Феллах - Абд ар-Рахман аш-Шаркави

На улице уже совсем стемнело. Тафида сразу будто растворилась в ночной мгле.

— И чего это до сих пор фонари не зажигают? — возмутился Салем.

— Зажигай не зажигай, а коли месяц скрылся, назад его не воротишь, — отозвался цирюльник. — Жди теперь, Салем, когда луна взойдет над твоим домом.

Салем ничего не ответил, полез на столб и зажег фонарь.

— Ну вот, перед моим домом стало светлее. Может, ты и перед всеми домами зажжешь фонари? — смеясь, спросил цирюльник.

— А почему бы и нет? Было бы побольше фонарей, я не поленился бы и все зажечь.

Салема вдруг охватило непреодолимое желание в самом деле осветить всю деревню тысячами огней, принести дров и зажечь в каждом доме печи, согреть, накормить всех жителей деревни. Почему только деревни? Нет, сделать счастливыми всех людей на земле. Ему захотелось обнять сразу весь мир. Лететь навстречу звездам. И петь! Петь о том, что он любит Тафиду. О том, какие у нее красивые глаза. Какая плавная походка. Каким нежным взглядом она посмотрела на него, выражая благодарность за тот первый подарок, который он преподнес ей сегодня. И улыбка ее была теплой — ведь он подарил ей тепло, которое согреет ее дом.

У цирюльника в доме сидели несколько феллахов, негромко между собой о чем-то переговариваясь. Цирюльник вошел в дом и, ни на кого не глядя, предложил им расходиться: все равно он никем заниматься сегодня не будет — уже поздно да и настроения нет. Настроение было подавленное не только у цирюльника, но и у тех, кто его ждал, и у парней, собравшихся на улице перед его домом. Именно поэтому никто и не хотел расходиться — толпа у дома цирюльника разрасталась. Всех беспокоила одна и та же мысль: почему учитель с Абдель-Азимом до сих пор не вернулись из города? Что с ними могло случиться? Вот уже и последний рейсовый автобус прошел. Может, они заночевали в уезде? Раньше, правда, такого никогда не бывало. Но могли же они задержаться там, не найдя нужных людей в уездном комитете союза. А могут еще и вернуться ночью. Придется им тогда топать пешком среди ночи, да еще по такому холоду. Ну а если уж и ночью не вернутся, значит, с ними стряслась какая-то беда. Так уж испокон веков считали в деревне — раз кто-то до утра не вернулся из уездного центра, наверняка заночевал в тюрьме. Правда, времена изменились. Но всякое случается и теперь. Ведь никто не помешал Ризку избить беднягу Салема. А странное появление этого типа из города? Кто давал ему право распускать собрание? Почему он бросается на людей, как бешеная собака? Как мог он набраться наглости — требовать, чтобы ому прислуживала Тафида, самая красивая девушка в деревне, в честности которой никто в деревне не посмеет усомниться? Сегодня он выдает себя за представителя правительства, а завтра заявит, чего доброго, что он эмир. Но и эмиры но всегда могли позволить вести себя так даже в те черные дни, которые безвозвратно ушли в прошлое.

Обсуждая возможные причины задержки Абдель-Максуда и Абдель-Азима, каждый высказывал свои предположения, от которых, однако, ни у кого не становилось легче на душе. Почти никто не сомневался, что с их земляками в городе произошло что-то неладное. Но что могло случиться? Ведь они отправились в комитет Арабского социалистического союза, а не на поклон к эмиру! Да, но дошли ли они до комитета? Их могли схватить и по дороге туда… Ведь у Ризка везде есть свои люди — и в уезде, и в губернаторстве, и в полиции. Неспроста же вслед за Абдель-Максудом и Абдель-Азимом в город кинулся и этот подозрительный тип! Конечно, и учитель, и Абдель-Азим люди опытные. Их голыми руками не возьмешь. Они и в город направились, чтобы заручиться поддержкой уездного комитета Арабского социалистического союза. Но еще вопрос в том, с кем они там встретятся? А вдруг они натолкнутся на кого-либо из приятелей Ризка или его единомышленников? Там тоже есть такие, у которых по десять, а то и по двадцать федданов земли. На чью сторону они встанут? Поддержат ли учителя и Абдель-Азима? Это трудно предугадать. Да и этот тип из Каира не будет сидеть сложа руки. Затем он и поехал, чтобы устроить западню Абдель-Максуду и Абдель-Азиму.

Так что и феллахам нельзя сидеть сейчас сложа руки. Надо действовать, надо срочно что-то предпринимать, выручать своих земляков. Кто-то предложил отправить телеграмму прямо на имя президента Насера. Но тут же вспомнил, что в их деревне нет почтового отделения. До почты далеко, да еще, чего доброго, могут отказаться принять их телеграмму. Наверняка начальник почты ближайший приятель уполномоченного или знаком с прибывшим представителем власти. Принять-то ее он примет, а прочитав, может отложить и в сторону. Хотя за этим, в конце концов, можно и проследить. Пусть попробует не отправить! Теперь встал вопрос, кто сочинит телеграмму. Курсы-то кончили многие, но писать телеграммы еще никому никогда не приходилось. Может, попросить кого из ребят, что учатся в уезде? Кое-кто из них приезжает ночевать домой. Вот хоть бы тот парень, который слушал во время собрания футбольный матч по радио. Его сегодня видели на улице. Но послышались возражения: «Нам футболистов не надо! Обойдемся и без них».

