Феллах - Абд ар-Рахман аш-Шаркави

— Ну, чего стоишь да еще уставился на мою дочь? — закричал шейх, возвращаясь назад. — Кто тебе дал право заговаривать с ней на улице? Ишь, бесстыдник, пристал к девушке. Тебя интересует, как она поживает? Я вот тебе сейчас покажу, как она поживает!

И шейх Талба набросился на Салема, своей тростью он довольно чувствительно охаживал его то по спине, то по плечам, то по затылку.

Салем со смехом увертывался от ударов и, почесывая побитые места, взмолился:

— Ну чем я провинился перед аллахом, что каждый норовит меня отлупить? Хоть бы вы, благородный шейх, сжалились надо мной. Я же не маленький, чтобы меня тростью наказывать. Да и маленьких теперь так не наказывают. А что я сделал плохого? Если вам уж так хочется, можете меня побить, только я и тогда буду поступать так, как хочу. И вы должны уважить мое желание. Чем я не жених Тафиде? У меня даже есть два феддана лучшей в деревне земли. Ну, чем я не жених! Чем не пара Тафиде?

Заметив, что шейх снова поднял трость, Салем отпрыгнул в сторону и со смехом бросился бежать, помахав на прощанье Тафиде.

Девушка, чуть прикрыв лицо рукой, смотрела ему вслед, мысленно посылая беззлобные упреки: «Эх ты, трусишка, испугался отцовской трости! А кто же меня будет защищать?»

Шейх Талба дернул Тафиду за руку и зашагал дальше, бормоча себе под нос:

— Уважить его желание! Ишь, чего захотел! Я тебя так уважу, долго потом помнить будешь. Тоже мне, жених нашелся! Я вот поженихаю тебя с палкой!

— Ну, папа! — попыталась урезонить его Тафида. — Как тебе не стыдно такие вещи говорить!

— А ты помалкивай! Не тебе меня стыдить. Постеснялась бы так вести себя на улице. И чтоб не смела больше с ним разговаривать!

— Хорошо, папа, — сказала она упавшим голосом.

Шейх Талба некоторое время шел, думая о чем-то своем. Потом вдруг остановился и сказал:

— Надо бы повидать Абдель-Азима. Сбегай к нему, узнай, дома ли.

Но, сообразив, очевидно, что по дороге к Абдель-Азиму Тафида может снова встретиться с Салемом, поскольку их дома рядом, изменил свое решение.

— Нет, пожалуй, сначала лучше встретиться с Абдель-Максудом. От него больше толку. Надо узнать, с чем они вернулись из города. Загляни к нему и, если он дома, скажи, чтобы приходил в мечеть на вечернюю молитву. И Абдель-Азима пусть с собой захватит. А то они совсем позабыли туда дорогу. Приходят только по пятницам, да и то не всегда. Особенно этот Абдель-Азим. Правда, теперь он стал чаще захаживать — специально, чтобы послушать крамольные речи Абдель-Максуда. Два сапога пара!.. Э, постой, дочка! Не надо ходить ни к тому, ни к другому… Пойдем своей дорогой. Утро вечера, говорят, мудренее. Завтра все прояснится. Они ушли в город, никому ничего не сказав. Подождем, с чем-то они вернутся. Наверняка с пустыми руками. Чего, спрашивается, лезут на рожон? Зачем мутят воду? Характер свой хотят показать? Или правду найти? Напрасные хлопоты! Плетью обуха не перешибешь. Все так и останется, как предначертано аллахом. Ничего не изменишь. Земля одна, и люди должны быть едины. Жить, как братья, тихо, мирно. Зачем ссориться, строить козни друг против друга?.. Каждый человек должен знать свое место. Вот возьми, к примеру, Салема. Штаны в дырках, а тоже лезет женихаться. Останавливает на улице порядочную девушку и на глазах ее отца заговаривает с ней, да еще не моргнув глазом требует, чтобы я уважил его желание. Каков наглец! Чем, говорит, я не жених. У него, видишь ли, два феддана лучшей в деревне земли. Да откуда они у него? Может, и были да теперь уже сплыли. Камни только и остались, а землица к Ризку перешла. Растяпа, проморгал землю. Ищи-свищи ветра в поле. Жаловаться пришел на уполномоченного — и к кому? К Ризку! Нет чтобы упасть ему в ноги и попросить как следует. Так он заупрямился, характер свой стал проявлять. Как будто бы язык у него отсох, если бы назвал Ризка беем. Ну что ему стоило уважить Ризка? И шкуру свою сберег бы, и землю, может, обратно получил. Нет, обидел, видно, его аллах, обделил разумом.

— А что, папа, неужели уполномоченный так и не вернул землю тетушке Инсаф?

— А тебе, дочь моя, какое дело до земли Салема? Я ведь сказал, чтобы ты о нем и думать забыла.

— Но я говорю вовсе не о Салеме. Уполномоченный не только с ним так поступил, а со многими феллахами из нашей деревни.

