По следам неведомого - Ариадна Громова

Как он открыто презирал меня, этот "всезнающий старик"! Конечно, я в его представлении - просто желторотый юнец, простофиля, который, развесив уши, слушает мальчишку, по горло набитого суевериями. Что ж, - Анг был и в самом деле глубоко пропитан мистицизмом и суеверием... Неужели все это так и есть, и Милфорд, умница и скептик Милфорд, с его жизненным опытом и прекрасным журналистским чутьем, все-таки ошибся, погиб в погоне за призраком, за пустой тенью, за современными штучками из пластмассы? Обидно даже думать так - но что, если это все-таки правда?

Нет, конечно, я не мог на этом успокоиться. Пусть меня считают идиотом, сумасшедшим, авантюристом - кем угодно! пусть смотрят на меня с презрением и недоверием. Я буду ходить всюду, куда только смогу проникнуть, пока не узнаю все, что можно узнать.

Но к кому же идти сначала? К археологам уже, видно, не стоит. Грозный старик свое дело знает, и с этой стороны к пластинкам вряд ли подступишься. Надо пробовать другие пути. Но кто же может тут помочь? Историки? Этнографы? Геологи?

Я решил для начала потолковать с этнографами. Но и тут меня ждали неудачи. Бытом гималайских племен, а тем более маленького народа шерпов занимались очень немногие. Один из этих ученых недавно умер, а другой надолго уехал в экспедицию. Я показал пластинки и прибор человеку, который изучал Китай и особенно Тибет. Он повертел в руках пластинки, осмотрел прибор и решительно подтвердил, что, на его взгляд, вещи эти - безусловно современного происхождения.

- Даже самоновейшего! - добавил он. - Я таких пластмасс еще не видел. Возможно, это американская продукция.

Словно он сговорился с археологом! Я совсем было впал в уныние. Однако, пораздумав, решил отправиться к химикам, чтоб окончательно уточнить, что это за материалы и откуда они могли появиться в Гималаях.

Я решил созвониться с кем-либо из специалистов-химиков. Однако, перелистывая свою записную книжку, наткнулся на свежую запись - телефон Соловьева.

И тут я решил - была не была! Это человек чуткий, отзывчивый, он меня выслушает, не будет высмеивать... Может быть, Соловьев, по крайней мере, подскажет, к кому нужно обратиться.

Я вышел в коридор и набрал номер телефона Соловьева. Почему-то я особенно волновался, больше, чем все эти дни, так, что даже в горле пересохло. Может быть, потому, что я понимал: если уж и Соловьев, человек благожелательный, чуткий, умный, сочтет мою историю не заслуживающей серьезного внимания, то мне просто трудно будет дальше искать и добиваться. А, может быть, и потому, что я смутно предчувствовал - этот человек будет играть какую-то большую роль в моей жизни...

Соловьев не обманул моих ожиданий. Он Сразу вспомнил меня, даже как будто обрадовался звонку, и назначил свидание на этот же день, в пять часов. Чтобы понять, с каким подлинным и глубоким интересом отнесся Соловьев к моему рассказу, достаточно сообщить, что мы с ним расстались только после полуночи. Мы долго пробыли в обсерватории, ходили ,по улицам, ужинали в кафе, сидели в сквере, потом у него дома, в кабинете, - и все никак не могли наговориться. Конечно, приключения мои были необычайными, и удивительными, а Соловьеву я все рассказывал подробней и даже как-то откровенней, чем Маше, - и потому, что сам многое вспомнил и заново осмыслил в эти дни, и потому, что я, рассказывая, ощущал не ужас и недоверие, как у Маши, а горячую заинтересованность и даже восторг. Я вообще плохо представляю себе, чего я смог бы добиться в этом запутанном деле без энергичной поддержки Арсения Михайловича, без его неустанных хлопот. Ведь у нас оказалось столько противниковда и немудрено.

Прежде всего, как вы уже понимаете, Соловьев подошел к этому делу совсем по-другому. Он очень серьезно и детально расспросил меня и о шерпской легенде, и о храме, и о котловине наверху. Вопросы его сразу показали мне, что он принял теорию Милфорда хотя бы как рабочую гипотезу - во всяком случае не отверг ее безоговорочно.

Потом начал изучать пластинки. И сразу же, разглядывая талисман Анга, протяжно свистнул.

- Вы посмотрите только на этот чертеж! - сказал он.

- Да, я знаю, это схема солнечной системы, - торопливо отозвался я.

- Не в этом дело! - оживленно заговорил Арсений Михайлович. - То есть, конечно, я так же, как и Милфорд, считаю в высшей степени странным, что в семье шерпов стала семейным талисманом именно пластинка с изображением солнечной системы. Тем более, тем более, если она из какой-то особой пластмассы! Археологи и этнографы судили, конечно, верно с точки зрения своей науки, но узко и примитивно. Они говорили только как специалисты в своей области. Понимаете - дело действительно не только в том, что перед нами чертеж на очень странной пластинке, выгравированный непонятным способом. Тут есть и другие загадочные детали. Посмотрите - ведь тут не только планеты, но и их спутники. Так вот, обратили ли вы внимание на то, что у Юпитера здесь двенадцать спутников, а у Марса всего один?

Честно говоря, если б я и обратил внимание, то не придал бы этому никакого значения. Сейчас я начал лихорадочно соображать.

- Да, ведь у Марса на самом деле два спутника! - вспомнил я. - А у Юпитера?

- У Юпитера их и в самом деле двенадцать. Но дело-то в том, что десятый и одиннадцатый спутники были открыты астрономами в 1938 году, а двенадцатый - и того позже, в 1951!

- Позвольте, Арсений Михайлович! - я недоумевал, почему он так радуется. - Но ведь это - еще одно убедительное доказательство, что пластинка вполне современная!

- А почему тогда у Марса тут всего один спутник? Фобос и Деймос были известны давно, еще с 1877 года.

Я пожал плечами, ничего не понимая.. Кто их знает, почему они нарисовали один! Может быть, просто упущение в чертеже...

- Этого я не думаю, чертеж сделан очень точно и старательно, - возразил Соловьев. - Тут скорее напрашивается предположение, что этот чертеж относится к тому времени, когда у Марса еще не было второго спутника.

- То есть, вы хотите сказать, что его еще не открыли? переспросил я. - Но как же тогда обстоит дело со спутниками Юпитера?

- Нет, я хочу сказать другое: что второго спутника тогда еще не было! Вы не понимаете? Я вам сейчас объясню...

Мы сидели в обсерватории. Соловьев вдруг весело улыбнулся и прошелся по комнате. Я даже в те часы, в совершенно потрясенном состоянии, любовался им. Мне казалось, что это типичный ученый будущего века - не гипертрофированный мозг, подавляющий своей мощной работой хилое тело, а существо высшего порядка, в организме которого именно гармония и слаженность всех функций обеспечивает свободное и яркое мышление. Быстрые, легкие, точные движения, прекрасно тренированные мускулы, почти физически ощущаемые сила и здоровье.