— Зря вы ругаете хороших ребят, — заступился кто-то за парня. — Мало ли кто сейчас интересуется футболом! Одно другому не мешает. Ребята эти грамотные и пишут красиво.

— Без них обойдемся! Только время потеряем, пока будем их искать!

— Я предлагаю ехать прямо на почту. Взять трех-четырех ослов, например, у нашего цирюльника, у шейха Талбы и еще у кого-нибудь и немедленно отправляться в дорогу, — горячо подхватил один из парней. — Телеграмму на месте составим. Надо поторопиться, а то почта закроется. Поймите, сейчас главное — не терять время. Как на соревнованиях — кто первый прибежит, тот и выиграет. У нас тоже соревнования. Не будем же мешкать!.. Эй, цирюльник, открывай ворота и выводи своего осла!

— Ну, чего расшумелись? — послышался недовольный голос цирюльника. — Я же сказал: парикмахерская закрыта! Открывать не собираюсь. А кому уж больно захотелось быть стриженным под болвана, пусть приходит утром. Быстро оболваню!

— Побоялся бы аллаха! Это ты нас хочешь сделать болванами? Скажи, какой умник нашелся! Пожил в городе, так и нос задрал. Ты не воображай, что родом из Каира. Ты ведь вырос здесь, в деревне. Всю жизнь наш хлеб ел, деревенский, и дочь свою выдал замуж за феллаха.

— Нехорошо, цирюльник, со своими клиентами так разговаривать, даже если они по твоей милости и оболваненные иногда ходят. Мы тебя как человека просим: открой, поговорить надо.

— Не открою! У меня рабочий день кончился.

— Ишь, какой доктор нашелся! Он, видите ли, прием закончил и кабинет свой закрыл. А что же больным прикажете делать? Подыхать? Эх, цирюльник, и не стыдно тебе? Не хочешь, чтобы мы от тебя отвернулись, надевай седло на своего ишака, да поехали быстрее на почту. Мы решили дать телеграмму президенту. Пусть поможет нашим друзьям выбраться из беды. Надо выручать товарищей!

— Вы правы, феллахи! Я еду с вами.

Цирюльник быстро оделся и вывел за ворота своего ишака. Скоро подогнали еще двух ишаков, на ходу надевая на них седла. Весть о готовящемся походе на почту с быстротой молнии облетела всю деревню, которая сразу пришла в движение. К делегации, в которую вошли Салем и цирюльник, присоединился также и Хиляль, направлявшийся на дежурство.

— Я тоже пойду с вами, — сказал он, вскидывая на плечо ружье. — Мало ли что ночью может случиться. Вдруг на вас по дороге волки нападут или, еще хуже, кто-нибудь из разбойников бея.

— Ну, если хочешь, пойдем. А вообще-то в своей округе нам бояться нечего. Мы всегда сумеем постоять друг за друга. Самые большие беды приходят обычно со стороны. С ними и справляться труднее.

— Желаю вам удачи! — напутствовала их Инсаф.

— Да благословит вас аллах!

— Возвращайтесь с добрыми вестями! — кричали им вдогонку женщины.

Небольшой караван, сопровождаемый вооруженным стражем Хилялем, тронулся в путь. Шли по главной улице. Под ногами долго вертелись деревенские мальчишки, которые, несмотря на увещевания своих родителей и слипавшиеся от сна глаза, никак не соглашались вернуться домой. Собаки неслись с надсадным лаем и не хотели сдаваться раньше мальчишек. Только за крайним домом деревни ребят кое-как удалось уговорить вернуться назад.

Путники молча ехали под темно-коричневым куполом ночного неба, усеянным разноцветными — желтыми, красными, синими и фиолетовыми — звездами, которые, как бы подбадривая, подмигивали им с высоты. По обе стороны от дороги перемежались участки, засеянные пшеницей и клевером, ячменем, горохом или бобами, которые не столько просматривались, сколько угадывались по особому запаху, будто настоянному на обильно выпавшей холодной, кристально-чистой росе. Хотя все молчали, но думали, наверное, об одном, потому что заговорили вдруг все сразу и опять о телеграмме. Они ведь так и не решили, что будут писать президенту. Одни предлагали сообщить только о незаконном аресте учителя и Абдель-Азима. Но кто знает, что с ними случилось на самом деле! Может, они и не в тюрьме вовсе? Просить у президента помощи в их розыске неудобно. По этому вопросу надо обращаться не к президенту, а в полицейский участок. А как на это посмотрит начальник участка? Вряд ли он им посочувствует и выразит готовность помочь. Скорее, наоборот. Ведь он тоже, наверное, друг-приятель Ризка. Вопрос о полиции не стали даже долго обсуждать, как неприемлемый.