Убей-городок (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Тощая планшетка разбухла от бумаг и уже звала в дорогу, а именно — на участок. Но для начала я отправился в наш уголок, иначе назвать кабинет участковых в отделении было просто невозможно. Сложный пространственный объём, соответствующий примерно неправильной пятигранной призме, два стола и шкаф с ячейками — вот и всё. А на робкие замечания участковых, что тесно здесь, привычный ответ: а твоё место — на участке и на опорном. Так что не бузи.

В кабинете никого не было, даже старшего профилакта Валентина Гусева. Он со своими делами на поднадзорных и тунеядцев привык считать кабинет своим, а приходящих участковых — досадной помехой. Мне вспомнилось, что вот где-то в это время своей первой жизни я тайно мечтал занять эту должность. Чтобы не по улицам бегать, а иметь оседлость и важность, а также, что греха таить, и некоторую власть над участковыми. Ну чистый дурак, ей-богу! Став со временем поумнее, я понял, что должность эта тупиковая, и шагнуть с неё можно разве что опять в участковые. Кстати, с Валентином Гусевым именно так и произошло. Ну совсем неинтересная жизнь — несколько раз повторять одно и то же.

И тут мне подумалось: а тебе-то, дружок, сейчас не это ли предстоит? Только в более захватывающем и фантастическом варианте? Вот-вот, не смейся над другими!

Заглянув в шкаф, я в своей ячейке кроме разных не очень важных бумаг обнаружил записку Гусева о том, что надо приготовить для проверки тетради поквартирного обхода. Вот это да! Меня-то за что? Участковым давно известно: если начальство соберётся на тебя накатить, а наглядного повода нет, проще всего ему потребовать эти тетради. Там всегда найдётся к чему придраться.

Поквартирный, а в деревянном секторе города «подомовой обход» — нудная обязанность каждого участкового инспектора. Амбарные книги или общие тетради, в которых фиксируется эта работа, бережно передаются от одного поколения участковых к следующему, от предшественников к последователям. По идеальному замыслу изобретателя этой формы работы, участковый должен побывать в каждой квартире, в каждом частном доме на своём участке и оставить в соответствующем журнале исчерпывающую запись о тех, кто живёт, чем занимается, как характеризуется и прочая, и прочая, и прочая.

Да, подумал я, вот время какое было! Жильцы без боязни открывали дверь милиции, а не кричали изнутри: «Валите отсюда, менты поганые, мы вас не вызывали». На просьбу назвать фамилию — называли её, а не кривили губы: «В чём вы меня обвиняете?» А иногда и чаем угощали. И участковый, между делом, узнавал много полезного, да и сам становился знакомым людям. Иной раз можно было и большую драку унять, даже будучи «по гражданке», если тебя опознали, как участкового.

Однако, почему я думаю об этом с грустью и в прошедшем времени? Опять перепутал времена? Вот же именно сейчас тебе предоставлены все возможности — отдайся с любовью поквартирному обходу — и будь счастлив.

Но как же противоречив человек! Я же знаю, что вместо этого я возьму пару тетрадей, расчерченных под квартиры и отправлюсь... в домоуправление. Попрошу девушек выдать мне картотеки на парочку «своих» домов, посижу пару часиков за перенесением сведений из них в свои талмуды. Когда проверка на носу, не время заниматься поквартирным обходом, надо втирать очки, пока не попал под раздачу. Ни за что, ни про что, кстати.

Я уже выходил из отделения, намереваясь намылиться на участок и приступить к делам (книги учета!), как меня окликнули:

— Леха, привет.

О, Джексон! Стоит рядом с мусорницей. И отчего-то грустный, что в общем-то, не в его стиле. Подошел к Евгению, поздоровался с опером за руку.

— Привет. Ты чего тут?

— Леха, дай сигаретку.

Странно. Женька никогда не курил. Я чуть было не полез в карман за сигаретами, но вспомнил, что и сам теперь не курю. В той жизни уже лет десять, если не больше, а здесь месяца два, не меньше. Пришлось развести руками и чуть виновато улыбнуться:

— Так завязал я с этим делом...

— Щас, подожди, — буркнул Джексон и пошел в здание. Видимо, решил у кого-то стрельнуть.

