Иду в неизвестность - Игорь Чесноков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, и кочегара.
Не глядя на художника, Седов, насупленный, постоял на мостике ещё минуты две. Потом указал Пинегину, куда держать, и медленно сошёл вниз, на палубу. Так же медленно, будто на ощупь, Георгий Яковлевич спустился по крутому трапу в кубрик.
Боцман доложил, что собрались все — десять человек. Расселись кто где — на банках-лавках за столом посреди кубрика, на нижних койках, прямо на досках палубы.
Седов хмуро оглядел всех. От его внимательных глаз не ускользнул напряжённо-вопросительный взгляд боцмана Лебедева, беспечный — Шестакова, безразличный — Инютина, ровный, но слегка недоуменный — Линника, любопытный — Пустотного…
Эти неукрываемые, прямые взгляды матросов немного успокоили Георгия Яковлевича. Он стоял перед всеми в шинели и в тёплой шапке, широко расставив ноги на вздрагивающей и подпрыгивающей палубе, и крепко, с досадой потирал одна о другую свои красные, промёрзшие руки. Потом глухо заговорил:
— Некоторые члены экипажа уговаривают меня повернуть назад — не верят в то, что мы достигнем цели нашей экспедиции, испугались трудностей, которые могут, не спорю, встать перед нами, если pi впрямь не удастся почему-либо пробиться к земле. К земле, где нас должно ожидать топливо. Хочу спросить и вас: все ли думают так же?
Ответом стало молчание, несколько неловкое. Но по выражениям лиц Седов уже видел, что так думают не все.
— Итак, что же скажете? Боцман, например!
Лебедев осторожно кашлянул:
— Наверное, вам виднее. Я верю вам…
— Благодарю. А Линник что скажет?
— Мне всё одно, — буркнул каюр.
— Пищухин, твоё мнение?
Повар в замызганной курточке, сидевший на корточках у печки, пожал плечами:
— Продукт ещё вродь не весь вышел…
— Ну а Коршунов что скажет?
— Да что ж Коршунов, — утомлённо отозвался кочегар, сидевший в своей грязной робе прямо на палубе рядом с поваром. — Наше дело маленькое: есть уголь — шуруем, пар — на марку! Нет — стоим. — Он покосился на Пищухина: — Продукт-то ещё не вышел, да. А вот уголька-то уже нету. И дровец — вахты на две. Ворвани тоже не море у нас. А под парусом каково тут? Выберетесь ли, нет — не знаю… По мне, дак уголь нужен.
— Пустошный, ты что думаешь?
Шура слегка порозовел:
— Н-не знаю. Вроде недалеко уж…
Седов глубоко, с облегчённом вздохнул:
— Ну, спасибо, братцы! И верно, не все думают, что надо сворачивать, когда мы почти у цели. Паники среди вас не вижу. Спасибо!
Георгий Яковлевич энергично поднялся из кубрика, вернулся на мостик. Место у штурвала вновь запил Пустотный.
Отпустив Пинегина, Седов попросил его собрать офицеров в кают-компании.
Сошлись все скоро, не мешкая.
Недоставало Зандера: па ходу механик не мог и не имел права оставить машину.
Седов, взволнованный, так же, не снимая шапки, оглядел со своего места спутников, смотревших на пего напряжённо-ожидающе. Лишь Пинегин, догадавшийся о настроении начальника после его совещании с командой, досадливо закусил губу.
— Эх, вы… — тихо произнёс Седов, ещё раз обежав всех беспощадным взглядом. Он достал конверт с «актом», повертел в руках, не зная, что с ним делать, сунул назад в карман. — «Фока» пойдёт па Землю Франца-Иосифа!
Резко поднявшись, Георгий Яковлевич покинул притихшую кают-компанию. Потом, на мостике, он долго не мог успокоиться. Мысли вновь возвращались к посланию товарищей. «Конечно, все они не могут быть трусами, — размышлял он уже спокойнее, — Пинегина, например, знаю хорошо по Новоземельской экспедиции десятого года, Визе с Павловым молодцами оказались в зимовочном походе. Сахаров… Ну, Сахарова и Зандера я, как моряк, понять могу. Они справедливо беспокоятся и о топливе, и о судне, и о судьбе экипажа. И если быть честным, то и впрямь я подвергаю теперь людей (ну и себя, разумеется) смертельному риску. — Седов глубоко вздохнул. — Грех ложится на мою душу, конечно. И виновен буду я один, если что-либо с кем-нибудь из нас произойдёт непоправимое».
Седов хмурится при этих покаянных размышлениях, доставляющих ему страдание. «Всё-таки и впрямь, видимо, поторопился я с организацией экспедиции, не прислушался вовремя к трезво мыслящим, более опытным людям. Да и не все ведь они желали мне зла. Ну, конечно. Очень многие старались помочь. Но комиссия! А впрочем, и комиссия признала сумму, запрошенную мной на экспедицию, недостаточной. Вот тут они оказались правы, ах, как нравы! И разве и этим они не хотели мне помочь? Да и поспешность. Не будь её, разве такими бы оказались продовольствие, снаряжение, собаки, судно?»
