Бессонный всадник - Мануэль Скорса

Я, Раймундо Эррера, везу ее в сумке, притороченной к седлу.

– Грамота у меня! – кричу я. – Чего бы это ни стоило, я сниму план, и, как только он у нас будет, мы снова начнем борьбу. Не напрасны наши жертвы. Бой продолжается!

– Что случилось, дон Раймундо? – спрашивает проснувшийся Агапито Роблес.

– Спи, сынок.

Я сажусь поджидать рассвета. Небо чуть светлеет, и сердце мое бьется от радости. Борьба продолжается. Наше дело не пропало. Конечно, я очень слаб, оттого что не сплю, и все мысли мои перемешались. Тело же то подобно мягкому хлопку, то наливается свинцом. По ночам я вспоминаю женщин, что встречались на моем пути. Вот Хустина Аире. Она забеременела после той ночи на ячменном поле в Такиамбре. Какая она была преданная, всегда меня подбадривала: «Мы пожертвуем всем, Раймундо, но не умрем, пока не добьемся справедливости». Я даже не знаю, где ее похоронили. А еще я вспоминаю Росенду Майта. Она подарила мне много прекрасных сыновей, но подмешала своего в тесто, и родился Амадео Эррера; словно шип вонзает он в мое сердце: «Зря вы тратите деньги, отец. К чему эти разъезды? Каждый год мы продаем урожай, и все уходит на бесполезные прошения. А чего вы добились? Живем в нужде, и господа просто смеются вам в лицо! Лучше бы я родился не здесь, не в Янакоче». Я вспоминаю. Бенита Лукас, какая она была? Лицо ускользает из памяти, только помню запах. Как она меня любила! В разъездах я только и мечтал воротиться к ней. В 1860 году мы тоже подали прошение, а его вернули – не хватало одной марки. И все пропало. Моя вина. Я больше думал о том, как бы скорее залезть под одеяло к Бените. Но может быть, не в моей вине дело. А немая, Консепсьон Сото, милая моя немушка? Где найдешь другую, такую добрую, такую нежную, такую любящую? Если б не все эти женщины, что ласкали мое тело, исхлестанное градом и бедами, если б не они, я, может, сдался бы и уснул. А еще думаю я о Мардонии Марин, о теперешней моей жене. И о своих младших детях. Эти мысли прибавляют мне силы, и я не сплю. Но и горе наше не дремлет, сторожко глядит широко открытыми глазами, и, покуда глядит оно, покуда не снят план, до тех пор и мне не суждено сомкнуть веки.

Глава двадцать пятая,

о суровой земле Помайярос и о жителях ее, что встретили нас еще суровее

Старый Эррера смотрел на пустынное, словно вымершее селение Помайярос. Потом повернулся к Константину Лукасу.

– Как же ты говорил, что в Помайяросе нам приготовят на смену лошадей и накормят? Никого нет. Свиньи и те попрятались.

– Обещали они, дон Раймундо! – в негодовании воскликнул Лукас.

– И разведчиков наших нету.

Под навесом стоят Иссак Карвахаль и Эксальтасьон Травесаньо, ожидают нас.

– Что случилось, Эксальтасьон?

– Никто не хочет принимать нас, дон Раймундо. Боятся.

Несколько дней назад здесь побывал отряд капитана Реатеги. Капитан созвал жителей на площадь и сказал так: «Я даже не спрашиваю у вас, где находятся представители Янакочи. Запомните одно: услышу, что вы им помогали, их принимали, – вернусь. А вы меня знаете».

Показалось стадо овец. Пастухи медленно шагали вслед. Старый Эррера обратился к последнему:

– Будьте добры, скажите, где живет дон Паскуаль Хасинто?

Пастух тлянул вверх, на вершины гор.

– Умер.

– Неправда, он жив.

Пастух пожал плечами.

– Ну, значит, ушел куда-нибудь.

– Он не может ходить. Он в параличе.

Закатное солнце опаляло церковный портал. Мы тихо вошли внутрь. Какая церковь в округе сравнится с этой! Пол выложен каменными плитами невиданной красоты, на стене – изображение Страшного суда, наполняющее ужасом душу… Мы осенили себя крестом и принялись горячо молиться. Выходим из церкви. Бредем по площади. Вдруг босоногий мальчик дергает старого Эрреру за пончо.

– Что тебе, сынок?

– Дон Паскуаль Хасинто хочет говорить с вами.

– Мы как раз его ищем.

Мальчик ведет нас к лачуге дона Паскуаля. Слепой улыбается нам. Страшна улыбка человека, вечно пребывающего во тьме! Выборный Роблес подходит ближе.

– Добрый день, дедушка.

– Добрый вечер, – поправляет слепой. Он чувствует: сильно похолодало, значит, ночь близка. – Скажите мне, правда, что жители Янакочи решили снять план наших земель и бороться против незаконных владельцев?

– Правда, дедушка.

– А что реки остановились, тоже правда? Не вздумай жать. Глаза мои не видят, но слышу я хорошо, и вот уж давно не доносится сюда рокот вод.

