Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

Важно, что любила Сутягина больше всего на свете. Важно, что не смогла родить ребенка… И все же это не вся я. Я – это еще мои мечты. Это тот мир, который внутри меня. Это то, чего я боялась в детстве. То, чем восхищаюсь сейчас. Что люблю, что ненавижу. Всё это – в большей степени я, чем те дорожки, по которым я ходила и ездила на разных троллейбусах и автомобилях. Для того чтобы узнать вот эту меня, совершенно необязательно знать точное название учебного заведения, где я получала диплом о высшем образовании.

Я тоже не успела еще узнать о нем важного – почему он так и не полетел в космос и с чем была связана его клиническая смерть. Но я узнала что-то другое, что также не облекается в три-четыре формальных фразы официальной биографии.

И я уже решила. Если он еще раз предложит мне переночевать в его доме, я сделаю это с удовольствием. Что бы он не имел при этом в виду. И любой исход я восприму как подарок моей не очень щедрой и не склонной к приятным сюрпризам судьбы.

Глава 22

Нервный голос Герды заставил меня вздрогнуть и очнуться от обычного автомобильного оцепенения, когда едешь прямо, никуда не сворачивая, без светофоров, по практически пустой трассе на очень большой скорости. Я уже минут двадцать вела машину на автопилоте и, чтобы не уснуть, заставляла себя время от времени открывать и закрывать по очереди все окна.

– Лика! – прохрипела Герда так отчаянно, что я сбавила скорость, на всякий случай перестроилась в крайний правый ряд, хотя никого не было видно ни впереди, ни сзади, и ответила ей:

– Да, Герда. Слушаю вас.

– Ничего, что я так поздно?

– Нормально, я не сплю.

– Вчера ты была недоступна. Не знаю даже, почему ты мне внушила такое доверие. Может, я и ошибаюсь, и ты такая же сволочь, как все вокруг…

– Может, и не такая. Говорите, Герда.

– В общем… По телефону мне твой психиатр не очень понравился, но я хочу все же поехать к нему с Лизой. Ты с нами завтра сможешь подъехать?

– Завтра или сегодня? Сейчас пять утра.

– Пять? – удивилась Герда. – Я просто еще не ложилась. Тогда сегодня, конечно. Только мне бы поспать… Я тебя разбудила?

– Нет, я уже за рулем. В котором часу надо быть у Кости?

– В три.

Я прикинула, что до трех как раз успею и набросать статью о Климове, и послать ее в редакцию, и заехать еще на одно интервью.

– Да. Давайте встретимся…

– Подъезжай к нам к часу, – прервала меня Герда, нимало не сомневаясь, что это удобно и правильно.

Я поколебалась и, сама не знаю почему, сказала:

– Да.

Возможно, виной тому был вчерашний день. Я осталась в Калюкине еще на один день. И это был самый прекрасный день моих последних десяти или пятнадцати лет.

Климов научил меня правильно топить печку, и я с первого раза затопила большую русскую печь в доме и маленькую каменку в новехонькой бане во дворе. Получила от этого невероятное удовольствие – тем более что до самой бани дело так и не дошло.

Я узнала много важных и абсолютно ничего не меняющих фактов биографии Климова – что он два года работал в Центре управления полетами и ушел оттуда, не в силах ощущать себя административной единицей, пусть и в той же области, где он раньше был почти героем. По крайней мере, собирался им быть. Четыре раза был дублером, четыре раза знал до мельчайших подробностей свои функции на орбите, соблюдал строжайший режим сна, питания, всей жизни – чтобы снова и снова проходить медицинские тесты, чтобы его признали годным для полета. Признали и дали почетную и ответственную должность – дублера, готового в любой момент, на случай любого срыва перед полетом, заменить другого – того, кто все-таки полетел.

Я узнала, что Климов ушел в запас по собственной воле и в звании подполковника. Как, полагаю, любой нормальной русской женщине, мне еще более милым показался весь его облик – крупный, открытый, умный человек, да еще и военный!

Некоторую опаску у меня вызывал лишь его пес, по деревенскому обычаю живущий во дворе, несмотря на совершенно городскую породу, немодную сегодня в мегаполисе. Тонкого добермана с мощными лапами, красивыми торчащими ушками, изящной мордой и большими умными шоколадными глазами звали по номеру, который когда-то имел Климов в отряде космонавтов, а именно Пятьдесят Второй. Сокращенно, по-домашнему, его звали Петей. Петя внимательно и спокойно наблюдал за мной, пару раз подходил обнюхать и отходил обратно. Но пока я была во дворе, я постоянно чувствовала его взгляд.