Откуда-то из глубины сознания выползал страх. «А ведь и верно: сменись ветры, ударь морозы — и мы встанем и окажемся здесь в совершенной беспомощности среди полярной зимы в этих дрейфующих льдах, абсолютно без топлива, без должных запасов еды, тёплой одежды…»
Представив всё это, Седов даже вздрогнул невольно.
«Но что могу я теперь поделать? Только вернуться. Нет, никогда!» — скрипнул зубами Седов.
Следовало отвлечься, чтобы отогнать эти мысли, эти наползавшие страхи.
Пустошный сам вёл «Фоку» попутными трещинами, в общем не сбиваясь с генерального курса.
— Полезу на ванту, — хмуро бросил ему Седов, — гляну, что дальше.
МЫС ФЛОРА
Ранним утром Пустошный, стоявший первым вахту у руля, долго и пристально глядел вперёд. «Что там, айсберг, облако?» — размышлял он, заметив серое продолговатое пятно на горизонте.
«Фока» двигался под парусами. Ночью поднялся ветер. Едва рассвело, увидели, что этот юго-восточный ветер разредил льды, сбил с воды морозное сало — новообразующийся лёд, улучшил видимость.
Пустошный поглядывал то на пятно впереди, то на Седова, с рассеянным видом расхаживавшего по мостику от борта до борта. Но пятно не таяло, а начальник экспедиции, кажется, ничего не замечал.
Помучившись ещё с минуту, Пустошный не выдержал:
— Не земля ли там, господин начальник?
— Где? — встрепенулся Седов.
Пустошный указал рукой вперёд:
— Да вон там, градусов пять — десять правее курса.
Седов быстро перешёл с левого на правый борт, навёл бинокль.
— Она, голубчик, она, — горячо зашептал Георгий Яковлевич, — конечно, она, Земля Франца-Иосифа.
— Земля-а-а! — заорал Пустошный радостно.
Этот вопль в тишине парусного хода услышал весь «Фока». Захлопали двери, затопали люди. Первыми кинулись к борту, бросив помпу, Коноплёв с Инютиным. Из кубрика выскочили боцман, Линник, два кочегара, заспанный Шестаков, отдыхавший после вахты. Оставили свой камбуз Пищухин с Кизино. Словно по тревоге, влетели на мостик офицеры.
Шестаков уже карабкался по вантам на мачту. Сгрудившись на правом борту, где не мешали обзору паруса, все с жадностью глядели вперёд, показывая друг другу:
— Да вон же она, вон, словно столик, накрытый белой скатертью!
— А земля ли это?
— Да земля, чему ж ещё быть здесь!
— Земля, братцы, она! — подтвердил сверху Шестаков.
И тут же вырвалось у матросов на баке, подхваченное на мостике, обрадованное:
— Ур-р-а-а-а!
Сипло загудел «Фока», разгоняя остатки тишины, — это Сахаров потянул тросик гудка, приветствуя появление земли.
Офицеры бросились поздравлять Седова, горячо пожимать ему руку. Люди, ещё вчера хмурые, подавленные, улыбались, громко и оживлённо говорили.
— Ну, теперь-то доплывём, бог даст, — удовлетворённо отметил Максимыч, вглядываясь в далёкую ещё землю, заснеженную, холодную.
Седова окружили Пинегин, Визе, Павлов. Кушаков.
— Георгий Яковлевич, мы чувствуем себя очень неловко, — виновато начал Пинегин, — и хотим просить у вас прощения за своё малодушие.
— Да, да, простите нас, ради бога, — подхватил Кушаков.
— Мы поддались непростительной панике, — сказал Визе, глядя себе под ноги.
— Ладно, друзья, что ж… — Лёгкая тень набежала на радостное лицо Седова. — Всё позади. Экспедиция продолжается, работы у нас будет ещё немало…
Георгий Яковлевич понимал, что говорит не то, что мог бы и должен был бы сказать. Он с болью ощутил сейчас, что в его отношениях с этими в общем-то неплохими людьми и далеко не трусами произошёл некий надлом и что виновен в этом, наверное, в большой мере сам он. Седову стало неловко. Он замолчал, приник глазами к биноклю.
— Что за шум? — послышался внизу, у двери на палубу, заспанный голос Зандера, — Леденцы, что ль, раздают?
Туговатый на ухо механик не слышал суматохи, и только гудок разбудил его.
— Земля, Андреич, гляди! Докрутил-таки!
— Ну, слава богу, — спокойно сказал Зандер.
— А зверья-то, зверья! — донеслось с мачты. — Моржи, никак!
Справа к судну спешило стадо моржей. Словно головни, торчали из воды округлые чёрные головы. Белели мощные бивни. То и дело показывая из воды свою толстую глянцевитую спину, нырял в тёмную воду то один, то другой морж и, вынырнув вскоре, присоединялся к собратьям.