Спокойной ночи, красавчик - Эйми Моллой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я начинаю обзор набора из шести маркеров для «Бинго», которые прибыли на днях («Цвета яркие, точно, как на картинке»), когда слышу отдаленный шум автомобиля, едущего вверх по холму. Я делаю паузу и прислушиваюсь. Я бы предположил, что это Пиджен, возвращается после дня хождения по магазинам с подружками из #girlsquad[40], – она всегда отмечает их так в «Инстаграм». Но я видел, как она скакала на велотренажере в своей спальне десять минут назад. Я гашу монитор, надеваю халат и спускаюсь. Темно-серый туман снаружи пронзают два луча света, когда автомобиль поднимается на холм и приближается к мосту. Я отодвигаюсь от окна. Машина сворачивает на мою подъездную дорожку, и мотор затихает. Я задерживаю дыхание, ожидая услышать топот шагов по ступенькам крыльца, но кто бы это ни был, он бежит к двери кабинета Сэма. Я раздвигаю шторы и вижу машину – зеленый «Мини-Купер» с белой гоночной полосой, припаркованный на моей подъездной дорожке.
Француженка уже здесь.
Я отхожу от окна и иду к шкафу за пальто, смирившись с тем, что именно мне придется ей сказать: доктор Статлер пропал сорок восемь часов назад и не сможет потакать ее непостоянству в ближайшие сорок пять минут. Я открываю входную дверь и в тапочках выхожу на крыльцо. Возможно, мне следует предложить ей свои услуги, бесплатно сказав ей суровую, холодную правду: ее неразборчивость в связях – результат низкой самооценки. Я почитал на эту тему с момента ее последнего сеанса, и пришел к выводу, что ее распущенность проистекает из отсутствия надлежащего надзора в юности, заставляя ее использовать секс для привлечения внимания, что в конечном итоге не даст ей ничего, кроме пустых отношений и еще большего падения самооценки.
– Привет? – Кричу я в темноту. – Вы здесь? – Я осторожно иду по скользкой дорожке к двери Сэма. Тишина. И тут в приемной Сэма загорается свет.
Я пригибаюсь. Она вошла внутрь. Я разворачиваюсь и бегу вверх по лестнице в дом. Мои руки дрожат, когда я запираю входную дверь и мчусь через кухню и холл – в кабинет Агаты Лоуренс, где падаю на колени в углу и откидываю коврик со смайлом.
Я слышу, как открывается дверь в кабинет Сэма, а затем щелкает выключатель. Она ходит по комнате и, – боже мой! – открывает ящики стола. Я не знаю, что делать. Позвонить в полицию? Накричать на нее, чтобы она ушла? Я знаю. Я спущусь туда и напомню ей, что это частная собственность. Но, когда я собираюсь встать, она начинает плакать.
– Привет, это я. Я в офисе Сэма. – Она замолкает. – Нет, я пришла одна. – Она снова делает паузу, шмыгая носом. – Я нашла ключ в одном из карманов его пальто. – Что-то в ее голосе не так, и мне требуется миг, чтобы понять, что именно: ее французский акцент исчез. – Я только что вошла.
И тут меня осенило. Этот голос. Я знаю этот голос. Тот же самый, что и в лекции с YouTube – «Страдание и бытие женщиной», которую я пересмотрел, по меньшей мере, уже раз двадцать. У меня кружится голова. Француженка – вовсе не француженка.
Француженка – это его жена.
Глава 23
– И что? – нервно спрашивает Мэдди. – Как все выглядит?
Энни медленно открывает еще один ящик стола Сэма и видит ряд ручек и тетрадей в клетку, как он любит. – Нормально, – говорит она. Книги на своих местах на полках, на ковре еще видны следы от пылесоса. – Я была здесь на днях, и все выглядит точно так же.
Энни слышит, как Мэдди глубоко вздыхает, и представляет себе, как кузина стоит у входа ее ресторана в Бордо и курит единственную сигарету, которую позволяет себе в конце вечера, обслужив последний ужин за день. Мэдди старше всего на одиннадцать месяцев, и их часто принимали за сестер во время летних каникул. Энни с родителями проводили их во Франции, на оливковой ферме, где выросла ее мать, и где теперь живут ее тетя и дядя. Мэдди и Энни каждый год вели календарь с обратным отсчетом, считая дни до приезда Энни. Им нравилось жить в одной комнате, хотя в доме хватало места, чтобы выделить Энни собственную.
– Мне не нравится, что ты там одна, – говорит Мэдди. – Можешь поскорее убраться оттуда?
– Да, – говорит Энни.
– Обещаешь?
– Да. – Энни вешает трубку и оглядывает комнату. Здесь так спокойно. Вид на покрытый ковром тумана двор. Палладиево-голубые[41] стены – этот оттенок, как объяснил Сэм, должен вызывать умиротворение. («Я думала, что это твоя работа», сказала Энни, когда он показал ей образец.) Она подходит к столу рядом с креслом Сэма, перебирает лежащие на нем бумаги. Научная статья об Анне Фрейд и защитных механизмах. Последний выпуск еженедельника «Ин Тач Викли» с историей о тайной мексиканской свадьбе Крис Дженнер[42] на обложке.
Энни опускается на диван и смотрит на пустое кресло Сэма напротив нее, представляя его таким, как несколько дней назад, когда она внезапно появилась в его приемной, притворяясь пациенткой.
Она закрывает глаза, вспоминая выражение его лица. Женщина в костюме в тонкую полоску и с красной помадой вышла пять минут назад, кивнув Энни на прощание. – Энни, – растерянно произнес Сэм, увидев ее в одном из белых кресел, листающей «Нью-Йоркер». – Что ты здесь делаешь? – Он подошел, чтобы обнять ее. – Я жду новую пациентку с минуты на минуту…
– Энни? – сказала она со своим лучшим французским акцентом. – Вы, должно быть, перепутали меня с другой пациенткой, доктор Статлер. Меня зовут Чарли. Я послала вам имейл, чтобы записаться на прием.
– Это были вы? – Сэм сделал паузу, а она наблюдала, как до него доходит. Письмо, которое он получил тремя днями ранее от аккаунта в «Гугл», созданного ею специально для этого случая; Чарли, двадцать четыре года, тревожная и неуверенная в своем будущем. Он написал ответ, предложив это время, и Энни гадала, подыграет ли он. Здесь, в его офисе; это пока их самая авантюрная вариация «погони». – Да, конечно. Чарли, – сказал Сэм, как она и надеялась. – Простите мою ошибку. Прошу, входите. Присаживайтесь, где вам нравится.
– Куда угодно? – уточнила она, входя в его кабинет и снимая пиджак. – Даже на ваше кресло?
Он прекрасно играл свою
