Лучшая страна в мире - Эрленд Лу

В Согне, оказывается, идет собрание, собрался весь штат, набилась полная комната сторожей со значком «Сокола» на рукавах, а я-то думал, что это служащие коммуны, представители дорожно-транспортной службы, а на самом деле они, оказывается, из «Сокола», вот оно как получается, и тут тоже все течет и меняется, выполнение некоторых работ передоверяется субподрядчику — outsourcing, так это, кажется, называется; интересно, что мой интерес относится к тому, правильно ли я угадал значение слова outsourcing, то есть значит ли оно то, что ты мог бы выполнить какое-то дело сам, но препоручаешь его кому-то другому, например «Соколу», да пропади оно пропадом, неважно, что такое outsourcing; меня усадили на диван, предлагают чашечку кофе — нет, спасибо, я не буду пить кофе, от кофе мне потом снятся такие тревожные сны, где все словно бы течет, а я люблю спокойные сны, где все стоит на месте, поэтому я уж лучше без кофе. Собрание проводится в связи с Хольменколленской эстафетой. «Сокол» должен выставить свою команду, но им не хватило одного человека, и вот после того, как Сестра рассказала про меня, какой я молодец и как я готов прийти на помощь по первому требованию, они и решили попросить меня заменить недостающего человека, хотя я и не работаю в «Соколе» и никогда там не работал, а работаю в средствах массовой информации, где благодаря своим трудовым успехам заслужил право на долю масс-медийной власти, до которой «Соколу» далеко как до небес, думаю я, но вижу, что они уже смотрят на меня как на своего человека, я для них не чужой; всякий, у кого они больше трех раз забирали на штрафную площадку машину, для них свой человек, а мою они забирали уже четыре раза, причем дважды на протяжении каких-то двух-трех недель, значит, я-то уж, без сомнения, свой и, если захочу, могу запросто пробежать с ними кросс, надев майку «Сокола», вопрос только в том, захочу ли. А почему бы и нет? — думаю я. Я не вижу никаких препятствий к участию в кроссе, за исключением того, что это отнимет у меня сколько-то времени, еще одно дело, на которое нужно потратить время — драгоценное время, по праву принадлежащее Финляндии, но, с другой стороны, надо как-то бороться с водным потоком, чтобы его задержать, бороться со смертью, речь ведь, в частности, об этом, а бег — это спокойно можно утверждать — несколько замедляет течение, ведь если мы бегаем, то в основном как бы для того, чтобы убежать от смерти, мы бегаем ради здоровья, ради того, чтобы поддерживать себя в форме, а здоровье — это не смерть, какая же тут смерть, хотя и тут, конечно, попадаются серые зоны, разве мы не слышали про людей — здоровых людей в расцвете сил, — которые падали прямо на бегу или в то время, как они крутили педали тренажера в спортивном зале, хотя надо отметить, что зачастую это бывало в Калифорнии, но ведь может случиться и здесь у нас, так что с уверенностью ничего нельзя сказать, и слышать об этом всегда очень грустно, ведь эти несчастные люди считали, что они закладывают прочные основы своего долголетия, а на самом деле заложили основу своей недолговечности, но вряд ли уж такая неприятность произойдет от Хольменколленской эстафеты, подумал я; разумеется, это тоже риск, но, как говорится, если совсем не рискуешь, ничего не добьешься, нужно, бывает, в жизни рискнуть, а то не увидишь победы, я же как раз хочу добиться, я хочу стать победителем. «Сокол» ждет моего ответа, а я, как всегда, тяну с этим дольше, чем следовало бы, ситуация оборачивается неожиданной стороной, и ребята из «Сокола», должно быть, уже подумали, что я решил поломаться, а я совсем не потому медлю с ответом, я медлю, потому что хочу поставить одно условие — условие близкое к ультиматуму, и мне это самому не нравится, но я все равно это сделаю; и я прыгаю словно в омут, говорю им, что побегу за «Сокол», если кто-нибудь достанет мне августовский номер «National geographic» за 1981 год; моя решимость основана на расчете, я мгновенно прикинул и понял, что среди такого большого собрания, как подсказывает статистическая вероятность, кто-то непременно должен быть подписчиком журнала «National geographic», иначе и быть не может, я не знаю, кто из них его выписывает, но это сейчас же выяснится, подумал я. Такого поворота они явно не ожидали, они удивлены, и кто-то наверняка подумал, что подобный поступок свидетельствует о моей несообразительности и невысоком уровне социального умственного развития, тогда как в действительности дело обстоит как раз наоборот, я перерос их на целую голову, как-никак, я работаю в области СМИ и привык строить свою игру на человеческих ожиданиях, а тут достаточно небольшого воздействия — легонечко и умело тронуть где надо, и готово, эффект достигнут, разумеется же достигнут, вот уже большинство из присутствующих, включая Сестру, заулыбались и закивали, а вскоре начали поглядывать на единственного человека, который не улыбается и не кивает; он, конечно же, и есть тот, кто всю жизнь собирал «National geographic», аккуратно укладывал каждый номер в особую папку, чтобы не помялся; знакомый тип, из тех, кто даже друзьям не дает почитать, потому что в каком-то смысле журналы для него важнее друзей, такая вот странность, несомненно вызванная каким-то психическим отклонением, мозг — такой сложный инструмент, что требуется огромная точность, а не то сразу будет сбой, и тут как раз такой случай, когда что-то там не заладилось, но это уж не моя забота; его мозг, значит, его и забота; мозг живет сам по себе, всякий мозг — сам по себе, а в этом мозгу что-то там такое свихнулось; но это его забота, а не моя, и ультиматум выставлен твердо и бесповоротно, он стоит как скала, не пошатнешь, и я не побегу, пока не получу номер за август 1981 года, и все ребята из «Сокола» повернулись и смотрят на него, это — давление, еще какое давление; ладно, говорит он в конце концов, ладно, какого черта; итак, мне обещано, что я получу номер за август 1981 года, только почитать, не навсегда, а только взаймы на несколько дней, но это все, что мне нужно, и ну их к черту, тех, что кладут каждый журнал в особую папочку, думаю я, хотя и не всерьез, потому что они тоже бывают по-своему неплохие ребята, конечно же неплохие.

