Вечные времена - Васил Попов

— Не буду.

— Не буду, не буду — знаю я тебя, опять станешь брать по два лева!

— Не стану!

— Увидим, — сказала бабка Неделя. — Слушай, Спас, ты больше не подавай голос. Сиди себе тихо-мирно, помалкивай, незачем тебе вылезать.

— Незачем, — повторил он.

— Помалкивай, говорю! — вновь посоветовала она.

Спас промолчал. Он уже привык молчать, не выдавать своих чувств и мыслей. Он смотрел на ноги бабки Недели и на руку, которая их потирала. Она была похожа на ноги, и сама бабка была похожа на ноги, но глаза у нее были зеленые и веселые.

— Знаю я тебя! — снова сказала бабка Неделя, потирая черную лодыжку. — С тех пор, как ты был крохой. И жизнь твою знаю, и родителей твоих, и сыновей. Ты лучше молчи, хоть и кровь твоя кипит. Нож еще носишь с собой?

Он сделал движение, словно хотел вытащить из-за пояса нож, но ножа не было.

— Буду носить, — произнес Спас, и глаза у него потемнели. — Как вернусь с кладбища, сразу возьму. Я спрятал его в нише ограды. Очищу от ржавчины и буду носить.

— Станешь носить, а тебя снова туда пошлют.

— Пусть посылают! Я сорок лет носил этот нож, его носил еще мой дед, когда переправлялся через Дунай. Ежели он им мешает, пусть посылают! Я человека им не убивал, только колол поросят и баранов, ты это хорошо знаешь.

— Знаю! — промолвила бабка Неделя. — Никто не может заколоть поросенка или барана лучше, чем ты и твой двоюродный брат Дачо. И все же выброси ты этот нож, а то опять навлечешь на себя беду!

Спас увидел перед собой длинную белую дамбу, мутные воды реки и огромных комаров, беспорядочно вьющихся в темноте с пронзительным звоном. Он махнул рукой, прогоняя комаров и дамбу, но они не исчезли. Под дамбой тянулись ряды могил с одинаковыми крестами и одинаково написанными на них именами. Голуби вспорхнули с ветки, и только тогда дамба пропала. Остались лишь могилы. Тень от черного кипариса переместилась, и солнце освещало юбку бабки Недели.

Спас поднялся.

— Уходишь? — спросила, не шевельнувшись, бабка Неделя.

— Ухожу.

Он подумал о черной войлочной шапке отца: ее нужно обязательно найти. Если ее нет на гвозде под лестницей, он будет искать в хлеву, в амбаре, на пыльных чердаках, где пол покрыт сухими кукурузными зернами и мышиным пометом, — будет искать, пока не найдет. Некуда ей деться, этой шапке, пропитавшейся соленым потом и запахом, знакомым Спасу с самого рождения.

— И молчи, слышь? — сказала бабка Неделя.

— Буду молчать, — отозвался он кратко: ему уже надоело. — Чего мне болтать?

— Возьми ишака и молчи. Дед Иван вернет тебе его, но, гляди, дорого с нас не бери!

— Не буду, — пообещал Спас.

Он двинулся по заросшей травой дорожке к покосившимся деревянным воротам, изъеденным древоточцем. Они были распахнуты настежь. Он вышел и остановился, глядя на село, открывшееся за оврагом. Потом ноги в тяжелых грубых ботинках медленно повели его туда.

СВАДЬБА

Ишак не знал, что в селе свадьба, но шел именно туда. Привязали его к колу во дворе и забыли о нем. Люди вошли в дом — все старые да пожилые — и расселись за столом. Когда ишака зовут на свадьбу, он не знает, кто женится. Поэтому Марко и не знал, что женятся шестидесятилетний Недьо, кооперативный плотник, и пятидесятипятилетняя Зорка. У обоих были сыновья и дочери, которые жили в городе, — все женатые и замужние, были у них и внуки, но они решили пожениться, потому что рано овдовели и не хотели и дальше жить в одиночестве. Они были хорошими соседями, дворы их были смежными и ворота рядом, и после свадьбы Недьо решил разрушить ограду, разделявшую их дворы, тоща у них были бы два дома и большой двор с двумя воротами. Каждому были настолько хорошо знакомы двор и дом другого, что им вовсе не казалось странным объединить все вместе. Они написали своим детям письма, в которых сообщали о своей женитьбе, и получили ответы, полные проклятий и угроз. Как им не стыдно вести себя так на старости лет! А ишаку не было ничего известно ни о постыдном поведении жениха и невесты, ни о письмах — он знал только то, что его привели на свадьбу, и удивлялся: почему его привязали во дворе смотреть, как падают снежинки?

На снегу во дворе виднелись отпечатки множества ног, пахло жареной свининой. Пес Недьо вылез из-под брички и потянулся. Эту бричку сельсовет купил у деда Стефана для того, чтобы отправлять на ней стариков в последний путь, и после небольшой переделки стала она катафалком, а Недьо привез ее домой подтянуть рессоры.

Пес вылез из-под брички потому, что ему очень хотелось попасть на свадьбу, но никто его туда не позвал. Лишь запах свинины звал его все сильнее, и у пса даже слезы навернулись на глаза от проявленной к нему несправедливости. Он гавкнул раз-другой на ишака, но Марко не понял этих злобных и жалобных выпадов, так как не знал собачьего языка и не любил жареной свинины. Любил он конфеты, особенно мятные, и поэтому, заметив на снегу что-то черное и круглое, потянулся мордой к нему. Но оказалось, что это вовсе не потерянная кем-то конфета, а замерзший овечий катыш. «Хорошо, — сказал себе Марко, — ну и пусть это не конфета, ну и пусть за освещенными окнами едят и пьют, я же буду стоять здесь, и меня будут щекотать снежинки». Много ли надо неприхотливому казанлыкскому ишаку? Близость брички, привязи, дома — и он уже чувствует себя превосходно, на своем месте. Ничем его не удивишь.

А пес удивлялся, что он у себя дома, а его никто не зовет. Он принюхивался к вкусному запаху, доносившемуся из окон, и ждал мяса. Не заметил он и овечьего катыша на снегу, потому что ему никогда не приходилось есть конфет, тем более мятных. «Нет, нету правды на свете, — сказал себе пес Недьо, — как это может быть: ты у себя дома, а о тебе забыли?»

А про него и в самом деле забыли. В разгар веселья Спас поднял стакан. Остальные тоже подняли свои стаканы.

— Давайте чокнемся за молодых! — сказал Спас. — Здоровья им и счастья!

— Боже мой, какой стыд! — прошептал в ладонь его двоюродный брат Дачо, а во всеуслышание крикнул, поднимая стакан: — За ваше здоровье!