Фашизофрения - Геннадий Сысоев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже у еврея, при гитлеровских порядках, был шанс спастись. Даже «наци номер два» Герман Геринг оправдывался на Нюрнбергском процессе, что он спасал евреев (и кого-то, по-видимому, действительно спас).
Но у коммунистов в объединенной Гитлером Европе был только один шанс спастись — бороться с фашизмом до конца, вплоть до полного его уничтожения. Только так, уничтожив врага, коммунист получал шанс выжить и давал такой шанс своей жене и детям.
Не поэтому ли во всех движениях Сопротивления по всей Европе коммунисты были наиболее активными и последовательными борцами против гитлеризма?
Это нужно помнить и понимать, чтобы не заблуждаться в оценке событий истории.
Австралийский военный корреспондент Осмар Уайт, вошедший в Германию вместе с армией Паттона и много поездивший в том числе и по советской зоне оккупации, вспоминает такой эпизод:
«Один говорящий по-английски русский офицер, будучи немного выпивши, говорил мне в кабаре Коммикер: „Мы должны уничтожить фашизм. Немецкий фашизм ничуть не хуже, чем любой другой. Единственная страна в мире, которая распознает и уничтожает фашизм — это Россия, но это вовсе не предмет национальной принадлежности. Национальность для нас не имеет значения. Мы не ненавидим немцев, итальянцев, негров или китайцев. Мы не думаем, что русские лучше, чем любой другой народ, за исключением того, что у русских такое правительство, которое стремится уничтожить фашизм. Мы сделаем Россию сильной и защищенной от врага — не для того, чтобы навязывать свою волю другим народам, а чтобы защитить людей от фашизма, где бы он ни появился. В качестве репараций мы возьмем у провинившихся стран только то, что нам необходимо для того, чтобы сделать Россию сильной и защищенной. Это — здравый смысл и логика. Мы не имеем ничего против капиталистической демократии кроме того, что она легко обращается в фашизм, когда ее дела идут неважно“»{62}.
К воспоминаниям О. Уайта мы еще вернемся, а пока заметим, что цель существования Советского Союза состояла, разумеется, не только в том, чтобы не дать возродиться фашизму. Как и цель большинства тех, кто разрушал СССР, не состояла в возрождении фашизма. Но при этом факт остается фактом: только после разрушения СССР активизация фашистов на его бывших территориях стала возможной и даже, пожалуй, неизбежной.
Разве в СССР не было фашистов? Да полно. Подробное и компетентное описание этих движений и перечисление этих людей дано в работе Семена Чарного «Нацистские группы в СССР в 1950–1980-е годы».
Автор условно делит всех неофашистов СССР на две большие группы — «стиляг» и «политиков». Первых увлекала в основном, а иногда и исключительно, атрибутика. Особенно увеличилось количество таких «стиляг» после выхода хорошего в общем фильма «Семнадцать мгновений весны», где выдающиеся советские артисты — Вячеслав Тихонов и другие — в эсэсовской форме выглядели куда более красиво и изящно, чем их прототипы на фотографиях и в кинохронике.
Что касается «политиков», то их направленность была эклектична, бестолкова и сумбурна. Но при всей непоследовательности противопоставление «фашизм — коммунизм» и «фашизм — советизм» проявлялось — или подсознательно угадывалось носителями неофашистской идеологии — весьма четко. Как например, каменщиком Б.С. Блиновым из Москвы, который в январе 1957 года при обсуждении венгерских событий заявил: «Вот если бы была у нас советско-фашистская партия, я первый бы в нее вступил и начал бы бить коммунистов». Или как осужденным в 1963 году инженером Гороховым, к слову, евреем по национальности, который выражал сожаление, что Гитлер не завоевал и не уничтожил СССР.
Кстати, пример этого поклонника Гитлера из прошлого до некоторой степени объясняет нам, откуда и сегодня берутся противоестественные феномены — евреи, сожалеющие о том, что Гитлер не одолел СССР.
Либералы и правозащитники могли бы сказать: в СССР неофашизма не было только потому, что он подавлялся. Очень хорошо. В данном случае согласен и с СССР, и с правозащитниками.
Но согласен не полностью. Не только подавлялся. В СССР, помимо того, была создана система воспитания, которая во всех своих деталях, в каждой мелочи отрицала, без подробных разъяснений, но весьма категорично, — саму возможность возрождения фашизма. В рамках этой системы взгляды, как у Блинова или Горохова, могли только эпатировать слушателей. Это — в лучшем случае.