— Аллах, аллах! — запричитал шейх, воздев руки к небу. — Ну, сколько раз я тебе говорил, нас это не должно интересовать. Мы с тобой не сеем и не жнем. Земли у нас нет, и все споры из-за нее нас не касаются. Но я всегда молю аллаха об одном: пусть все люди живут в мире и согласии…

— Ну а если у нас нет земли сейчас, то, может быть, когда-нибудь и появится. Вот тогда…

— Замолчи, тебе говорю! Не твоего ума это дело! — разгневался вдруг шейх Талба, усмотрев в словах дочери намек на то, что она рассчитывает выйти замуж за феллаха, а может быть, даже за Салема.

— Все рушится в этом мире, все идет прахом, — не унимался шейх. — Дети перечат родителям. Слово отца ничего не значит для дочери. Он ей говорит одно, а она — другое. Скоро дело дойдет до того, что сама будет жениха себе выбирать. Вот они, плоды грамоты! Представляю, что было бы, если б ты еще и курсы окончила. Тогда вовсе отца перестала бы признавать…

Тафида шла, понурив голову, и ругала себя, что неосторожным словом выдала свое сокровенное желание. Надеялась найти понимание у отца, но ошиблась. Нет, видно, ни с кем нельзя делиться своими мечтами.

А шейх Талба продолжал ворчать, ругая и понося все, что он относил к опасным новшествам.

С поля заметно повеяло прохладой. Шейх Талба, зябко поеживаясь, поплотнее закутался в абу и недовольно покосился на дочь. А Тафида, ощутив на коже приятный холодок, вдруг распрямилась и, глубоко вдыхая полной грудью запахи сразу всех цветов и трав, зашагала быстрее, словно навстречу ветру.

Глава 8

Шейх Талба семенил за дочерью, стараясь от нее не отставать. Но и быстрая ходьба его не согревала. Чем ближе они подходили к своему дому, тем больший озноб он ощущал.

— Придем, доченька, домой, надо будет хорошенько протопить. В такую ночь и простудиться недолго.

— Протопить можно, только чем? У нас ведь ни соломинки, ни хворостинки нет.

— А ты сходи к Абдель-Максуду и попроси у него охапку соломы. Хоть бы на одну топку. И откуда такой собачий холод? Вроде до зимы еще далеко.

— Как же я пойду одна к учителю, когда уже ночь на дворе?

— Ну, ночь-то не близко. Еще и скотину не пригнали. А до его дома рукой подать. И ты шагай побыстрее. Не соломы, так сухих стеблей хлопчатника попроси. Только нигде не задерживайся и не вздумай разговаривать ни с кем по дороге. А если кто попытается с тобой заговорить первым, пройди мимо. Знай, это нечистый дух пытается тебя искусить. Не поддавайся его искушению. Ну, иди, доченька! Возвращайся скорее. Да благословит тебя аллах!

Тафида чуть не бегом пересекла улицу, потом завернула за угол, выбрав самый короткий путь к Абдель-Максуду. Проходя мимо дома цирюльника, она невольно замедлила шаг. Еще издали она заметила там среди стоявших деревенских парней Салема, который, энергично жестикулируя, что-то рассказывал. Он в лицах изображал сцену, как Хиляль, вместо того чтобы взять под стражу его, чуть было не посадил новоявленного заместителя омды Тауфика. Все хохотали, и сам Салем, чувствуя себя героем дня, смеялся громче других. Заметив Тафиду, он, будто поперхнувшись, умолк. Потом заговорил громче, с явным расчетом, чтобы и она могла его услышать. Рассказывая, Салем не удержался приврать, как он стукнул толстяка Тауфика в живот, что тот еле устоял на ногах. Кто-то, видно, усомнился. Тогда Салем с запальчивостью начал хвастаться:

— Не веришь? Хочешь, поспорим на фунт халвы, что я ударом ребра ладони смогу переломить пару самых толстых стеблей кукурузы!..

Тафида с невольной улыбкой покосилась в его сторону.

— Ну, не знаю, как насчет халвы, но хлебом и солью тебе, видать, придется скоро делиться с нашим шейхом, — сквозь смех проговорил цирюльник, показывая глазами на Тафиду.

Девушка, сделав вид, что ничего не слышит и не замечает, хотела пройти мимо, но Салем ее окликнул:

— Ты куда это, Тафида?

Узнав, что она идет за соломой к Абдель-Максуду, Салем искренне удивился:

— Вот еще, надо тебе идти в такую даль! Ты лучше обожди здесь, а я мигом смотаюсь домой и принесу тебе соломы или хворосту… Ты не бойся, входи! У цирюльника и дочка есть — твоя ровесница, только она уже успела выйти замуж. Не так давно — месяца три…

Салем и в самом деле быстро обернулся. Минут через десять он уже тащил вязанку соломы и большую корзину с сухим хлопчатником и кукурузными стеблями. Тафида благодарно посмотрела на Салема. Ведь он собрал, наверное, последние запасы у себя во дворе. И сделал он это ради нее. Поставив корзину на голову и ловко подхватив другой рукой вязанку соломы, девушка отправилась в обратный путь, Салем проводил ее влюбленным взглядом.