Горькие воды - Геннадий Андреев

Около Непоседова — всё районное начальство: председатель райисполкома, прокурор, уполномоченный НКВД, начальник милиции, секретари райкома. Всем любопытно. Неподалеку стояли рабочие Мясомолпрома, с баграми, — наших рабочих Непоседов предусмотрительно не поставил у моста, объясняя это тем, что раз есть у моста рабочие, зачем нужны другие? Был тут и один из десятников Мясомолпрома. — на беднягу наседали со всех сторон: как он допустил затор? Почему не подчинился требованию властей о том, что сплав будет вести завод? Совершенно потерявшийся, десятник даже не пытался защищаться, хотя он был всего подчиненным, безответственным лицом. А Непоседов готовил почву для будущего, искусно возбуждая районное начальство против Мясомолпрома.

Попытки разобрать затор, предпринятые до моего приезда, не удались: затор образовался не на чистом месте и бревна так переплелись со сваями моста, что растащить их не было возможности. Теперь на них нагромоздились еще сотни бревен и чудовищную кучу у моста можно было разве только взорвать динамитом. Ругая десятника, все лишь ждали, когда мост не выдержит напора и рухнет. Мост простоял еще минут пятнадцать и разом, с выстрелами и треском, свалился в воду по течению реки. Куча бревен, шевеля поднятыми вверх концами, как неуклюжими хоботами безобразных чудищ, тяжело поползла в низ, сокрушая остатки свай. Через две-три минуты ни от затора, ни от моста не осталось ничего, если не считать жалких обломков настила у самого берега,

— Вы срываете посевную кампанию! — вне себя бросился к десятнику Мясомолпрома председатель райисполкома. — Мне семена надо везти, удобрения! Расстрелять за такие штуки мало! — Глухой район, только этим мостом связанный с внешним миром оказывался отрезанным от всего света.

Непоседов немного успокоил председателя райисполкома, сказав, что завод, как главный сплавщик на реке, немедленно заплатит стоимость моста, чтобы его можно было восстановить. Надо только составить акт. Пошли в райисполком и тут же, по горячим следам, составили акт о том, что при сплаве сломан мост — конечно, по вине Мясомолпрома. Акт подписало всё районное начальство и на смерть перепуганный, ничего уже не соображавший десятник Мясомолпрома.

Мост стоил 40 тысяч рублей. Непоседов позвонил на завод и распорядился перевести 40 тысяч райисполкому. Главбух попросил подтвердить распоряжение письменно, — послали телеграмму.

Ночью Непоседов рассказал, что выше по течению сломали две мельницы. На это тоже составлены акты, тоже доказывающие, что в поломке мельниц виноват Мясомолпром. Непоседов передал мне ворох документов: акты, копии телеграмм, постановлений, с подписями местного начальства и со множеством печатей. Все это было драгоценным материалом, изобличающим Мясомолпром, и должно было послужить для сокрушения Мясомолпрома в будущем. Я чувствовал, что, несмотря на трудные передряги со сплавом, Непоседов был рад, собирая эти бумаги: в нем говорили и его любовь к крючкотворству и жажда мщения.

Утром — новая неприятность: из устья позвонил наш десятник и сообщил, что Мясомолпром устанавливает запани, из-за чего лес к нам, в устье, не дойдет. В наши запани уже пришли первые бревна, но пока всего полтораста-двести кубометров. Мы помчались в устье.

По разбухшим дорогам добрались до устья только к утру следующего дня. За это время в наши запани приплыло около тысячи кубометров, а главная масса бревен, только начавшая подходить к низовьям, была задержана Мясомолпромом, уже установившим запани, перегородившие реку.

Непоседов вскипел: задерживать наш лес! Мы поскакали к запаням Мясомолпрома, захватив с собой десяток рабочих и десятника по сплаву. Им был служащий завода Матвеев, плечистый, большой физической силы энергичный и смелый человек, хороший лесной работник. Была у него и смекалка: он велел рабочим захватить несколько топоров.

Мясомолпром установил уже целую систему запаней. Главная запань, широкая, мощная, из восьми бревен, прочно и будто навсегда перегораживала реку. Выше стояли дополнительные запани, сортировочные дворики и все это было забито, бревнами. Похоже, что Мясомолпром не собирался больше пропускать вниз ни одного бревна, его работники уже готовились начинать выгрузку. А у нас не хватало еще 11 тысяч кубометров, застрявших в этих запанях. Их надо выручать: пропустишь время — вода уйдет и тогда сплав будет невозможен, наш лес останется в пяти километрах от устья, в лучшем случае до осени, или до будущего года. Кроме того, сколько его приберет к своим рукам Мясомолпром?

