В горах ближе к небу - Наталья Солнцева

— Ваш код для выезда 2773, — произнесло табло.

— Понял, — подтвердил Касс.

Раздался сигнал отключения, и табло потухло. Касс нервничал, он ждал повторного сигнала, после которого должен был набрать код. Табло молчало.

По обе стороны трассы дрожали световые ленты. Сетлей мчался на большой скорости. Касс не мог сбавить ее: он боялся, что не успеет доехать до нужного участка дороги в расчетное время. И тогда ему уже не спастись — сетлей будет уничтожен.

Прозвучавший наконец сигнал табло заставил его вздрогнуть. Касс сосредоточился. Набрав код, он с облегчением вздохнул: «Все, теперь пусть ищут меня!»

Начальник колонии думал о Вальганиусе. Он не сомневался в том, что убедит Магистра взять его с собой. Только бы успеть!

Подземные толчки участились. Внезапно свет в туннеле погас. Касс не успел как следует испугаться, потому что тут же автоматически включилось автономное освещение. Теперь вместо светящихся полос по бокам трассы загорелись прожекторы. Раздался ужасающий грохот… Последнее, что видел Касс — несколько черных зигзагов на стене туннеля. Это были трещины. В мгновение ока подземный свод обвалился, раздавив сетлей, как яичную скорлупу.

Обитатели Драгии так и не успели понять, что произошло. Город Жад погрузился во тьму и начал рушиться, превратившись для жителей в западню, из которой не было выхода.

В замке Вальганиуса тоже погас свет. Все смешалось — шум обвалов, странный гул, пыль и тьма. Хетт закрыл глаза и всем телом прижался к «Золотой богине». Ожидание смерти утомило его. Он даже желал ее…

Вальганиус нервничал. Катастрофа произошла чуть раньше, чем он ожидал. Пришлось ускорить взлет корабля. На экране внешнего обзора Магистр еще видел Драгию, вернее, то, что от нее осталось…

«Не стоило рисковать и тянуть до последнего, — мысленно ругал себя Великий Изгнанник. — Ничто в этом бренном мире не заслуживает сильной привязанности. Ничем, ничем нельзя дорожить!»

Вальганиуса клонило в сон. Он потратил слишком много сил на борьбу с собственной жалостью. Как глупо!..

Утренняя групповая медитация сорвалась. В общине нарастала истерическая нервозность. Никто не понимал, в чем дело.

Учитель предложил обсудить положение вещей. Шраваки неохотно согласились. Первым взял слово Белкин. Он покраснел от волнения и даже перестал жевать свои орехи.

— Что-то происходит, — дрожащим голосом заявил толстяк. — Но мы не знаем что. От нас скрывают правду. Это… безобразие! Мы здесь не враги друг другу, а… братья по духу. Вот.

Он сконфузился и сел. Такая длинная обличительная речь далась ему нелегко.

— Правильно, Белыч! — поддержал толстяка Криш. — За кого нас принимают? За лохов?

Молчун Яков и тот на сей раз подал голос.

— В чем, собственно, дело? — поджимая губы, спросил он, обращаясь почему-то к Нангавану. — Объяснитесь, господа.

Столь интеллигентный слог показался Длинному вызывающим.

— Хватит выпендриваться! — взорвался он. — Нельзя ли выражаться как-нибудь попроще? У нас тут не дворянское собрание!

Нангаван посмотрел на Хакима, ожидая, что и тот выскажется. Но Хаким молчал. И тогда гуру решил прибегнуть к своему обычному испытанному приему, который до сих пор срабатывал безотказно.

— Пусть властвует внутренняя правда, — важно заявил он. — Даже вепрям и рыбам — счастье! Благоприятен брод через великую реку. Благоприятна стойкость.

По опыту Нангаван знал: чем более нелепо звучит фраза, тем она эффектнее. Сначала ученики будто впадают в транс, сокрушенные степенью своего невежества. Потом начинают думать. Ни один не пожелает признаться, что ничего не понял.

Учитель с глубокомысленным видом замолчал, а гираваки застыли в замешательстве. Однако ненадолго.

Длинный Витя выпучил глаза и, наливаясь кровью от возмущения, взревел:

— Да когда же это кончится? Мы что, идиоты, по-вашему? При чем тут какие-то вепри и рыбы? А? Я вас спрашиваю! И это… как его… брод через реку! Такая чушь ни в какие рамки не лезет!

— Вот именно, — подскочил на месте тощий Криш. — При чем тут брод? Мы не через реку собираемся переправляться, а разбираемся, что среди нас творится.

Толстяк Белкин встал и успокаивающе поднял руку.

— Подождите. Не ссорьтесь, — степенно вымолвил он. — Надо подумать. Истина не всегда лежит на поверхности. Иисус тоже говорил притчами…

— То Иисус! — перебил его Криш. — Надеюсь, здесь на его роль никто не претендует?

