Полдень, XXI век (декабрь 2012) - Коллектив авторов

– Капитан, сэр! Устойчивая слабая отметка на пассивной прослушке! Дистанция, предположительно, три мили, глубина порядка ста шестидесяти, курс норд-норд-ост, скорость около пяти узлов! Зафиксировал дважды и подтвердил… Сэр…

Мексиканец щурился из-под ладони от солнца на пологих волнах, глазам его было больно после сумрака в рубке гидроакустиков.

Юнга затаил дыхание.

– …Не кит, надеюсь?

Безумный Йенссен спросил «про кита» в точности, как должен был это сделать Настоящий Капитан: полуобернувшись к акустику, выждав секундную паузу, а потом пыхнув трубочкой и приподняв иронически густую седую бровь. Вопрос «про кита» традиционен на всех Охотниках. Кто был автор, и почему прижилось, было забыто уже давно. Но произносилась фраза всякий раз истово, как «Ни пуха, ни пера», или как «Спаси, Господи». Капитан, опустивший «про кита», рисковал навлечь неудачи на себя, на свой корабль и на весь экипаж Охотника, которому удача-то, как раз, ох, как нужна.

– Нет, сэр, шум совсем другой! Кит в пути не шепчет, а тут явно подавление… С вашего позволения, сэр… – Мексиканец канул обратно в люк. После контузии он шуток не понимал и всегда был очень серьезен.

– Не упустите его, Мексиканец, – попросил вослед ему Капитан Йенссен. Пыхнул трубочкой и добавил, подумав: – Пожалуйста… Да… Рулевооой!!! Норд-норд-ост, пять узлов! Юнга! Мгновенно Старшего помощника ко мне!!! Мгно-вен-но!.. Ты еще здесь?!!!..

«Безумный», – благоговейно шептал паренек, ссыпаясь по трапу вслед за Мексиканцем. Люк над головой лязгнул, захлопываясь.

Офицеры Охотника, даже старые кадровые, Капитана уважали: во-первых, за «без сю-сю» отношение к своему специфическому экипажу, а во-вторых – за шквальную решительность, которая в полсекунды выворачивала облик Старого-Душки-Шкипера в Морского-Волка-Вперед-Колченогие-Душу-Выну.

С во-о-от такими клычищами.

Как сейчас.

– Сэр?

– Старший помощник, всех наверх. Построение на шканцах, кроме вахтенных.

Старпома унесло в ходовую рубку.

По всему кораблю загугнила громкая связь. Залязгали гермодвери, затопало.

Капитан осторожно выколотил трубку о планширь в ладонь, ссыпал пепел в карманную пепельницу (последний подарок покойницы-жены) и снова глянул на тусклое солнышко. Он крайне редко бывал на берегу и не интересовался – каково там. Судя по таким вот прозрачно-дрожащим юнгам, ничего хорошего. Приходя на базу после охоты, Йенссен удалялся, как правило, к себе в каюту на все время бункеровки-дозарядки и появлялся только подписать документы, получить регулярную премию (мешочек трубочного табака, коробка книг, две фляги скотча и четыре бутылки джина, иногда заменяемого водкой), принять рапорты да скомандовать отдачу швартовов.

С пополнением экипажа знакомился уже в море.

От отпуска и смены он отказывался много лет подряд, за что и был прозван Безумным. Командование ругалось, врачи негодовали, моряки тихо радовались: «Баловень Судьбы» оказался поразительно везуч и живуч для Охотника, и бортовые мистики связывали это с неотлучным присутствием на борту Безумного Йенссена.

Иногда Йенссен сам в это верил.

Но, если уж откровенно, как самому себе…

Он просто не хотел доверять свой корабль чужому капитану. Старый контейнеровоз, добросовестно восстановленный и превращенный в Охотника, напоминал норовом его прежний, довоенный сухогрузик. Обвешанный нынче вооружением от носа до кормы и от ватерлинии до самых клотиков, он так и не потерял гражданского силуэта. Йенссен очень любил свой нынешний корабль. И, видит Бог, блага, положенные экипажу Охотника, – чистые вода и питание, отличное жалованье, хорошее жилье на берегу и содержание семьи за счет народа – были тут не при чем.

Из полусотни спущенных на воду после Большого Мира кораблей-Охотников в живых и на плаву оставалось теперь хорошо, если полтора десятка на весь Мировой океан. Йенссен очень не хотел оказаться где-то на берегу, когда (и если) Судьба, наконец, явится за его любимым «Баловнем».

А семьи у Капитана и вовсе больше не было.

Безумный Йенссен вздохнул еще раз, принял у Старпома свою капитанскую фуражку, надел, проверил середину козырька по кокарде и протянул руку за микрофоном.

Последняя минута покоя растворилась за кормой, в беспокойном тумане.

Так настороженное «скоро» превращается в решительное «уже».

Йенссен смотрит вниз, на ровный строй моряков, медленно двигая ползун выключателя на микрофоне в положение «on». Если «Баловню» не повезет – кто-то из них не доживет до ночи. Если не повезет сильно – утра не увидит никто. Если повезет… Со щелчком выключателя обратный отсчет готовности «два-тридцать» до первого импульса гидролокатора пускается резвым аллюром.

Два часа двадцать девять минут двадцать секунд.

– Моряки! Артиллеристы, ракетчики, летчики, дайверы! Офицеры! Матросы! Братья-Смертники! Настал момент отдать долг Земле, которая из последних сил содержит нас, как лордов, на борту нашего санатория, а наши семьи – за счет народа на берегу! Мы идем по следу дичи, и время начинать Охоту. Вы все знаете, что наша Охота опасна. Дико опасна. Приходится воевать тем, что осталось и хоть как-то работает. После каждого условно-удачного выхода экипажу требуется пополнение в размере до половины состава. Выживших после гибели самого Охотника не оставалось ни разу. Поэтому мы все – исключительно добровольцы. От Капитана до юнги. Либо те, кто в Большую Недовойну потерял все и не хочет, чтобы такое же случилось с кем-то другим после Большого Мира; либо те, кто согласен рискнуть в обмен на пожизненное обеспечение своих близких, поскольку выживание после Большого Мира – штука возможная, но чертовски нелегкая. Либо те, кто хочет умереть от своих неизлечимых военных хвороб не впустую и не в своей постели… Мы все знали, на что идем, и поэтому мы – здесь, и перед нами – наша цель. Сейчас я, ваш Капитан, следуя установленному Закону, спрашиваю вас: есть ли среди экипажа передумавшие умирать за Землю и желающие покинуть борт?.. Вам гарантируется спасательный плот, радиомаяк, припасы на неделю и дистанция минимум в двенадцать английских морских миль до точки Охоты. И отсутствие комментариев при проводах. Не Бог весть что, но выжить шанс есть…

Безумный Йенссен отворачивается на секунду от микрофона и кашляет в сторону. На открытом крыле мостика, за его плечом слева, неколебимой скалой Старпом. Джереми Смит. Огромный, иссиня-черный эфиоп, сверкающий большими глазами из-под фуражки с позументами. Седые виски. Два европейских университета, морская Академия и твердо обещанная врачами смерть от опухоли через четыре-шесть месяцев. До зачисления на «Баловень» один выступил против банды мародеров. Капитан Йенссен нашел рекомендованного ему Джереми Смита полумертвым, в реанимации общего госпиталя, в Ванкувере, когда обгорелый и сильно побитый пиратами «Баловень Судьбы» дополз в ремонт на одной полусдохшей машине (к остаткам знаменитых некогда верфей «Seaspan Marine»).