Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров

Луговая пойма и примыкающая к ней терраса, местами поросшая кустарником, редкими группами деревьев, занимали в ширину две-три версты. Дальше к востоку поверхность долины начинала горбиться останцами древних террас, натягивать на себя с уральского низкогорья древесное одеяло, подставлять ладони лощин под ручьи, стекающие с увала. В одной из таких лощин поднималась новыми избами и хозяйственными строениями Борисовка. Над крышами вырастал бревенчатый храм на цоколе из плитчатого известняка.

Задолго до того, как Аша соорудила здесь из гальки и песка речные террасы, другие геологические силы создали на этом месте каньон. В него устремились водные потоки с западных склонов Каменного Пояса, заполняя его обломками гор. В них находился кварц. Он содержал тот самый металл, из-за которого гибнут люди, как верно подметил Мефистофель, распевая свои куплеты под музыку Гуно.

Вдоль этого каньона, доверху засыпанного камнем, учёный рудознатец наметил шурфы. Одни выработки теснились друг к другу, другие вольно рассыпались на большой площади, третьи выстроились цепочками. Опытный горняк понимал язык рельефа, а тот поведал ему о скрытых в глубине «ловушках» тяжёлого металла.

Долбили горные выработки артельщики, по двое на шурф (один на забое, второй, отдыхая, страхует – не дай Бог, обвалится стенка). Золотарёв следил, чтобы стенки крепились венцами из горбыля. Но какой русский не предпочтёт рискнуть, чем сделать лишнее движение! Углубляется на аршин и больше без крепления. Рыхлая стенка на «авось» держится. Если уж «избранные» старатели такой лихостью грешат, так что говорить об «отпетых» промысловиках!

Когда забойщик вскрывал золотоносный пласт песка с мелкой галькой и гравием, Степан Михайлович спускался в тесный шурф, делал зарисовку в «полевой книжке», в ней же описывал увиденное глазами горняка. Затем особым образом отбирал пробу. Набиралось на две совковые лопаты. Этот обломочный материал пересыпался в берёзовое корытце определённого профиля, так называемый лоток.

Дальше священнодействовали опытные старатели. С тех пор, как человек заинтересовался золотом, мало что изменилось в технике ручной промывки шлихов. Устроившись у ручья, старатель железным скребком и голыми пальцами одной руки рыхлит высыпанную в лоток породу, а другой делает осторожные возвратно-поступательные движения лотком в струях воды. При этом кварцевый песок и крупные обломки вмещающей породы уносит ручей, а тяжёлый металл оседает на дне лотка. Когда остаётся щепотка металла с блёстками, нередко горошинами, а иногда самородками золота, драгоценный остаток смывается горстью воды в жестяной совочек и просушивается на огне. Остаётся ссыпать его в бумажный пакетик.

Так работали артельщики Степана Михайловича.

Придёт время: участок на Аше-реке обезобразится ранами шурфов с вывалами пустой породы по краями. На топографической карте появятся квадратики, сделанные карандашом или тушью. Жёлтая фракция сухого остатка будет взвешена на лабораторных весах, учитывающих миллиграммы. Вес породы, брошенный в лоток, на глаз принимается в полпуда. Итак, есть вес в двух числах, есть толщина золотоносного слоя (горняки говорят «мощность»); есть площадь его распространения. А счёты лежат на столе в полевой лаборатории рудознатца. Теперь, со знанием специфики дела, складывай, отнимай, умножай, дели – и получишь волнующий ответ на волнующий вопрос: сколько золота закопано Плутоном в вотчине нижегородцев.

Свою комнату во флигельке Золотарёв приспособил под лабораторию. На неколебимым дубовом столе рудознатец установил точнейшие в округе весы. У окна, рядом с бочкой, наполненной водой, установил сконструированную им печурку. Назвал «малой домницей». На подоконнике разместились спиртовки, невиданный инструмент в плоских, красного бархата внутри, шкатулках. Ячеистые коробки под пакетики с золотом оставлял в шкафу под замком. Входную в комнату дверь тоже запирал. Он доверял родственникам. Только повадки Жёлтого Дьявола были ему известны.

Тот выбрался-таки из шкафа, открыл дверные запоры и пополз по округе «золотыми слухами», самыми невероятными из всех слухов. Мало кто из крестьян видел золото, держал его в руках, но сказки, в которых золото наделено мистической силой, слышал каждый. Теперь, оказавшись буквально под ногами этих людей, наивных за пределами круга их непосредственных забот, сказочный металл обрёл способность, будто пшеничное зерно, расти. Получило объяснение спешка, с которой их господа покинули насиженные места и двинулись на край света, к басурманам.

«Таперча не хлеб будем убирать, мужики, а самородки. Заживём!»

