У Лаки - Эндрю Пиппос

Тетрадь изначально принадлежала специалисту по античной филологии Кристофу Циглеру (1814–1888) и была наполовину заполнена переводами с греческого языка и собственными заметками Циглера на немецком. В экземпляре Биографической энциклопедии античных филологов Иэна указывались два главных достижения Циглера, филолога и преподавателя в Штутгарте. Первое: длинное эссе о сатирических пьесах и трагических тетралогиях. Второе: три тома греческих буколических поэтов, которые наилучшим образом отражали научные вкусы Циглера и представляли все его открытия в Амброзианской библиотеке. В завещании Циглер оставил подробные инструкции по продаже его частной библиотеки и документов для финансирования стипендий студентам из Штутгарта и Ульма.

После серии убыточных сделок на антикварном рынке тетрадь перешла во владение Иэна. Асквит написал письмо с благодарностью партнеру отца, и тот ответил, более подробно рассказав о подарке. Дневник Циглера, представлявший собой смесь личных записей, расшифровок и комментариев, имел одну-единственную цель и велся в течение нескольких недель в 1863-м, во время визита Циглера в город Смирна, где он планировал найти утерянную пьесу древнегреческого поэта-буколика, известного как Бион. До Циглера дошли слухи, что комедия – на бумаге, с обрывками пергамента предыдущей копии – хранится у кого-то как семейная реликвия, и он отправился в Смирну, надеясь, что эта комедия поставит Биона в один ряд с Аристофаном или Феокритом. Темой пьесы был миф о Полидевке и Касторе, близнецах, которые враждовали со своими двоюродными братьями-близнецами.

Бион родился в Малой Азии и умер от яда на Сицилии. Недостаток информации не позволял с точностью установить даты его рождения и смерти; общепринято считалось, что он жил во втором веке до нашей эры. Биону принадлежали строки: «Мы тратим свою жизнь на приносящую доход работу и стремление к богатству».

Во вторник, после утренней лекции, Иэн Асквит, ныне проучившийся в университете уже полтора года, отнес тетрадь профессору, которого считал самым подходящим для контакта, и, прикинувшись студентом-просителем, объяснил, что мол, он, Иэн, понятия не имеет, что делать с такой вещью. Иэн поделился, что пытался прочесть первые страницы, но не хватило знаний греческого и немецкого. Но даже если бы уровень языков позволил ознакомиться с содержимым, Иэн хотел бы получить более авторитетное мнение о том, что именно Циглер нашел в Смирне. Профессор попросил оставить ему тетрадь на ночь, и на следующий день они снова встретились в Г-образном кабинете.

Возможно, продвижение по карьерной лестнице было столь простым, как говорил отец: найди общую почву, принеси дары, покажи свое смирение. Тетрадь сработала в точности как ожидалось.

На следующий день Иэн ерзал перед книжными полками, представляя, что они вот-вот на него опрокинутся. Профессор сообщил, что Циглер не нашел искомого в Турции. Смирнские сочинения не принадлежали перу Биона или его подражателям, их можно датировать началом четырнадцатого века. Все, что Циглер обнаружил, объяснил профессор, это несколько довольно бесполезных диалогов, написанных триметром, о Касторе и Полидевке, которые каким-то образом породили слухи, что там хранится вся пьеса целиком, – в девятнадцатом веке ученые жаждали образцов греческой Новой комедии.

Далее профессор спросил, что Иэн думает делать дальше в жизни, поскольку у молодого человека есть много возможностей. Поначалу Иэн воспринял слова профессора так, что он достаточно умен для любой профессии, однако профессор намекал на семейное богатство Иэна Асквита. Иэн ответил, что желает стать ученым, что продвижение изучения античной литературы было бы радостью и славой его жизни. Вот и все, чего бы он хотел, – стать хорошим ученым.

У профессора была манера откидываться на спинку кресла, что означало, он расслаблен и другим следует чувствовать себя так же. Он заявил Иэну, что вряд ли его ждет такая карьера. К сожалению, Иэн, сейчас находящийся примерно на полпути к получению степени, скорее всего, за всю жизнь не сумеет овладеть навыками, достаточными, чтобы произвести впечатление на мир изучения античной литературы. Профессор, который до переезда в Эдинбург занимал должность королевского профессора греческого языка в Кембридже, сказал, что Иэн ему импонирует, и подобные беседы со студентами были наименее приятной частью академической работы.

Хуже всего, проговорил профессор, вальяжно откинувшись назад, словно герцог, может оказаться то, что понимание Иэна античной литературы сочтут глупым. Иэн был слишком озабочен поиском наставника в экзаменационной работе и выразил мнение, что он усвоил полезный моральный урок.

– Это совершенно не то, что следует искать в поэзии, – сказал профессор, не упоминая, что сам он в ней искал, не объясняя функции литературы.

Впервые в жизни Иэн понял, что некоторые вещи, которых он так жаждал, всегда будут недостижимы. Его место не здесь? Вся эта борьба с греческими падежами, множественным числом и временны́ми основами – неверный путь? Иэн сказал, что иногда думал о карьере в дипломатической службе.

– Государственная служба – это хорошая идея, – оценил профессор.

2

Значимость тетради Циглера менялась по мере того, как Асквит становился старше. Поначалу она смущала напоминанием о неудаче; в то же время это была скользкая вещица, от которой он никак не мог избавиться. Иэн подумывал отправить тетрадь в Британскую библиотеку или, например, в Понтийское общество Британии, где она стала бы реликвией эллинской Смирны. Вместо этого Иэн оставил тетрадь себе и углубился в изучение буколики. Он обнаружил, что восхищается странными текстами, которые открыл Циглер. Профессор в Эдинбурге, напыщенный старый хрен, ошибался. Сочинения из Смирны чертовски хороши.

Настал день, когда Асквит и сам начал добавлять в тетрадь записи. Он должен был доказать свою точку зрения в изучении античной литературы. Вырвав из тетради страницы, где Циглер заявлял о провале поездки в Смирну, Асквит стал заполнять пустые листы. Он создал пьесу, комедию под названием «Близнецы» (Δίδυμος).

Угловатые и просты буквы Циглера, когда он писал по-гречески, были совсем не похожи на его корявый почерк в латинском и немецком. Их мог подделать кто угодно, сказал себе Асквит, копируя манеру письма великого ученого. В тетради для этого оставалось сто восемьдесят семь чистых страниц. Иэн писал швейцарской авторучкой. Попроси кто показать тетрадь, он мог бы предоставить ее как доказательство источника.

Изначально Асквит написал пьесу на английском. Потом переводил на греческий, занося все прямиком в тетрадь Циглера. А оригинал, мол, пропал во время Великого пожара в Смирне, и всё тут.

Постепенно такая работа вошла в привычку. Иэн садился за стол в одно и то же время по вечерам. Когда он смотрел на звезды, ему казалось, будто он заглядывает в прошлое. Вот на столе словари, вот тетрадь и его собрания поэзии и драмы, разложенные, словно