Бессонный всадник - Мануэль Скорса

Глава двадцать третья,

о том, что ожидало жителей Янакочи в селении Раби

Раби: ни души на площади. Дорога безлюдна. Холм, на котором нас должен ожидать Лукас, – никого. Наших разведчиков тоже не видно. Старый Эррера останавливается посреди площади, достает Грамоту, читает:

– Всемогущий Сеньор! В селении Раби, апреля двадцать Святого дня года тысяча семьсот пятого дон Кристобаль Рохас, дон Доминго Агуи, дон Фелипе Часо, дон Хуан Марсело, дон Хуан Ромеро, дон Антонио Эспириту, дон Лоренсо Медрано, дон Паскуаль Хасинто, дон Лоренсо Чавалия и другие члены Совета и вся община вышеупомянутого селения, повергаясь к ногам Вашего Высочества, заявляет, что капитан дон Грегорио де Паредес шнес нам тяжкую обиду. Он хочет отнять у нас пастбища и луга, которыми мы владеем с незапамятных пор… [17]

Эррера задохнулся, согнулся в седле, борется с кашлем. Наконец справился, читает дальше:

– В селении Эспириту-Санто-де-Чакайан декабря пятого дня, года тысяча семьсот пятого я, дон Раймундо Эррера, глава общины Чаупиуаранга, шестидесяти трех лет от роду, от своего имени и от имени всех жителей общины Сан-Хуан-де-Янакоча, перед лицом Вашего Величества свидетельствую: Ваше Величество изволили приказать отдать во владение индейцам пастбища и луга, что находятся на вершинах Уараутамбо, Чинче и Раби, а также граничащие с Помайярос. Каковое владение. было индейцами принято в соответствии с приказом Вашего Величества, и был назначен (текст поврежден) в лице капитана Хосефа Калъдерона де Ла Барки, который и передал означенные земли во владение индейцам, в соответствии с законом совершив торжественную церемонию передачи.

Предательский кашель снова нападает на дона Эрреру, грудь его сотрясается. Мы ждем. Наконец Эррера продолжает:

– И все вышеупомянутые индейцы, входящие в общину, собрались в селении Сан-Хуан-де-Баньос-де-Раби и предъявили мне, дону Хосефу Кальдерону де Ла Барке, назначенному исполнителем настоящего юридического акта, приказ, подтверждающий их право на владение пастбищами и лугами в тех границах, в каких они владеют ими с незапамятных времен, в силу чего четвертого дня сего месяца сего года подтверждается введение их во владение вышеупомянутыми землями в пределах, указанных межевыми знаками у селения, носящего название Сан-Хуан-де-Баньос, в том месте, где, как мне известно, что подтверждают и остальные присутствующие, стояла в давние времена церковь, и там служили мессу и хоронили покойников. Итак, в указанный день на этом месте вышеупомянутые поля и выгоны были приняты во владение индейцами, каковые индейцы, в ознаменование происшедшего, кувыркались, вырывали траву, кидали вверх горсти земли и камни.

Дон Эррера сошел с коня, нагнулся, вырвал кустик травы, подбросил его вверх, закричал;

– Наша земля! Наша земля! Наша!

И только теперь высыпали из домов жители Раби и тоже стали кричать:

– Наша земля! Наша земля! Наша земля!

Они катались, без конца повторяя: «Наша земля, наша земля». Старый Эррера остановился. Члены Совета общины Раби окружили его, принялись обнимать.

– Простите нас, дон Раймундо! Нас сбили с толку. Надсмотрщики помещиков Фернандини приезжали сюда на прошлой неделе. Они сказали, что ваша Грамота фальшивая.

– Одурачили вас желтяки.

– Теперь-то мы понимаем. Фабрисио Торибио крикнул было, что Грамота подлинная, так капитан Реатеги ухо ему оторвал.

– Что ты сказал?

– Пять дней назад проезжал здесь полицейский отряд под командованием капитана Реатеги. капитан спросил, куда вы направились. А Фабрисио Торибио не знал. Капитан рассердился, как ударит его хлыстом по лицу. Ухо и отсек. И говорит нам: «Так будет с каждым, кто не захочет нам давать сведения или станет помогать жителям Янакочи».

– Где же дон Фабрисио?

– Дома у себя. Плох он. Совсем плох.

– Веди меня к нему.

Дон Фабрисио и в самом деле был плох: рана загноилась. Он стучал зубами в ознобе на своем убогом ложе.

– Прощай, Раймундо, – прошептал он.

– Я помню, когда-то вы свалились с лошади, все ребра себе переломали, а выздоровели.

– На этот раз мне не выздороветь, Раймундо.

Дон Фабрисио выпрямился.

– Я знаю, что, пока наша Грамота спала, скрытая от людей, на вас напала какая-то странная болезнь. Но я хочу видеть Грамоту перед смертью!

