Горькие воды - Геннадий Андреев

Непоседов распорядился вернуть машины на завод: было очевидно, что 90 километров снежных сугробов не преодолеть. Для этого надо было построить автодорогу, чего сделать мы были не в состоянии. Очевидно, машины можно забросить в лес только летом.

Прошла половина лесозаготовительного сезона, заготовка кое-как шла, но из леса мы не вывезли еще ни одного бревна. Похоже было, что нам действительно придется возить лес на себе.

Немного помог случай: в одной из районных контор «Заготконь» Непоседов разыскал двадцать лошадей, почему-то застрявших в конторе, которых она могла отправить только весной. Заготконь дал нам этих лошадей до весны во временное пользование, что Заготконю было выгодно: он экономил на содержании лошадей.

Лошади были исхудавшими, слабосильными: видимо, Заготконь кормил их лишь настолько, чтобы они не пали. Надо их подкормить, но у нас не было фуража: без заявки нельзя получить они грамма ни овса, ни сена, а заявку на фураж надо было давать полгода тому назад, тогда, когда мы не могли еще и подозревать, что у нас будут лошади. Пришлось покупать сено на базаре, у окрестных колхозов и колхозников, у разных учреждений, вымаливая каждый воз и платя за него в десятки раз дороже твердой цены. Потом Главк прислал нам с одного из своих южных заводов несколько вагонов прессованного сена, а Гинзбург достал два вагона овса.

Пока приобрели упряжь и сани для вывозки леса, лошади успели подкормиться. Отправив их в лес, мы вздохнули немного с облегчением: мы сделали всё, что могли.

За эту зиму мы вымотались сами и измотали наших десятников и работавших в лесу наших рабочих. У Непоседова от лица остался почерневший пенёк носа и лихорадочно блестящие глаза, вместо щек была втянутая обожженная морозом кожица. Мы забыли о преферансе, об отдыхе, и постоянно метались с участка на другой участок, в ближайшие села и колхозы, в Москву, Калинин, Ярославль, забывая о времени и о том, чтобы поесть. Мы старались, как могли, но старания наши дали жалкий результат.

К весне на берегах в верховьях у нас лежало: на Вилюйке 12 тысяч кубометров бревен, на Волчихе 6 тысяч. Всего 18 тысяч — вместо 150 тысяч по плану. Но было бы чудом, если бы мы сделали больше: у нас работало меньше одной пятой требовавшихся рабочих и 20 лошадей вместо 70. Рабочие работали не полный сезон, а лошади меньше половины сезона. При всем нашем рвении сделать больше мы не могли.

18 тысяч кубометров сырья завод не спасали, но работу надо было доводить до конца. Лесозаготовительный сезон кончился, наступила распутица, но заготовленный лес надо еще сплавить. В наших заявках на рабочих для сплава нам отказали: в колхозах уже начинались полевые работы. Мы набрали человек двадцать какой-то шалой, никаким социализмом не учтенной публики, и опять мобилизовали своих рабочих.

Сплав осложнился тем, что на обеих реках работали не мы одни. На Волчихе работал Калининлес, у него было заготовлено более 100 тысяч кубометров и он на Волчихе считался главным сплавщиком. С Калининлесом договорились: они сплавят свой лес в первую очередь, а вслед за своим, попутно, сплавят и наш, за что мы им уплатим. Тем самым мы освободились от хлопот по сплаву 6 тысяч кубометров.

На Вилюйке дело оказалось сложнее. Недалеко от нашего участка ряд лет заготовляла лес московская контора Мясомолпрома. Она имела около 20 тысяч кубометров, но выше нас по течению. Сплавлять же лес ей надо было не до устья реки, как нам, где мы должны делать плоты и сплавлять их оттуда на завод по большой реке, а километрах в пяти выше устья. Там проходила железная дорога и там Мясомолпром выгружал свой лес на берег и отправлял его в Москву на вагонах.

Казалось бы, по логике вещей, сплав должен проходить так: мы сплавим свой лес в устье, а вслед за нами Мясомолпром сплавит свой и остановит его там, где им нужно. Лес в реке не спутается и обе организации будут удовлетворены. Мы так и предложили Мясомолпрому, но наткнулись на неожиданную несговорчивость: Мясомолпром, в прошлые годы бывший единоличным хозяином реки, заявил, что он ни с кем в разговоры о сплаве входить не желает и будет вести сплав так, как найдет нужным.

Это было нелепостью и шло против твердой традиции: в сплаве должен быть определенный порядок. Иначе, если каждый поведет сплав, как ему заблагорассудится, в сплаве будет хаос. В реке получится каша из 150 тысяч бревен, которую потом не распутаешь: какие бревна наши, а какие Мясомолпрома? Кроме того, Вилюйка оправдывала своё название: она извивалась, как спираль, выписывая на каждых двух-трех километрах дуги и зигзаги. В зигзагах стояло несколько мельниц и мостов, которые легко можно сломать. Кто будет за это отвечать? Разобраться, чей лес сломал мост или мельницу, невозможно, должен быть один хозяин, ответственный за сплав.