Владельцы Борисовки ещё не обзавелись соседями, чьи владения непосредственно граничили бы с их собственными. Другие помещики, двинувшиеся после войны в этот угол губернии, селились отдельно друг от друга, видя в такой «географии» некую суверенность своих «удельных княжеств». Однако слухи о невероятном везении нижегородцев потянули новосёлов к границам Корнинско-Хруновской вотчины. Опоздали их благородия! Губернские власти не спешили раздавать земли, смежные с владением бывшего штабс-капитана и его тестя. Царской администрации гораздо выгодней было мыть золото на казённых заводах. В результате Андрей Борисович и Александр Александрович, ожидавшие родню из Ивановки, оказались без православного соседства, в окружении башкирцев. Те немногие помещики, низовые по Аше-реке, что поначалу заглядывали, случалось, к ним с визитами, теперь носа не казали в Борисовку. Принялись перелопачивать самым варварским образом свои благословенные десятины, мобилизовав крестьян и наняв «рудознатцев» из шляющихся по Уралу оборванцев с лотками. Увы, у всех оказалось пусто. Неудачники не любят удачливых, последним завидуют. А зависть порождает недругов.

Грянули лопающимися деревьями морозы. Золоторёв привёл в Борисовку всю артель старателей и распределил их на постой по избам. Каждый из них получил оговоренную сумму вознаграждения и сверх того. А главный рудознатец на сутки заперся в своей лаборатории. Только щёлканье костяшек на счётах доносилось из-за двери.

Наконец он вышел в общую комнату с листом бумаги, исчерканным чернильным пером. Компаньоны пили у самовара чай. Хрунов засуетился, передвинул по столу в сторону свободного табурета чашку с блюдцем. Курносое лицо уральца осунулось от бессонной ночи, жидкие волосы над шишковатым лбом лохматились. По дому, в то время мужскому общежитию, он ходил в нижнем белье.

– Радуйтесь или рыдайте, господа, что кому по настроению… Ваши разведанные запасы раза в полтора меньше того, что я давеча, с первой радости, накаркал, но всё равно вы – миллионщики. Насчёт пробы придётся уточнить в Академии. Предварительно, хорошие знаки пошли. Запасы считал, исходя из двух золотников на сто пудов породы. Это только по россыпям. Определил и область сноса. Поясню вам, тёмным, примитивно: то место, откуда вымывается золото. Так вот, кварцевые жилы находятся в увале, что во-он оттуда, где солнышко поднимается, смотрит на вас через окно. Ваши, между прочим увалы. Оттуда, по всем признакам получается, все россыпи пошли. Значит, дважды… нет, многажды вы – миллионщики. Поздравляю и примите моё соболезнование одновременно. Можете заявить по всей форме прииск, дело не долгое, земля-то ваша.

– Так чего медлить! – воскликнул Хрунов, глотая кипяток и не замечая ожога. – Нужно заявку делать уже. Какие ещё бумаги понадобятся?

Андрей Борисович тестя не поддержал, засомневался:

– Спешить – людей насмешить. А дальше что? Что потом делать? Кто золото рыть будет? У нас крестьян на полевые работы не хватает. Да они и не приучены к промысловым работам. Значит, придётся привлекать старателей.

– Во-во! – поддержал шурина Степан Михайлович. – А к старателям необходимо приставить штейгера, мастера то есть, и приискового доводчика. Да горный инженер здесь обязателен, чтобы не наделали делов мужички. Ведь промысловые человечки – народ особый, бредят золотом, ради него готовы всё вокруг в прах превратить.

– Что ты, Степан Михайлыч, заладил про какого-то инженера! Ты-то сам кто? Вот и бери всё дело в свои руки, не обидим. В доле будешь, родственник, чай, – нашёлся Хрунов.

– Если уж дойдёт до промысла, то как не тебе и управляющим быть и этим… как его… шиштейгером? У тебя на золото рука лёгкая, – веско произнёс Корнин. – А прибыль – по ртам, верно.

Золотарёв будто ждал приглашения на должность.

– Может и соглашусь, только при условии: пока, лет с пяток, никаких золотопромывальных мельниц не ставим. Сами не заметим, как превратится она в фабрику. Тут хоть беги – паровая машина пыхтит, толчея гремит пестами, в промывальне хрипит насос, громыхает чугунными шестернями. Ад! Захочется дом перенести подальше, а там всё уже будет завалено кучами пустой породы. Грязь, ямы с водой, превращённые в отхожие места. И повсюду старателишки, ни одного крестьянина, все промысловики. Жуткий народ. Уж я на него насмотрелся. А, значит, появятся кабаки. Захотите оградить землепашцев от такой жизни, вам работников со стороны предложат. Помнётесь и согласитесь. А те или каторжники или рекруты. Те и другие обозлённые жизнью. Их кормить необходимо, крышей, теплом обеспечить. Замучаетесь.