– Да будет так, – отвечал дон Раймундо. Он нагнулся, достал Грамоту из сумки. Яркое сияние наполнило лачугу. Умирающий больше не метался. Он сел, облокотясь на мешок с овсом, по темному его лицу бежали золотистые отсветы. Дон Раймундо взял его руку. Пламень возгорелся в душе его, и тот же пламень – он почувствовал – охватил и Фабрисио Торибио. Дон Раймундо спрятал Грамоту. Вышел. Представители местных властей ожидали его на площади.

– Что тебе надо, Раймундо Эррера, чтобы исполнить твое Великое Дело? – спросил Росендо Айре.

– Можете вы приютить нас?

– Выбирайте любые дома.

– Можете нас накормить?

– Обед будет готов.

– Можете принять, как должно, нашего топографа?

– Мы окажем ему радушный прием.

– Можете дать нам лошадей?

– Все наши кони в твоем распоряжении.

На склоне горы появился Константино Лукас, за ним Инженер верхом на Рассеки-Ветре. Дальше музыканты и слуги. Мы встречаем Инженера шумными приветствиями. Он отвечает достойно, с благожелательной улыбкой.

– Раби приветствует знаменитого Инженера, который снимает план земель, незаконно отнятых у общины Янакоча, Да здравствует Инженер! – кричит Ригоберто Иполито.

– Да здравству-е-ет!

Звенит рожок. Жабоглот взвизгивает. У него такая привычка – как заслышит музыку, начинает визжать. Потом он достает свою скрипку и начинает играть Танец оленей. Инженер сидит на камне, ударяет в такт в ладоши. Члены Совета окружили Инженера, угощают его водкой. Старый Эррера удаляется, члены Совета – за ним. Возле дома Иполито, единственного в селении дома с оцинкованной крышей, старый Эррера останавливается, указывает на горы.

– Отсюда на три дня пути – всё наша земля, Иполито!

– Слушаю, сеньор.

– Прикажи собрать стариков селения Раби и, если можно, из ближних селений тоже. Кто здесь самый старый?

– Дон Эркулано Криспин, Роблесы и Элой Валье. Они – участники войны с Чили.

– А еще старше нет?

– Леонсио Гусман говорит, что он самый старый.

– Где он?

– У себя в Акапе.

– Приведи его.

– Он не может ходить.

– Принесите на носилках.

– Скоро ли понадобятся вам старики, сеньор Эррера?

– Нынче вечером.

Иполито отправляется искать хорошую лошадь.

– Кушанье для Инженера готово, – объявляет какая-то женщина.

Селение Раби превзошло само себя. Что за угощенье, бог ты мой! Какая курица! Что за умитас! Какая картошка! А какое веселье! Власти селения Раби приказывают выставить караулы по всем дорогам: если полиция обнаружит наши следы, нас предупредят вовремя. Селение Раби поддержало нас, и мы бодры, мы веселы. Ночь опускается на украшенные флагами дома селения. Колышутся над крышами полинявшие двухцветные знамена Перу.

Впервые за много недель мы можем наконец отдохнуть спокойно, в надежном месте.

И все-таки вы не спите, дон Раймундо.

Глава двадцать четвертая,

и он вспомнил, что было тогда, в тысяча восемьсот девяностом

Никто не может сказать, что Раймундо Эррера – вспыльчивый человек. Спит он, правда, мало, а от бессонницы становишься раздражительным, это я знаю по себе, ведь я, Лоренсо Чавалия, тоже не сплю с тех пор, как от оспы умер мой младший сынок Басилио.

Конечно, верно, что, когда дон Раймундо прибыл в Карамарку, он крепко обидел Мауро Лукаса. Очень крепко. Сплетники на этот раз не соврали, все так и было, Но надо знать, почему рассердился дон Раймундо Эррера. Я расскажу, что видел. Когда кончилась война с Чили, мы, члены Совета общины Янакоча, решили взять обратно свою Грамоту, и в тысяча восемьсот девяностом году отправились в Карамарку. Я свидетель: Раймундо Эррера только о том и думал, как бы нам скорей свою Грамоту взять (а ведь у него тогда жена померла, Бартолина Валье), так он переживал из-за Грамоты, так беспокоился, что не спал ни одной минутки все пять дней пути до Карамарки да обратно пять дней, а мы, дураки, даже и не догадывались. Я сам видел: когда ехали по теплым районам, Раймундо Эррера стал всякие вкусные вещи покупать, чтоб подарить Мауро Лукасу, хранителю нашей Грамоты, – яблок накупил, всяких ягод, страстоцвета. Таких чудес в Карамарке и не видывали, там климат суровый. На моих глазах дон Эррера старательно выбирал фрукты. В Томайкичуа одна старушка отложила было самые лучшие персики для префекта Уануко, так он ей сказал: «Мы сами бедняки и хотим одарить такого же бедняка за то, что он хранит наши права на владение землей. Продай нам, сестрица, эти персики за столько, сколько стоит твой труд». – «Пять ртов у меня, братец, как же мне их кормить?» – «Тогда мы соберем все, что у нас есть».