Отец подошел к Еве, взял ее за руку. Сначала заставил отвернуть знак – повторить его в обратную сторону. Потом подозвал одну из старших сестер, послал ее в мастерскую за молоком. Ева уже поняла, что сейчас ее посадят в колодец, и заревела, за что отец ударил ее в живот так, что она упала на землю. Отец еще пнул ее, и Ева замолчала, зажала лицо руками.

Потом ей дали выпить молока, и боль в животе сразу отступила. Еву отнесли к колодцу, в котором тогда еще злого человека не было. Посадили в бадью, перетянули веревкой, чтобы она не выпала, опустили вниз.

Ева, как и полагается, стала читать молитву о прощении. Сначала чувствовала себя хорошо и даже стала засыпать. Бадья быстро перестала качаться, ноги и руки сразу затекли так, что Ева их просто уже больше не чувствовала, и ей стало казаться, что она висит в пустоте, а сверху на нее смотрит большой небесный глаз. Потом вдруг что-то как будто укололо Еву в шею, и она почувствовала, что ее утягивает вниз, в темноту. Голову запрокинула так, что перестала видеть небо, уставилась в пустоту.

Вскоре Ева перестала понимать, где находится верх, а где низ. Осталось только чувство бесконечного падения, как будто