Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

А мне так не хотелось почему-то приступаться к нему с вопросами. Я бы с удовольствием попила сейчас с ним кофе, посмотрела картины, развешанные по дому. Сейчас я хорошо видела только одну, на стене между окнами. Спросила бы о странной кличке пса и его наверняка выдающихся способностях (кто из хозяев скажет иначе про своего любимца?). И ушла бы восвояси. Или не ушла бы. Осталась бы на обед.

Я не выспалась, встав сегодня в четыре утра, и поэтому в голову лезли непонятные мысли. И сама голова была неприятно гулкая… Зато доехала быстро. Увы. Человек-функция. Я плохо себя чувствую, но это не важно. Важно, как выполняется моя маленькая функция в плохо организованном, аморфном процессе общественной жизни. Даже если эта моя функция никому особо и не нужна. Очень хитро замкнутый круг, практически лента Мёбиуса, если чуть-чуть поумничать и вспомнить основы физики и математики. А не вспоминая, крутясь на крохотном пятачке собственной функции, можно совсем потерять ориентиры. Есть, пить, забивать свой маленький гвоздик, получать за это корочку хлеба, желательно с маслом, мыть руки перед едой и снова есть, пить…

– На обед останетесь? – неожиданно спросил Климов и хитро глянул на меня. – У меня к обеду намечается половинка печеного гуся с яблоками и гречневая каша с грибами. Так как? Решайтесь!

– Это надо решить срочно?

– Разумеется. Для того чтобы расслабиться и начать отдыхать, надо понять, что хотя бы в ближайшие три часа вам некуда будет спешить.

– Да я вообще-то не отдыхать сюда приехала… – вполне доброжелательно ответила я, разглядывая простую, но вовсе не угнетающую бедностью обстановку дома бывшего космонавта.

– От города нужно отдыхать, иначе он сведет с ума, – похоже, со знанием дела объяснил мне Климов.

– Вы полагаете, все живущие в городе сошли с ума? – спросила я, почти автоматически доставая маленький диктофон и нажимая кнопку записи.

Космонавт поднял одну бровь, увидев мой профессиональный жест, но продолжал разговаривать со мной как ни в чем не бывало.

– Конечно. Вот вы, к примеру, вместо того чтобы интересоваться с дороги, где помыть руки или хотя бы что будет на завтрак, спешите записать наш совсем необязательный разговор, чтобы напечатать его потом в совсем необязательной статье. Кто-то просмотрит ее, заинтересовавшись, как живут в новые времена космонавты, пусть и бывшие, – на золоте ли едят, и выбросит журнал, который еще недавно был веткой какой-нибудь сибирской или карельской сосны.

– Мне тоже многое из городской суеты кажется абсолютно бессмысленным, – кивнула я. – Но ее остановить невозможно. Человеческими силами, по крайней мере. От нее можно только уйти. Как, вероятно, ушли вы. Я правильно понимаю? Но у вас наверняка есть военная пенсия, на которую можно худо-бедно прожить.

«Интересно, хватило бы ее на двоих?» – промелькнула у меня странная мысль. Или я ухватила обрывок какой-то его мысли? Я отвлеклась от разговора, вдруг осознав, что ни разу с тех пор, как увидела Климова, не услышала, о чем он думает. Может, на природе мой дар пропадает? В отсутствие ненормальных ритмов мегаполиса…

Я смотрела, как ловко Евгений Павлович справлялся с каким-то блюдом, которое он мешал в большой посудине, собираясь ставить ее в духовку, и пыталась понять, почему же мне совершенно не хочется продолжать ненароком начатое интервью – ни сейчас, ни потом. Мне понравился Климов? Вряд ли. Мне разонравилась моя работа? Не знаю… Столько лет брать интервью у самых разных людей, не спрашивая, а хотят ли они этого, и, главное, не спрашивая себя – зачем это мне, и вдруг задуматься – а стоит ли задавать людям вопросы, которые ставят их в тупик, травмируют, вынуждают говорить на темы, о которых и думать-то подчас больно…

– Мне совсем не нравятся мужчины в последнее время, – услышала я свой голос и поняла, что в поле Евгения Павловича веду себя неадекватно. Хотя, возможно, я просто устала – от своего внезапного ясновидения, от всех событий, обрушившихся на меня после больницы.

Евгений Павлович заинтересованно, но довольно спокойно взглянул на меня:

– А кто нравится? Мопсы в стеганых жилетках?

Я засмеялась:

– Да, с капюшончиками! Не обращайте внимания. Это я как-то случайно сказала.

– Смотрели на меня и думали… Хотя нет. Я не буду вам говорить, о чем вы думали.

Я была уверена, что последние слова Климова были не более чем фигура речи. Не могла же я встретить товарища по несчастью, человека с такой же… проблемой – или как лучше назвать мой внезапный, не очень понятный и довольно утомительный дар – всё знать про всех.