Еще у Климова была своя собственная лодка, обыкновенная деревянная лодка, аккуратно выкрашенная темно-синей краской, с широкой белой полоской на боку, двумя новыми веслами и веселой надписью «Пыжик». Лодка была причалена прямо под домом, с той стороны двора, которая выходила на озеро.

Я обратила внимание, что напротив многих домов, даже очень скромных, были причалены лодки. Приятная особенность речной слободки. Есть улицы обычные, по ним ходят ногами и ездят на велосипедах, телегах, машинах – у кого что есть. А есть улица речная. И ты можешь выйти из дома, сесть в лодку и куда-то доехать. Не просто покататься, а съездить по делам, в гости. Что-то давно забытое и прекрасное было в этом.

Каждый раз, сталкиваясь со стихией воды, я понимаю, или чувствую, или вспоминаю (не знаю точно, как это происходит), что когда-то очень давно мои предки проводили столько же времени на воде и в воде, как я сейчас на суше.

Стоило мне попасть в Москву – въехать, продравшись через плотную и крайне неприятную пробку, образовавшуюся раньше положенного на съезде с Московской окружной дороги, обнаружить около своего дома новый забор для будущего строительства – еще два дня назад его не было, пробежать глазами в ноутбуке пятнадцать новых писем, и я почувствовала себя в привычном московском круговороте. А в нём события вчерашнего и позавчерашнего дней стали казаться мне нереальностью.

Странный человек Климов с его способностью отвечать на мои незаданные вопросы. Доберман Петя с человеческим взглядом. Плотные вкусные трапезы, которые Климов готовил тщательно и обстоятельно. А я находила в это время себе какое-то занятие, так что не скучала и не чувствовала себя бездельницей. Моё интервью с Климовым, которое было бесконечным и больше похожим на разговор двух новых друзей. Или, скорее, встретившихся после долгой разлуки старых…

Прогулка по городку, очень мало тронутому современной эрзац-культурой и нарождающейся буржуазной цивилизацией. В самом деле, кому нужно в городке, едва-едва насчитывающем пять тысяч жителей – население нескольких московских многоэтажек, – вешать рекламные плакаты и открывать увеселительные заведения? Все, кто хотел веселиться, давно покинули этот городок в поисках быстрого заработка, быстрого успеха и счастья быть песчинкой большого равнодушного мегаполиса.

Климов сводил меня в действующий женский монастырь. На территории монастыря шло активное строительство. Монахини сажали цветы, а привычные глазу разнорабочие из бывших среднеазиатских республик не торопясь строили новые каменные палаты – «гостевой дом», как пояснил мне Климов – и ремонтировали один из трех храмов. Странно. Могут ли люди разной веры строить друг для друга молельные дома? Что-то в этом есть неправильное.

Мы попали на вечернюю службу, послушали медлительного, чуть косноязычного батюшку и хороший хор монахинь и послушниц. Одна из них, девушка лет девятнадцати, худая, невысокая, во время пения решительно вышла в маленькую кухоньку, видневшуюся в боковом приделе, попила воды и такими же уверенными, широкими шагами вернулась на место. Я услышала, как в небольшом хоре добавился яркий, сильный голос.

Невольно я заметила не вяжущиеся с платьем и платком послушницы широкий черный пояс с огромной пряжкой и большие черные ботинки с круглыми носами. Я никогда не видела в продаже такой обуви. Наверно, из-за них она ходила очень широкими шагами – как иначе можно шагать в массивной мужской обуви? Только где она их взяла и, главное, зачем? Чтобы крепче стоять на земле? Чтобы скрыть юное, нежное тело, прикрыв его черным бесформенным платьем, черным платком и надев эти ботинки, подходящие больше сержанту пехотных войск? Чем-то очень не понравилась, видно, этой девушке жизнь на нашей земле, все ее краски, ароматы, соблазны… Либо не понравилась кому-то из ее родственников и таким страшным образом этот родной человек решил уберечь девушку от тех бед, которые подстерегают ее в миру.

Следующим ярким и совершенно неожиданным впечатлением от Калюкина был огромный Ботанический сад, достойный украшать любой крупный город. Не думаю, что в год этот сад посещают больше тысячи человек. Для местных входная плата слишком высока – если ходить туда просто гулять, а туристов в Калюкине – раз-два и обчелся.

Я испытывала странное ощущение, глядя на собранные по всей земле экземпляры сосен, пихт, елей, краснолиственных кленов, диковинных кустарников – низкорослых, пышных, ползущих. И думала о том, что всё это великолепие существует помимо нас, независимо от нашей воли. Мы можем в одночасье уничтожить его, можем наслаждаться красотой, пытаясь постичь тайну этой очень простой красоты, найти для нее приблизительные слова, похожие краски, но создавать сами такое – живое, прекрасное, разное – не можем. Можем худо-бедно воспроизводить, иногда получается скрещивать, но не более того.