Талисман - Стивен Кинг

– Отличная мысль! Ну, иди погуляй.

Гулять? Прекрасно, мама. Но где? – Джек не заметил, что думает стихами. Это было совсем на него не похоже. И с кем гулять? Ведь кругом никого нет!

Но что с тобою, мама? Ты больна?Зачем ты здесь? Зачем мы здесь живем?Теперь вот умер бедный дядя Том.А дядя Морган? Что он может? Что?..

Вопросы, вопросы… И ни на один нет ответа. Потому что некому на них отвечать. Разве что Спиди?

Но это было даже смешно. Как может какой-то старый негр решить его проблемы? И все же эта мысль не покидала Джека всю дорогу к пустому, унылому пляжу.

2

Интересно, это и есть конец света? – вновь подумалось Джеку. Чайки проносились над головой. На календаре еще было лето, но для пляжа «Аркадии» лето уже закончилось. Вокруг стояла ничем не нарушаемая тишина.

Джек взглянул на свои тапки. Они были перепачканы смолой. «Откуда она здесь? – удивился Джек. – Может, нефть принесло из моря?» Он не имел ни малейшего понятия, где он успел так измазаться, но на всякий случай отошел подальше от воды.

Чайки кружились над берегом. Одна из них пронзительно вскрикнула. Крик был какой-то неестественный, словно металлический. Чайка резко, механически повернула голову и, удостоверившись, что никого нет, опустилась на гладкий, утоптанный песок, куда она только что уронила раковину. Раковина треснула, словно яичная скорлупа. Что-то живое шевелилось внутри – или ему показалось? До того как Джек отвернулся, желтый изогнутый клюв впился в мясо моллюска, растягивая его, как резину. Джеку свело желудок. Он как будто слышал крик раздираемого тела, чувствовал его боль.

Джек снова попытался отвернуться, но не смог. Чайка открыла клюв, демонстрируя свою грязно-розовую глотку. В ее блестящих черных глазах Джек прочел истину: «Отцы умирают, умирают матери, умирают дяди, даже если они кажутся такими несокрушимыми, как скалы у берега. И дети, между прочим, тоже иногда умирают». То же самое, казалось, произносил и растерзанный моллюск.

– Эй! Хватит! – крикнул Джек, сам не зная зачем.

Чайка подняла на Джека глаза-бусинки. Затем снова стала клевать мясо.

«Что тебе надо, Джек? Смотри, он еще шевелится. Он еще сам не знает, что уже мертв. – Сильный желтый клюв снова вонзился в мякоть. – Хрусть!»

Чайка задрала голову в серое сентябрьское небо и сглотнула. Джеку опять показалось, что она смотрит на него. Так глаза на некоторых портретах все время смотрят на вас, куда бы вы ни отошли. Ее глаза… Он узнавал эти глаза. Вдруг Джеку нестерпимо захотелось к маме и к ее глазам, темно-синим и добрым. Он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь так же безумно ему хотелось их увидеть. Разве что в раннем детстве… «А-а-а!» – зазвучала в ушах ее песенка, ее нежный родной голос:

Спи, мой Джеки, спи, дружок,Под охотничий рожок.Скоро папа твой придет,Тебе песенку споет…А-а-а! А-а-а!

Мать писала мемуары, куря одну сигарету за другой, потом перечитывала «голубые страницы», как она их называла. Он хорошо это запомнил – «голубые страницы». А-а-а… Все хорошо, Джеки… Я люблю тебя… Тс-с-с, тихо! Спи… а-а-а!

Чайка смотрела на него. Ужас охватил Джека. Он понял, что она действительно смотрит на него. Ее черные глаза (кого же они ему напоминают?) пронизывали насквозь. Чайка притягивала его к себе. Ее клюв раскрылся в сверхъестественной улыбке. Джек отвернулся и побежал, не оглядываясь. Слезы жгли его лицо, ноги увязали в песке.

Если бы кто-нибудь сейчас глядел вниз с высоты птичьего полета, он увидел бы только одинокого двенадцатилетнего Джека Сойера, бегущего по песку пляжа к отелю. Забыт Спиди Паркер, голос его исчез в слезах и шуме ветра. Только стучит в висках: «Нет! Нет! Нет!»

3

Вдали от пляжа, вконец запыхавшись, Джек остановился. Острая боль пронизывала его левый бок от плеча до пояса. Джек сел на одну из скамеечек, на которых летом любили отдыхать старики, и уронил голову так, что волосы закрыли лицо.

Возьми себя в руки! Если сержант Фьюри уйдет в восьмой сектор, кто же возглавит Ревущих Коммандос?

Он улыбнулся и действительно почувствовал себя лучше. Здесь, вдали от берега, все казалось не таким уж мрачным. Конечно, то, что случилось с дядей Томми, было ужасно, но он должен научиться спокойнее принимать такие события.

