Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров

Сразу после позднего ужина, сославшись на трудную дорогу, Даша ушла отдыхать.

Брат и сестра внимательно посмотрели в глаза друг другу.

– Сдаётся мне, Серёжа, ты что-то не договариваешь.

Брат ответил не сразу:

– Да, сестрица… У нас с Дарьей заболевший… В карете. Не спрашивай лишнего. По велению высокой особы я везу, избегая посторонних глаз, старца… Далеко, за Камень. Из экипажа он не выходит, лица людям не кажет, обет дал, так что не обессудь. Вчера у отца Фёдора поднялся жар, придётся на какое-то время перевести его в дом. Так что накажи, чтобы никто из дворовых не входил. Дарья тебе будет за горничную. Она из простых, купеческого звания. На все руки мастерица. И за больным будет ходить. Ночная ваза у нас есть? Отлично. Принеси льда из погреба, приготовь комнату, опусти шторы. Никому ни слова. Тем более, в письмах. Не моя тайна.

К полуночи всё было исполнено. Сергей Борисович, поддерживая старца, который был в плаще и ночном колпаке, провёл его через комнаты, освещённые ночниками, в покой с окном на пруд, освобождённый Антониной. В коридоре, под дверью, поставил для Даши диванчик, куда она перешла, разбуженная мужем. Антонина удалилась в спальню покойной Маши, но не удержалась, выглянула на шарканье ног ведомого. Разглядеть больного не смогла, отметила лишь в уме рост отца Фёдора – Сергей на голову был ниже. Из-под короткого плаща виднелись белые штаны и подол длинной, ниже колен, рубахи.

Что за чертовщина! Столько проблем кольцом обступила царского поверенного, а заснуть ему не даёт мысль о Дашином дорожном открытии – о колдовском дополнении, «С-кор-ых», к преследующему его с 1814 года «кор-сиканцу». И брат Андрей «Кор-нин», подтвердила Антонина слова, сказанные императором ротмитстру в лесу под Царским Селом. Интересно, а как с другими братьями»? Игнатий, со слов сестры, в прятки играет, о Петруше никаких вестей.

Несколько раз повторил Сергей мысленно фамилию тестя. Наверное, прасол до сих пор ручки потирает, радуется, что ловко окрутил барина. Не догадывается старый хитрец о совпадении их намерений. Да, с его, ротмистра, стороны мысль о Даше, как о жене, возникла неожиданно. Он эту мысль не вынашивал, его, художника-мужчину, волновала женская натура и её изображение на холсте. Только не всё ли равно, с чего начинается чувство, главное, во что оно выливается. Он не разу не пожалел о даре случая. Дар – Дарья! Даша ласкова, само спокойствие, домовита. Любые трудности способна переносить. Грамоту знает. Жаль, мало читала; в доме отца одни духовные книги водились. Ничего, приобщу к светской литературе.

Вспомнился тот чёрный день, 3 мая, когда в доме по соседству скончалась неизвестно зачем заехавшая в заокскую глушь императрица. Святой отец принял её кончину как личную трагедию. Рыдал, стонал, хотел куда-то скакать. Когда Сергей Борисов не знал, за что хвататься, прасол времени другого не нашёл для объяснений. Перехватил в суматохе ротмистра в мастерской. В руке старого Скорых плоский, прямоугольный предмет, замотанный в женину шаль. Развернул, держит у груди, будто образ, глаза странные, в них одновременно решительность и растерянность: «Извольте объяснить, господин художник, что сие?» – «Сие должно быть писанный мною поясной портрет вашей дочери Дарьи Фроловны. Догадываюсь, ибо ваша борода, почтеннейший Фрол Спиридоныч, закрывает лицо портрета». – «Так значит вы надругались! В моём доме? Я к вам как к родному, а вы – шуры-муры, тайком? Я до самого царя дойду!» – «Погодите, любезнейший, объясните, в чём дело.». – «А, вы не понимаете! Где вы такое узрели? – перси девичьи! Обнажали? Признайтесь, обнажали?». Бедный художник едва сдерживался, чтобы не рассмеяться: «Совсем не обязательно, ваше… ваше превосходительство. Достаточно иметь воображение». – «Воображение! А если от вашего воображения ребёнок получится? А? Что тогда?!» – «Послушайте, что вы хотите, господин Скорых?» – «Нет, деньгами вы не отделаетесь! Я достаточно богат. Что я хочу?… Мы хотим, чтобы вы женились. Вот моё последнее слово. Или мы оба – к высшему судье».

Борисов озадачился. Что прасолу известно о Фёдоре Кузьмиче? Принимает ли он его за святого старца, которого вызвался поселить возле своих родных в Томске, или посвящён в тайну? Если последнее, ненормальному старику станется потащить его, офицера, облечённого высочайшим доверием, к своему ночному гостю. И в такой день, когда рядом труп Елизаветы! На глаза наплыло свежее личико невинной девушки. Вспомнил её в ночной рубашке с отрытой по соски грудью, и ощущение от того видения вспомнилось. Вновь подумалось: чем не супруга?

