У Лаки - Эндрю Пиппос

– Я не знаю, почему он меня не убил. Никто не может ответить на этот вопрос.

– Что он сказал, постучавшись в дверь?

– Мы говорили про азартные игры. Давайте-ка по одной трагедии зараз, пожалуйста.

– Вернемся к Генри, когда вы будете готовы, – отступила Эмили.

Очень хотелось проигнорировать уход от темы, дать Лаки понять, что она не полностью в его власти. Но Эмили решила не давить. Лаки заговорил. И заговорил откровенно. Уже достижение. Для остального будет завтра. Она добьется своего.

Они подошли к выходу из парка, к пешеходному переходу. По ту сторону забитой машинами Парраматта-роуд витрины магазинов были грязными от копоти и тусклыми от падавшей густой тени. Когда загорелся зеленый, Лаки и Эмили пересекли улицу. Вокруг них спешили мамы с колясками, любители шопинга, студенты, убивающие время между парами, стремились к кафе парочки, а навстречу пронеслись двое в стельку пьяных молодых парней, в продуваемый всеми ветрами парк, который, с этой точки, казалось, наклонялся и прогибался в глубину, как пейзаж на картине.

Лаки сказал, что хочет кое-что показать.

2

Вчера в подвале университетской библиотеки Эмили читала пьесу отца, или его перевод пьесы Биона. Разрозненные фрагменты были опубликованы под именем И. У. Асквит в журналах и газетах между 1945-м и 1946-м годами. Собранные вместе, они давали прочувствовать полный смысл текста, в котором излагался миф о неразлучных братьях – Касторе и Полидевке, известных как Диоскуры или Близнецы. В пьесе Иэна Асквита диоскуры вступают в длительную кровную вражду со своими двоюродными братьями. Спор заканчивается схваткой, в которой выживает только Полидевк. Сжалившись над близнецами, которых разделила смерть, Зевс позволяет им воссоединиться, но с условием, что они разделят одну судьбу и будут перемещаться между Миром мертвых и Горой богов, один день в Аиде, а другой – на Олимпе. Эмили нашла перевод в стихах вполне читабельным.

Хор:

Когда-то у смертных было две жизни. Одна – для страданий,

Вторая – радости для. И мы были счастливы так, после страданий обретая радость.

Но потом богам стало скучно, и они назначили смертным одну жизнь.

Эмили нашла научную статью 1977-го «Мошенничество и фальсификации в послевоенной австралийской литературе», опубликованную в журнале «Коммонвелс Литерари Стадиз». В ней автор рассказывал о нескольких подлогах и мистификациях, большинство из которых публиковалось в литературных журналах-однодневках. Эмили отметила статью и фрагменты пьесы, отнесла журналы к копировальному аппарату. Скормив ему монеты по двадцать центов, она аккуратно разложила каждую пожелтевшую страницу с инициалами И. У. Асквит, словно семейные реликвии. Она никогда не думала, что найдет имя отца в библиотеке, не говоря уже о таком позорном случае.

В приложении к статье «Мошенничество и фальсификации в послевоенной австралийской литературе» приводилось письмо редактору «Сидней Морнинг Геральд» от седьмого марта 1946-го от декана факультета античной литературы Сиднейского университета:

Уважаемый редактор!

Касательно удивительной находки мистера И. У. Асквита я озадачен тем, что никто из многих редакторов, продвигавших его перевод, не потрудились запросить альтернативное мнение на кафедре античной литературы нашего университета. Боюсь, поэма не принадлежит перу Биона.

По словам очеркиста конкурирующей с вашей газеты, мистер Асквит утверждает, что работа взята из тетради исследователя античной литературы Кристофа Циглера и что Циглер ошибочно приписал стихи другому поэту, а не Биону. Я знаком с работой Циглера. Если бы он обнаружил потерянный эпос Биона – поэта, которого знал лучше, чем любой ученый, живой или мертвый, – сомневаюсь, что он бы ошибочно приписал его кому-то другому. В действительности это была бы одна из самых значительных находок в истории античной литературной археологии.

Как бы то ни было, мистер Асквит допускает серьезную ошибку в своих предполагаемых переводах. Другой журнал, «Сазен Ревью», опубликовал отрывки из оригинала на греческом, которые, по утверждению мистера Асквита, он обнаружил. Но греческий, который он приписывает перу Биона, иногда становится позднесредневековым. Бион же писал во втором веке до нашей эры. Возможно, мистер Асквит считал, что, если речь идет о греческом языке, сойдет любой несовременный греческий. Я подозревал, опасался, а теперь уверен и утверждаю: эти стихи – подделка.

Говард Мэтисон

Декан факультета античной литературы

Университет Сиднея

В газетном отделе Эмили проверила письмо по записям на микрофильмах. Она потянула за колесо, и машина с жужжанием закрутила длинные полосы новостных колонок, пока не остановилась на письме Говарда Мэтисона. Затем Эмили вернулась к статье 1977-го, которую написал Маркус Фиш, и перечитала выдержки. Фиш утверждал, что после разоблачения Асквит больше не публиковался. По крайней мере, под псевдонимом «И. У. Асквит».

Чтение о подлоге произвело на Эмили неизгладимое впечатление. Жизнь отца была сплошной трагедией, но на что именно она была похожа? Раскрыть тайны отца таким образом спустя десятилетия казалось грубым вмешательством. Был ли подлог ответом на какое-то разочарование? Что сделал с ним позор? Разоблачение наверняка его сокрушило. Карьера на государственной службе оборвалась. Люди, вероятно, стали его избегать. Смущение, изоляция. И это же была тайная сторона Эмили – нить родства между ними. Асквит был мошенником. А Эмили сама ощущала себя самозванкой. Сначала в собственной семье, когда Майкл частенько повторял: «Ты, похоже, от другой яблоньки, да?»

Потом в браке.

Как писатель, с самых ранних статей она впадала в комплекс самозванца по самым банальным поводам: что идея для статьи или рассказа подтасованная или неважнецкая, а если и важная, то Эмили явно до нее не доросла. Стремление написать про ресторан Лаки для Издания с большой буквы породила застарелая печаль, не только жажда рассказать историю взлета и падения франшизы.

Эмили посидела немного за рабочим столом в подвале библиотеки. Образ мертвого тела отца легко возникал перед внутренним взором. Картина с изображением заведения «У Лаки». Сама Эмили, еще юная, перед новогодней вечеринкой, поправляет волосы перед зеркалом.

Ты не самозванка, прошептала себе Эмили. Просто брак не сложился так, как хотелось. Вот и все. И многие писатели переживают комплекс самозванца, хотя бы чуточку. И как не испытывать, если ты переводишь живую настоящую жизнь в черно-белые линии и завитки.

Она убеждала собственное встревоженное сознание: да, ты беспокоишься, что я потерплю неудачу, хочешь избежать разочарования, но заставляешь меня ощущать, что я уже проиграла, хотя едва приступила к задаче. Это ли не сраное мошенничество?!

3

На Глиб-Пойнт-роуд, когда Лаки замедлил шаг, чтобы заглянуть в витрину китайского ресторанчика, Эмили рассказала, что провела вчерашний день в университетской библиотеке. Читала об отце.

– Вы все продолжаете его упоминать, – сказал Лаки. – Мне становится любопытно.