Он бросил злобный взгляд на Нангавана и отвернулся.

— О какой стойкости идет речь? Кто должен быть стойким? — тонким голоском осведомился Яков. — Я что-то не сообразил.

— В огороде бузина, а в Киеве дядька! Вот о какой! — не унимался Криш. — Мы спрашиваем про одно, а нам преподносят совершенно другое. Лапшу на уши вешают.

— Я не согласен! — пискнул Яков. — Я… требую уважения! Мы здесь одна семья или кто?

— Или кто! — передразнил его Длинный.

Хаким делал вид, что весь этот спор его не касается. Учитель же с трудом сохранял невозмутимость. Он решил запустить вторую фразу, еще похлеще. Авось она возымеет действие.

— Кто властвует, благодаря своей сути, подобен звезде, которая пребывает на месте, тогда как прочие звезды ходят вокруг нее! — высокопарно заявил Нангаван.

Снова воцарилось молчание.

Хаким опустил глаза. Белкин бросил в рот несколько орехов и быстро начал жевать. Длинный Витя прикусил губу, а Яков, нервно почесываясь, заерзал на месте.

— Над нами издеваются! — пронзительно завопил Криш. — До каких пор это будет продолжаться? Кто тут вообразил себя звездой, вокруг которой мы должны вращаться? Здесь все равны.

— Да! — не переставая жевать, кивнул Белкин. — Перед Богом все равны. И звезды, и люди…

— Это что же получается? — пропищал Яков. — Кто-то звезда, а кто-то, извините, холуй, который не имеет права голоса?

Длинный Витя наконец получил возможность выплеснуть на Якова все свое раздражение, накопленное за время пребывания в общине.

— Мы не на избирательном участке, — ядовито заметил он, испепеляя молчуна взглядом. — Чтобы говорить о праве голоса! Ты, Яша, в прошлых жизнях, видимо, привык к руководящим ролям. То у дворян командовал, то у комиссаров. Теперь нами хочешь покомандовать. Ишь, как тебя прорвало! А то все молчал да молчал. Я тебя, братец, сразу раскусил.

— Я не собираюсь никем командовать, — защищался Яков. — Мне только не нравится высокомерие…

— Хватит переливать из пустого в порожнее! — положил Криш конец их перепалке. — Так мы ничего не добьемся. Пора переходить к делу. Раз никто признаваться не хочет, тогда…

Он обвел присутствующих угрожающим взглядом.

— Мы не на допросе, — пискнул Яков, подражая Длинному.

Тот не остался в долгу.

— Цыц! Контра недобитая! — рявкнул он.

— Прекратите! — не выдержал толстяк. — Как вы можете? Вспомните о духовном…

Криш понял, что решительных действий, кроме него, предпринять некому. И приступил к своим обязанностям.

— Шутки кончились, — зловеще произнес он. — Белыч, показывай!

Наступила пауза. В тишине слышно было напряженное сопение толстяка.

— Может, не надо… — растерялся он.

— Показывай! — приказал Криш. — Давай, не тяни. Все уставились на Белкина, который чуть не подавился своей жвачкой.

— Ребята, я… Ну, в общем, я понял свое несовершенство. Мой главный недостаток — гордыня. Вот я и… решил вырабатывать смирение. Криш посоветовал мне завязывать всем шнурки на ботинках, мыть после всех посуду… То есть быть у вас на побегушках. А я… не смог так сразу перестроиться. Тогда Криш говорит: «Если не получается сразу, начинай постепенно».

— Ты суть излагай, — сердито бросил Длинный. — Не отвлекайся.

— Я и излагаю… Сейчас вы все поймете. Я понял, что Криш прав, и задумался, с чего бы начать. Самое подходящее дело — уборка.

— Так это ты здесь порядок навел? — вмешался Яков. — А я-то голову ломал. Чудеса, думаю. Уходили дрова пилить, было грязно. Пришли — чисто…

Белкин смутился. Грех гордыни имел-таки место.

— Да… — пробормотал толстяк. — Это моя работа. Мне было неловко убирать при всех, и я занялся этим в ваше отсутствие. Из-за уборки все и случилось.

— Далеко тебе еще до просветления, Белыч, — притворно посочувствовал Длинный.

— Я знаю…

Криш понял, что толстяка пора вернуть к главному.

— Ладно, ты дело говори. При чем тут твоя уборка?

— При всем, — встрепенулся толстяк. — У меня какой подход? Если уж взялся за что-то, исполняй с усердием. Это как послушание в монастыре. Я решил навести у нас в доме идеальный порядок. Начал с постелей. Хотел вытрясти пыль из матрацев и одеял, аккуратно перестелить…