Я дал согласие бежать в эстафете, и это очень необычное решение, потому что я никогда не бегал в эстафете, вообще никогда не бегал ни на каких соревнованиях, а если подумать, так и совсем перестал бегать после двадцати лет. Так что эта затея с эстафетой — чистый бред и безумие. И остается до эстафеты меньше двух недель. И до сдачи брошюры осталось меньше двух недель. Те же самые две неполные педели. Дурацкая история, потому что совсем некстати; но кстати почти никогда ничего не бывает, так что пора к этому привыкнуть, как пора привыкнуть к мысли о том, что все течет, потому что оно все равно будет течь, хочу я того или не хочу, и единственное, на что можно уверенно положиться, — это то, что все будет течь, только на это и можно твердо рассчитывать, но я никак не могу с этим свыкнуться и не желаю свыкаться, и поэтому я должен за те же две недели и брошюру закончить, и привести себя в спортивную форму. В олимпийский год — в спортивной форме весь народ! Был ведь такой лозунг!

Но это было уже давно, и я не набрал формы к олимпийскому году и после так и не удосужился; я не в форме, сам чувствую, я же неформируемый, как вода, это же типический случай, совсем как в этаком до отвращения схематически построенном фильме, в котором главный герой превращается в того, в кого он больше всего боится превратиться, он борется с этим и все равно становится таким, потому что это требуется по характеру сюжета; он не может не стать таким; а затем, после долгой и мучительной борьбы, привыкает жить с тем, чего больше всего боится, и мы уходим домой, воодушевленные только что увиденным, ведь отчего бы и нам не привыкнуть жить с тем, чего мы больше всего боимся, раз уж главный герой, такой же человек, как мы, и ничуть не хуже, научился с этим жить, вот ведь к чему нас хотят подвести, и у них часто получается, как я заметил, вот только на меня это не действует, во многих отношениях я — крепкий орешек, упрямый черт, ну и катись ты ко всем чертям, можно на это сказать. Однако я вес лес выцарапал себе номер «National geographic» за август 1981 года, и это отлично; очевидно, это и есть решение проблемы, и, судя по всему, отличное решение моих проблем с брошюрой, потому что кто же сейчас еще помнит, что там писали в «National geographic» в августе 1981 года! Ни один нормальный человек этого не помнит, а моя брошюра рассчитана именно на нормальных людей, на подавляющее большинство, точно так же как партии популистского толка, которые тоже рассчитаны на подавляющее большинство, его нельзя увидеть, оно не представляет никого в отдельности и в то же время представляет всех скопом, а это же и добряки, и идиоты, и те, кто мне нравится, и те, кто не нравится, подумал я, но подозреваю все-таки, что в основном это те, кто мне не нравится, хотя, возможно, я ошибаюсь, и тем не менее моя брошюра рассчитана именно на этих людей, a «National geographic» за август 1981 года никто из них не помнит, потому что время с тех пор не стояло на месте и август 1981 года для нас давно канул в прошлое, мы даже не помним, что мы тогда делали — побаловали ли мы себя путешествием в Бенидорм или попросту провели лето в деревне, и как раз тогда хозяин соседней усадьбы попал под борону и лишился ноги до колена — как будто бы до колена, да, точно, до колена, вспоминаем мы, — про отрезанную ногу соседа мы запомнили, но уже не помним, случилось ли это в августе 1981-го или 1980 года или в 1982-м, может быть, это было годом раньше или годом позже, нам, в сущности, все равно, мы помним, где это случилось, но не помним когда, память отмечает где, потому что где можно представить себе визуально, а вот когда не оставляет зарубки в памяти, когда оставляет зарубку и визуализируется только в том случае, когда происходит что-то из ряда вон выходящее, а это бывает редко, и слава Богу, что редко, при нынешнем направлении и без того хватает воды, так что не стоит еще от себя добавлять лишних течений; в общем, большинство людей ничего не помнят про август 1981 года, и мне это на руку, потому что я могу надергать фактиков из «National geographic», и никто ничего не заметит; люди же сами хотят, чтобы их обманывали, обманывали без конца, за что их вполне можно настолько возненавидеть, что так и хочется послать большинство людей к черту, но я воздерживаюсь от этого, я не могу этого сказать, потому что я тоже хочу, чтобы меня обманывали, я — такой же, как они, и так же, как они, хочу, чтобы меня обманывали.