Как сказали бы сегодня, в СССР был создан дискурс, то есть, упрощенно говоря, система понятий и слов для их выражения, который не позволял высказывать профашистские идеи серьезно.
И понятно, что после распада СССР ушел в прошлое и советский дискурс. Неофашистские, пронацистские взгляды стали восприниматься («а может, в этом что-то есть?») — уже без опаски оказаться в глазах знакомых сумасшедшим или маргиналом. Кроме того, проявления нацизма получили опору и на новую антисоветскую реальность.
В распаде СССР огромную роль сыграло возрождение национализма в республиках. Во всех, кроме России. По сценарию разрушения Союза почему-то не полагалось возрождать русский национализм, и лидеры всех национализмов, Лукьяненко и Черновил, и Ландсбергис, и Гамсахурдия, превратились в массовом сознании в национал-демократов, а вот русские националисты, от Шафаревича до лидеров пресловутой «Памяти», прибавления демократов не получили. И, как уже мы говорили, сегодня в числе правозащитников и либералов вы не найдете борцов ни с каким другим фашизмом, кроме «русского фашизма».
Но и русский национализм после распада СССР пошел в рост, — не благодаря, а вопреки усилиям «перестройщиков» и «демократизаторов». Ну что же, влияние мирового сообщества, грантодающих и прочих гуманитарных организаций, содержимых преимущественно на деньги американских миллиардеров, — это сила серьезная. И для рывка неизвестно еще что полезнее — опираться на эту силу или отталкиваться от нее.
Распад СССР был не достаточным, но необходимым условием для появления у нас неофашизма как массового и заметного общественного явления. Поэтому распаду СССР, не всем, конечно, но многим обстоятельствам его разрушения, придется уделить внимание.
Глава 2. Распад — и «каждому свое»
Распад СССР, как Windows, был системой многооперационной. Точнее, был процессом, включавшим в себя множество факторов. Как у нас на экране монитора может быть одновременно открыто множество окон, каждое из которых является визуальной фиксацией работы своей программы, так и при распаде СССР одновременно протекало множество процессов. Одни были более важны, другие менее значительны, а иные, представляясь как будто разными, на деле были внешними отображениями одной и той же программы.
Задачи исследователя в данном случае — систематизировать как можно больше причин и свести к минимуму количество их групп. Но тема этой книги — не распад СССР, который, как принято говорить, есть тема будущего, еще ожидающая своего исследователя. Хотя и сегодня уже есть немало достойных работ. Но пока для большинства интересующихся темой пепел Клааса еще слишком горяч, он не просто стучит в сердца, а прямо-таки долбит и барабанит.
Сейчас разные люди видят у себя на экранах разные «окна» и возводят в абсолют те или иные причины. Одни — внешние воздействия, другие — кризис руководства, а иные абсолютизируют методы воздействия, видя причину в них (таких появилось очень много после выхода вызывавших большой общественный резонанс книг С.Г. Кара-Мурзы, в первую очередь — «Манипуляции сознанием»).
Однако один аспект распада Советского Союза очень важен для тематики этой книги. Разрушение СССР стало победой торжествующего социал-дарвинизма.
Сегодня трудно себе представить, что рабочие станут бастовать, добиваясь права на безработицу. Но это было. Я сам видел таких, говорил со многими и сейчас могу наглядно представить мотивацию этой протестной группы.
Базировалась она на ненависти к уравниловке. Был в СССР такой термин, означавший, что от каждого, конечно — по способностям, но каждому должен быть обеспечен минимальный уровень потребностей. Но как же это так, я вкалываю, а Васька (Ванька, Петька, Борька) только смену отбывает, думает, как бы скорее пошабашить и водки попить. А получаем почти одинаково.
В каждом так называемом трудовом коллективе, особенно в научных, где в штатах состояло наибольшее число непризнанных гениев, велись разговоры о том, что если «сократить балласт», то остальным, нужным и правильным сотрудникам, можно будет поднять зарплату в разы.
Кто ж тогда думал, что балластом окажутся почти все? Одни научные сотрудники пошли в лоточники, другие — в олигархи. Каждому свое{63}, — мы помним этот лозунг. Причем в лоточники (условно говоря) попали вовсе не самые глупые, а в олигархи — не самые умные. Скорее даже наоборот.