«В конце концов, – думал Джек, сидя на скамейке и разгребая ногой песок, – с мамой ничего не может случиться. С ней ничего не должно случиться, это невозможно. Ведь ни один врач не поставил ей точного диагноза, ни один! Нет, если бы у нее был рак, они не приехали бы сюда. Скорее всего они сейчас были бы в Швейцарии, принимали бы там минеральные ванны. Так что не может быть…»

Тихий сухой свист нарушил ход его мыслей. Джек глянул под ноги, и глаза его широко раскрылись от ужаса. Песок возле левого его тапка будто ожил. Белые песчинки стекали в маленькую воронку размером с палец. Внезапно края воронки обвалились, и образовалась ямка глубиной сантиметров в десять, а песок кружил и осыпался внутрь.

Ничего этого нет! – твердо сказал себе Джек. Ничего нет. Просто мне напекло голову или я устал.

Но сердце его бешено колотилось. Нет, это не усталость, это не может быть плодом его воображения, он никогда не видел и не воображал подобных вещей. И уж по крайней мере он никогда не задумывался над тем, как попадают в преисподнюю.

Песок осыпался все быстрее и быстрее. Сухой шорох напомнил ему о статическом электричестве – в прошлом году в школе они ставили опыты с лейденскими банками. Но уже через мгновение звук стал похож на протяжный тихий стон, на последний вздох умирающего.

Края отверстия обвалились вновь. Теперь это была уже не воронка, а что-то вроде печной трубы в песке, какая-то чертовщина. Ярко-желтая обертка от жевательной резинки то появлялась, то исчезала в потоке песка. Песок все осыпался, и Джеку стало видно ее название: «Ф-ФРУ-ФРУКТО». Дыра становилась шире и глубже. «ФРУКТОВАЯ», – прочитал наконец Джек. Песок осыпался все быстрее и быстрее, с яростным свистом ш-ш-ш-у-у-ух!..

Сначала Джек просто испугался. Теперь он был вне себя от охватившего его ужаса. Из песка на него смотрел огромный черный глаз – глаз чайки, вытягивающей живую плоть из моллюска, словно резину, словно жевательную резинку… Ш-ш-ш-ш-ух! – сухим, неживым голосом грохотал песок. Шумело вовсе не в голове у Джека, как он ни пытался себе это внушить. Нет, голос был вполне реальный: Его вставные зубы вылетели, когда его ударили бампером. Как они затарахтели по дороге, ха-ха! Так что, как ни крути, черный фургон приедет и за тобой, и за твоей мамочкой!

Но Джек уже бежал без оглядки. Волосы его прилипли ко лбу, глаза были широко раскрыты, и в них застыл ужас.

4

Джек пронесся по тускло освещенному коридору отеля. Было тихо, как в библиотеке, и слабый свет из-за зашторенных окон падал на выцветшие ковры. Добежав до середины коридора, Джек перешел на быстрый шаг. Лифтер, выглянув из своей будки, ничего не сказал, но и без того хмурое его лицо стало еще более недовольным. Джек вдруг почувствовал себя так, будто его застали бегающим по церкви. Он вытер пот со лба и оставшийся путь до лифта прошел спокойно. Нажимая кнопку, он все еще чувствовал на затылке тяжелый взгляд лифтера. Только однажды ему удалось увидеть на его лице улыбку – когда тот узнал его мать. Видимо, улыбаться было совсем не в его правилах. «Интересно, какой же он старый, если помнит Лили Кевинью», – сказала тогда мать, когда они остались одни в своем номере. А ведь не так уж давно ее помнили, ее узнавали по тем пятидесяти фильмам, в которых она снялась в 50—60-х годах. Королева вторых ролей, королева однодневок, называла она сама себя. Но все же, когда ее останавливали на улице, она чувствовала себя настоящей звездой. А теперь… Теперь у нее не было и этого.

Джек сжался в комок перед неподвижными дверями лифта. Невыносимый потусторонний голос из песчаной воронки все еще звучал в его ушах. На мгновение он представил себе Томаса Вудбайна, доброго дядю Томми, своего опекуна. Этот человек заслонял их от всех бед и напастей. Теперь он лежал мертвый на бульваре Ла-Сенега, и его вставная челюсть, пролетев несколько метров, утонула в сточной канаве. Джек снова нажал на кнопку.

Скорее наверх!

Теперь ему представилось нечто еще более ужасное. Два отвратительных существа запихивали его мать в машину. Джеку стало дурно, ему захотелось в туалет. Он изо всех сил жал на кнопку, и серый человек за его спиной что-то недовольно пробурчал. Джек сжал рукой некое место внизу живота, чувствуя резкую боль. Наконец-то послышался шум спускающегося лифта. Джек закрыл глаза и крепко сжал ноги. Он вновь увидел маму, одинокую и растерянную, и двух людей с лицами бешеных собак рядом. Джек знал, что ничего этого не было на самом деле, только он уже видел это во сне, и там это происходило не с матерью, а с ним самим.