– Почему нет? – пожал плечами Климов. – Другой вопрос, почему так совпали звезды и именно вас прислали делать репортаж…

Я подумала, что ослышалась, и осторожно взглянула на космонавта. Он невозмутимо выкладывал на блюдо свежие овощи. Так вполне в духе сельской жизни… Плотный завтрак с мясным блюдом (из духовки явственно запахло чем-то аппетитным, но не очень вяжущимся с мгновенной утренней молочно-злаковой трапезой, к которой я привыкла), овощи, скорей всего, из своего огорода, прошлогодний урожай… Не хватало только водочки… и румяной, плотной хозяйки.

– Водку с утра не рекомендую. Овощи с рынка, огород меня утомляет. А хозяйка… временно отсутствует.

У меня неприятно заныло внутри. Вот зачем мне это? Мало того, что приходится теперь жить со своими странностями, еще этот дядя… пусть даже бывший космонавт. Просто так ведь не отмахнешься…

– Мне писать о вашем ясновидении? – спросила я, рассматривая комнату, точнее большую кухню, в которой я сейчас находилась. А еще точнее, кухню-столовую – на городском языке, пытающемся приспособиться к отчаянным поискам дворянских предков, ведущихся повсеместно. – Писать?

– О чем? – как будто удивился Климов.

Я промолчала. И он тоже ничего больше не сказал.

– Ну вот что, – я посмотрела ему прямо в лицо, отметив про себя, что он, возможно, моложе и симпатичнее, чем показался мне вначале.

– Мне сорок девять лет, – сдержанно заметил Климов. – Советую вам, кстати, не преувеличивать значение того, что вы так громко назвали способностью ясно видеть. В любом случае лучше видеть всё ясно, чем ничего не понимать. Разве нет?

Мне почему-то показалось, что не стоит поддерживать этот разговор. Не сойти бы мне с ума, в самом деле. Неужели я за этим ехала три часа с утра пораньше?

Я подумала, что надо вставать и уходить, а Климов проговорил, продолжая невозмутимо налаживать завтрак:

– Не торопитесь. Ведь вы не задали мне и половины своих вопросов. Не за этим же вы ехали три часа.

– Это черт знает что! – не выдержала я. – Неужели и я теперь так действую на людей?

– Вы думаете, это очень редкая способность – понимать с полуслова или даже без слов своего собеседника? Мне, к примеру, это кажется нормальным. Возможно, когда-то это умели все люди. Слова, скорей всего, были для другого. Для пения, например, для рифмования их в красивые звучные строчки…

Да, я слышала, что после пребывания в невесомости и сильных перегрузок не у всех мозги встают на место. Но при чем тут я? Я-то не побывала в космосе, я просто перевернулась на своем автомобиле и перенесла общий наркоз.

– Так дело же не в космосе! – тут же ответил мне Климов. – А как ваша нога, кстати?

Я встала, потом села, потом снова встала. Нет, привыкнуть к этому невозможно. И разговаривать так не получится.

– Хотите, я буду делать вид, что не понимаю, о чем вы думаете? – улыбнулся Климов.

Мне понравилась его улыбка – уверенная и спокойная.

– Вот видите, – тут же сказал он. – А говорите, вам не нравятся мужчины. Всё-всё-всё! – он поднял руки. – Молчу. Вы будете чай или кофе?

– Я бы посмотрела для начала ваши картины, – попыталась как-то взять инициативу в свои руки я. – Ведь именно это интересно нашим читателям. Как космонавт, бывший космонавт, пишет теперь картины…

О! Вот и я что-то услышала! «Никогда не называйте того, кто перестал ходить в море, бывшим моряком!» – подумал Климов. А может, это я вдруг подумала – что могла обидеть его, назвав бывшим? Я попыталась поймать его взгляд, но Климов, будто нарочно, надел дымчатые очки, скрывающие глаза, и объяснил:

– Гораздо лучше вижу в очках. Поэтому ношу их в исключительных случаях.

– Остроумно, – кивнула я. – Особенно после сентенции о пользе ясновидения.

Климов улыбнулся, как будто я сказала какую-то глупость, и открыл дверь в соседнюю комнату.

– Прошу. Фотографировать можно. Критиковать и задавать вопросы нельзя.

Как же мне везет в последнее время на смелых художников, научившихся рисовать в предпенсионном возрасте… Слава Веденеев с его огромными глазастыми жуками, вот теперь космонавт Климов с наверняка дилетантскими художествами… А может, это не случайно? Люди с выдающимися способностями пытаются охватить большее, гораздо большее, чем умеют делать. Им хочется творить новую реальность, создать свой мир – мир нарисованный, вылепленный, мир как будто бы живых людей, живущих где-то там, где законы жизни те же, да не те, где действует главный и по определению бездействующий закон нашей жизни – торжествует добро, несмотря на объективные и очевидные обстоятельства.