Митрофанов появился минуты через две, с зажжённой «беломориной» в зубах. Неумело затянулся, скривился, потом закашлялся.

— Ты же не куришь, вроде? — хмыкнул я.

— Закуришь тут... — сказал Евгений, опять делая попытку набрать дым в легкие. — А ты что, новость не знаешь?

— Какую?

— А такую... Петька Кожевников твоего Бурмагина выпустил. Я-то его собирался еще немножко поколоть — не было ли у него в хате одного субчика, он мне нужен по одному делу, а мне говорят — мол, трое суток истекло, отпустили. Я следаку звоню — мол, Петр Семенович, что за дела? А он — нет оснований у прокурора санкцию на арест брать. Дескать — доказательной базы не хватает, судебной перспективы у уголовного дела нет, дело приостанавливаю. Обыск на квартире ничего не дал, орудие преступления не обнаружено, а на одних только показаниях подозреваемого обвинение предъявлять нельзя. Ладно, если бы Воронцов своего обидчика запомнил, так ведь нет — не помнит. Мол — отыщешь свидетелей, орудие преступления найдется со следами крови, дело и возобновить можно.

М-да, дела. Печаль Джексона понять можно. Вместо раскрытия, обещавшего премию, к нему вернулся полновесный «глухарь», а да еще и по тяжкому преступлению. И, что обидно — вот он, преступник-то, раскололся, а чего еще-то надо?

— Я ж, это, — продолжил Джексон, — по бабушкам у подъездов прошелся. Думал — может они что подскажут? Участковый тамошний говорил, что слышал от бабулек, как Бурмагин на мильтона грозился. А они мне одно заладили — нице милай не цую, — передразнил Жека череповецкий говорок, в котором вместо «ч» говорили «ц».

Тоже ничего нового. Даже если мой коллега Курганов и напишет рапорт, что слышал от бабулек что-то, то этот рапорт к делу все равно не пришьешь, а даже и пришьешь, так что толку? Для следователя, а уж тем более для суда это не доказательство. Угроза убийством — само по себе доказательство хлипкое. А где гарантия, что участковый инспектор не сам его сочинил? Вызывать таких свидетелей на допрос бесполезно и подписывать бабули ничего не станут, потому что Бурмагин, как ни крути, их сосед, а на «суседнем деле» ссоры затевать не стоит. А коли мужика не посадят, так что тогда? Им же первым от пьяного дурака и достанется.

Жаль, что мы живем не в сериале «След». Вот там бы обязательно отыскали нож, которым меня порезали, а то, что лезвие тщательно отмыли — ерунда, частички моей крови все равно бы нашлись. А еще изъяли бы с обуви Бурмагина микрочастицы, совпадающие по составу с микрочастицами асфальта, уложенного на улице Металлургов, где и произошло преступление.

Но мы живем не в фантастическом сериале, а в реальном времени. И «раздавленная бабочка» отчего-то не повлияла на ход исторических событий. Бурмагин и в моей реальности сумел избежать наказания, так и в этой ушел от справедливого возмездия.

Впрочем, а чего я ждал? Думал, что мне за раскрытие медаль дадут? Ага, как же. Спасибо, что по итогам служебной проверки выговор не влепили. Слышал краешком уха, что инспектор «по особым поручениям» уже вписал мне выговорешник, но начальник горотдела не утвердил. Дескать — а за что выговор-то давать? Был не при исполнении, трезвым, а то, что подпустил к себе злоумышленника, так участковый не фронтовой разведчик.

Глава пятнадцатая. Работа по заявлению ​

Гнусные заявления надо разрешать в первую очередь. Это правило я придумал для себя в незапамятные времена, как раз тогда, когда проживал ещё первую жизнь участкового. Ждать, что всё рассосётся само собой — надежда хлипкая. Вот накопить дополнительной желчи в процессе долгого ожидания — это заявитель может, и с большим удовольствием, и с большой вероятностью.

Знаю, что не все будут со мной согласны. Им больше нравится китайская пословица: если долго сидеть на берегу реки, то рано или поздно мимо тебя проплывет труп твоего врага (не помню точно). Когда-то наверное так и бывает. Ну, у каждого своя тактика.