На размышление времени не было. Рядом напористый старик с портретом дочери, за стенкой – имп…не забываться!.. Фёдор Кузьмич, в соседней усадьбе – бездыханная императрица. Из этого положения как-то надо выбираться. Слава Богу, есть восхитительный выход. Гусар внутренним ухом слышит трубный сигнал к атаке эскадрона.

«Милостивый государь Фрол Спиридонович, прошу покорно руки вашей дочери, Дарьи Фроловны». Услышав «руки» могучий отец, росточком с гриб, принялся каждое следующее слово подтверждать кивком головы. Ждать от него нечто вроде «согласен», было совсем не обязательно. Художник и не стал ждать, деловито поинтересовался: «Как скоро может состояться венчание» – «Сегодня, – был скорый ответ и – через плечо в сторону двери, громко. – Марья! Дети!»

Ввалилась, толкая перед собой обомлевшую Дашу, вся её родня. Впереди жена с иконой на полотенце. Гусар весело подумал, от каких хлопот избавляют его эти симпатичные люди, если ещё не родные, то уже почти родня. Всё в руках Божьих!

За две недели до летнего солнцестояния ночи в средней полосе России коротки. Едва стал различим слой серой пыли на просёлке, со двора усадьбы выехала дорожная карета, запряжённая четвёркой лошадей. На козлах сидел конюх Архип, подаренный брату Антониной. Был он бобылём. Ивановка его не держала, а даль манила. Ввиду своего полнейшего неведения о тайне путников, опасности он не представлял. Дарья, обнявшись на прощанье с золовкой, сразу устроилась рядом с ним. Она робела святого старца. Притом, в мрачной карете, превращённой отцом Фёдором в дорожную молельню, было жарко от лампады, и Спас смотрел перед собой страшным взором.

Брат и сестра, пока дорога поднималась полого навстречу солнцу, медленно шли за упряжкой. Антонина тяжело опиралась на крепкую руку Сергея: и такой подъём ей давался не просто. Брат, рядом с дородной сестрой, старшей его на тринадцать лет, возвышающейся над ним на полголовы, выглядел как подросток, выведенный матерью на прогулку.

– Ты бы завернул к Андрею, а? Небольшой крюк ведь. Когда ещё свидитесь!

– Я на службе, сестрица. Мне предписано кратчайшей дорогой следовать «отсюда» – «досюда». Будь моя воля, непременно заглянул бы к своим. Ведь и к тебе не попал бы, не заболей мой пассажир. Так что придётся ждать другого раза.

– Жаль, столько лет не виделись с братом.

Некоторое время шли молча. Какая-то неожиданная мысль взволновала Сергея. Он глубоко вздохнул.

– А знаешь, я вновь начал верить маркитантке. Что она сказала? Да то, что мы выживем все в той войне, но уже не встретимся. Потом я повторил её слова. Так и получается. Буду проездом близко от Андрея, но… не суждено, видно. Помню, в Париже, сижу в кабачке и вдруг чувствую кожей – за дверью наш старший. Встать бы да выглянуть. Нет, отмахнулся, за наваждение посчитал. Потом жалел. И сейчас жалею. А Игнатий? Он же где-то рядом, по русским меркам. Но будто на краю землю, на Аляске. Ещё одно подозрение: летом четырнадцатого довелось мне ночевать в одном французском городке у моря. Услышал, что в той же гостинице какой-то русский остановился. Через закрытую дверь услышал голоса, один вроде как у Петрухи. Уже было направился к двери, тут какая-то сила остановила… Ну, простимся уже, пора.

На перевале, откуда начинался долгий спуск в соседнюю лощину, они постояли на дороге обнявшись, и Сергей Борисов, не оглядываясь, стал догонять медленный дормез.

Часть третья. НОВЫЕ ВЕТВИ

Глава I. Господарь Божьим велением

Правитель Черногории Пётр II Негош посетил Санкт-Петербург летом 1833 года по приглашению Императора Всероссийского. Это был знак! Николай I словно бы старался загладить вину покойного брата, который на Венском конгрессе не воспрепятствовал Турции и Австрии урезать территорию маленькой православной страны. Возобновилась прерванная Александром I по наветам недоброжелателей субсидия в одну тысячу золотых червонцев. Более того, Николай оплатил «долг Александра» за 26 лет. Сумма для Черногории фантастическая. Возросла дипломатическая поддержка крохотной страны на европейской арене, где царили крупные хищники. Была увеличена помощь продовольствием, негласно – оружием и боеприпасами. Изыскивались надёжные пути для доставки тайных грузов туда, где будет формироваться регулярная армия Черногории, которую задумал создать новый правитель. Гражданские специалисты (и военные, переодетые в цивильное) получили Высочайшее разрешение на выезд в Монтенегро, якобы для ознакомления с абсолютно «белым пятном» на карте континента. Суда, следующие из российских портов в Адриатическое море, могли брать на борт для разгрузки в любом месте, в руки представителей Цетинье, ремесленные инструменты, оборудование для учебных заведений, научные приборы, школьные принадлежности, учебники, литературу духовного и светского содержания, зерно, семена полезных растений.