Старый Эррера провел ладонью по лбу.

– Слушай меня, Паскуаль Хасинто. Время обезумело. Наши муки кончатся только тогда, когда люди забудут страх. Надо вылечиться от трусости, надо снять план, а для этого – отыскать старые межевые знаки.

Слепой выпрямился, насторожился. Он не доверял пришельцам.

– Откуда я знаю, может, вы вовсе не представители общины, а слуги какого-нибудь помещика.

Агапито Роблес взял его руки в свои.

– Пощупай-ка, дедушка. Разве это руки бездельника? Сколько урожаев собрали они! Вот мозоли-то, чувствуешь?

Агапито ласково сжимает руки старика. Тот улыбается.

– Как тебя звать, сынок?

– Агапито Роблес Бронкано, дедушка, выборный общины Янакоча.

Старик хитро усмехнулся, лицо его помолодело.

– То-то тебя и выбрали, что ты догадливый. Нам такие нужны, обидели нас. – Голос его упал. – А только нет больше межевых знаков. Помещики их взорвали. Но один уцелел, я знаю. Больше ста лет тому назад Помайярос и Янакоча поспорили из-за женщины невиданной красоты. Аньяда было ей имя. Ради ее улыбки юноши Помайяроса и Янакочи бросились друг на друга с ножами. Потом прошли годы, мы решили помириться. И вот на этой площади поклялись в вечном братстве. Зарезали трех быков и стали праздновать свое примирение. В день праздника жители Янакочи подарили нам колокол. Внутри колокола на бронзе высечено, что Помайярос присоединяется к Янакоче. Вот это и есть знак!

Мы радостно поблагодарили старика и бегом бросились к колокольне. Мауро Уайнате встал на плечи Сиприано Гуадалупе, осветил фонарем внутренность колокола.

– Есть! – закричал он. И стал читать: – «Ко-ло-кол, по-да-рен-ный. об-щи-ной Я-на-ко-чи…»

– Что еще?

– «При-со-е-ди-нен-ному у-част-ку Сан-ть-я-го По-май-я-рос… год…» Не видно!

– Черт побери!

– «Год ты-ся-ча восемь-сот семь-де-сят…»

Уайнате без конца рассказывал всем о чудесном случае, громко кричал от радости и опять принимался рассказывать о том, как нашли межевой знак. Жители высыпали из домов, столпились вокруг, глядели недоверчиво.

Старый Эррера крикнул:

– Неблагодарные жители Помайяроса! В прошлую зиму вы положили у моих дверей закоченевшее тело Амарго Толентино. Я спас его. – Еще и еще упрекал он их. – В марте ко мне принесли упавшего в ущелье сына Сантьяго Басилио. Я вправил ему кости. Благодаря мне он может ходить, благодаря мне будет играть со своими внуками. И вот как вы мне платите!

Устыдился Сантьяго Басилио, видя гнев старого Эрреры. Подошел ближе.

– Прости меня.

– В тот день, когда я вернул тебе сына, ты обещал мне овцу. Где она?

– Я неблагодарный.

– Где моя овца?

– У меня в загоне.

– У нее есть ягнята?

– Ты получишь трех ягнят.

– Зарежь их и приготовь обед достославному Инженеру, что снимает план наших владений.

– Когда прибудет Инженер?

– Он веселится в доме Лейва. Он всегда там, где еда и музыка. Тем лучше! По крайней мере не узнает, что за трусы живут в некоторых селениях нашей общины.

– Правда, что с участка Чинче уже сняли план?

– Правда.

– Правда, что у тебя Грамота?

Не говоря ни слова, Агапито Роблес достает Грамоту. Сияние слепит людей и коней. Золотые отсветы играют на стенах жалких домишек селения Помайярос. Жители с криком разбегаются. Немного погодя, убедившись, что этот огонь не жжет, они возвращаются. Освещенный золотым сиянием, Агапито Роблес читает:

– Селение Янакоча, июля двадцатого дня тысяча семьсот пятого года. Мне, капитану дону Агустину Пелаесу делъ Хунко, вице-губернатору, представляющему Высшую Власть провинции Тарма, а также суд Его Величества, было подано прошение следующего содержания. Дон Кристобаль Рохас, алькальд дон Хуан Ромеро, дон Антонио де Эспириту, дон Лоренсо Медрано, дон Паскуаль Хасинто, дон Педро Кауча и другие представители общины селения Янакоча…

– …Обращаясь к Вам по всей форме и подобающим правилам, мы заявляем, что капитан дон Грегорио Паредес нанес нам тяжкую обиду, ибо намерен лишить нас пастбищ и лугов, которыми мы владели с незапамятных времен, будучи индейцами и коренными уроженцами вышеупомянутого селения Янакоча…

– …За нашей общиной числятся недоимки по арендной плате, поскольку многие умерли или ушли, что известно всем и каждому… вышеуказанные пастбища расположены на расстоянии более четырех лиг от усадьбы Помайярос…

– Еще раз прочти!

– …расположены на расстоянии более четырех лиг от усадьбы Помайярос…