На берегу стояли рабочие Мясомолпрома и десятник, не тот, что дежурил у моста, другой. Этот оказался наглецом, подстать своему начальству. Послав Матвеева с рабочими к главной запани, Непоседов бросился к десятнику:

— Почему не пропускаете наш лес?

Высокого роста, десятник сверху вниз посмотрел на Непоседова и лениво ответил:

— А он был, ваш лес? Нам об этом неизвестно. На бревнах не написано.

Непоседов едва не задохнулся от ярости. Он готов был двинуть десятника в ухо. Повернувшись, с искаженным лицом, Непоседов отчаянно крикнул:

— Матвеев! Руби запань!

Этого десятник не ожидал. Он растерялся:

— Стой, не руби! Как так, рубить запань? Права такого нет, чужие запаня рубить!

— А чужой лес задерживать есть право? Руби, Матвеев!

Матвеева не надо было просить: он уже орудовал с тремя рабочими, топорами разрубая толстые пеньковые и мочальные канаты. Рабочим, которым наше возбуждение и негодование были понятны и передались, с горячностью выполняли приказ.

— Стой! — уже вопил десятник Мясомолпрома, порываясь что-то сделать и не видя, что можно в таком положении сделать. — Ребята, сюда! — позвал он своих рабочих. Те подошли; их было тоже человек десять; с баграми, они выжидательно смотрели, будто бы готовые поддержать свое начальство и словно не решаясь на это. На нашей стороне тоже были багры, а по лицам наших рабочих было видно, что они не прочь броситься в драку и баграми отстоять добро и честь завода. Может быть эта решимость, написанная на лицах, и объясняла нерешительность рабочих Мясомолпрома.

Тем временем Матвеев справился с канатами и запань разошлась в стороны, открываясь, как ворота. Лес массой поплыл вниз.

— Будешь пропускать лес из верхних запаней? — требовательно спросил Непоседов десятника. Тот еще пытался возражать. — А не будешь — все перерубим к чёртовой матери! Матвеев! Пошли на верхние запани! — Вооруженные баграми и топорами, сплоченной когортой мы двинулись к верхним запаням.

Разрушение главной запани и наша решимость подействовали на десятника, с него слетела спесь. Он шел за Непоседовым и униженно хныкал о том, что он человек маленький и должен делать, как приказывает его начальство. Он просил немного подождать, он позвонит начальству и они откроют запани. Непоседов был неумолим:

— Я твое начальство долго уговаривал, довольно. Не хотели добром разговаривать, нахрапом хотели взять, наш лес зажулить — не на таковских напали. На бандитов мы сами бандиты. Или пропускай лес или сейчас твои запани полетят к чёртовой матери.

Ничего не оставалось делать десятнику, как начать пропускать лес.

В этот день вниз прошло 8–9 тысяч кубометров. Но последние бревна все же застряли в запанях Мясомолпрома: ночью они опять закрыли запани. А за день они подняли шум: обратились в НКВД, к прокурору, которого неделю назад не хотели знать, с жалобой на Непоседова за преступное разрушение их имущества. Районные власти знали, что первовиновником является Мясомолпром, а поэтому и не привлекли Непоседова к ответственности, но рубить запани вторично было уже нельзя.

Мясомолпром пошел, наконец, на соглашение. Он выделил представителя для совместного учета леса у нас, в устье, с тем, что недостающее количество он пропустит из своих запаней дополнительно. Но тут мы обманули их: пока шли разговоры, Матвеев на скорую руку сплотил кубометров пятьсот бревен и тайно сплавил на завод, так, что в совместный учет они не попали и Мясомолпрому впоследствии пришлось эти пятьсот кубометров додать нам из своего леса. Мы не чувствовали угрызений совести из-за этого жульничества: пусть платятся за свое коварное поведение и нечистые замыслы! Хотели украсть у нас — мы украли у них.

Но оставшиеся примерно 1.500 кубометров нам пришлось доставлять в устье с большими трудностями и затратами: вода ушла и лес обсох. По одному бревнышку тащили лес баграми в мелком ручейке, пять километров. Сплав этих 1.500 кубометров обошелся дороже, чем сплав остальных 10.500.

На Волчихе тоже произошло несчастье. Сплавив свой лес, Калининлес халатно отнесся к выполнению договора с нами, пропустил воду и половина нашего леса обсохла в русле, километрах в 16–20 от устья. Все лето мы провозились с этим лесом, сплавляя его при помощи сооружения небольших плотин. Это был тяжелый и дорогой труд и 3.000 кубометров бревен, сплавленных этим способом, можно было считать золотыми.