Мы пытались урезонить Мясомолпром, но ничего не выходило. Мясомолпром отказывался вступать в переговоры, попросту саботируя их. А стороной Непоседов, к этому времени в окрестных селах и деревнях имевший знакомых, узнал о том, что заведующий участком Мясомолпрома однажды в пьяном виде хвастал, что он проведет нас, новичков на реке, за нос: воспользовавшись неразберихой в сплаве, он хотел захватить часть нашего леса.

Мы пришли в негодование; Мясомолпром из несговорчивого партнера превратился в нашего злейшего врага: покуситься на наш лес, добытый таким нечеловеческим трудом!

Очевидно, мы попали в лице работников Мясомолпрома на квалифицированных ловкачей. Надо принимать меры. Непоседов помчался в Ярославль, добился постановления президиума Облисполкома о том, что завод является главным сплавщиком на Вилюйке — другие сплавляющие лес организации должны в сплаве подчиняться ему. Постановление послали Мясомолпрому, в Москву и на участок. Должно быть чувствуя себя «москвичем», не обязанным подчиняться областным организациям, Мясомолпром не отозвался и на это постановление. Непоседов добился второго постановления — с тем же результатом.

А весна, не ждала, лёд на речке вспух. Ездить по Облисполкомам некогда. Мы послали рабочих в верховья, расставили рабочих по реке — Мясомолпром расставил своих рабочих. Непоседов взбеленился, поднял на ноги районную прокуратуру, прокурор послал несколько телеграмм Мясомолпрому с требованием принять наши условия сплава и прекратить самоуправство — ответа на телеграммы ни мы, ни прокурор не получили. Это было неслыханной наглостью даже в советских условиях. Заведующий участком Мясомолпрома куда-то скрылся, его работники говорили, что он будто бы уехал в Москву, а сами они ничего не могут сделать, против его приказов. Уехать в, такое горячее время заведующий участком не мог, совершенно очевидно, что мы имели дело со злостным саботажем наших усилий договориться. Приходилось вести сплав на авось.

В предвидении дальнейшего, Непоседов приказал обмерить весь наш лес. Акты об этом были подписаны представителями местных властей, как незаинтересованными лицами. Прошел лёд, вода поднялась — мы сбросили лес в реку. Одновременно сбросил свой лес Мясомолпром. Через несколько часов бревна смешались в реке в общую кашу.

Задержавшись на заводе, я выехал на сплав на следующий день. Дорога была грязная, я только к вечеру добрался до Вилюйки, примерно в середине её течения, где на другой стороне, расположилось большое районное село. Перед мостом нас задержала группа людей, предупредив, что дальше ехать, нельзя: мост каждую минуту может рухнуть. Я соскочил с тарантаса и побежал к мосту.

Поднявшись почти до высокого бугристого берега, река сердито неслась по весеннему мутной пенящейся водой.

Плыли одиночные и кучками бревна. У деревянного моста они останавливались: у моста образовался затор. Сотни бревен, упершись в сваи моста, переплелись хаотичной грудой, вода, ворча и бурля, била в них — мост дрожал, сотрясаясь от напора. На другой стороне стояла большая толпа любопытных, а впереди толпы Непоседов оживленно жестикулировал, что-то доказывая окружавшей его группе местного начальства.

Ожидать на этой стороне не хотелось, да и если мост рухнет, на другую сторону перебраться будет нельзя. Я решил перейти по мосту, пока быть может, еще есть время. Не рискуя погубить казенную лошадь, я сказал кучеру, чтобы возвращался обратно на завод, а сам бегом перескочил на другую сторону. Бежать было жутко: мост, метров пятидесяти длины, ходил под ногами, как живой.

Около Непоседова — всё районное начальство: председатель райисполкома, прокурор, уполномоченный НКВД, начальник милиции, секретари райкома. Всем любопытно. Неподалеку стояли рабочие Мясомолпрома, с баграми, — наших рабочих Непоседов предусмотрительно не поставил у моста, объясняя это тем, что раз есть у моста рабочие, зачем нужны другие? Был тут и один из десятников Мясомолпрома. — на беднягу наседали со всех сторон: как он допустил затор? Почему не подчинился требованию властей о том, что сплав будет вести завод? Совершенно потерявшийся, десятник даже не пытался защищаться, хотя он был всего подчиненным, безответственным лицом. А Непоседов готовил почву для будущего, искусно возбуждая районное начальство против Мясомолпрома.