Прощай, Грушовка! - Галина Василевская

— Оставайтесь. Хозяин в Ригу уехал. Мы одни дома. Вас из другой квартиры никто не видел?

— Не видел, — ответил Витя.

Мама хотела уже идти на кухню, чтобы накормить гостя. Обернувшись, она еще раз взглянула на него.

— Узнаете? — улыбнулся он.

— Ой, Володенька, неужели это ты, мальчик мой! Тебя не узнать, так вытянулся.

— В лесу живу, хочешь не хочешь, а будешь тянуться вверх вместе с деревьями. Знаете, какие там сосны? Вот я и стараюсь их догнать.

— И ты уже в лесу…

— Второй год.

— Как время летит! — вздыхает мама.

Мама идет на кухню, а Володя достает из кармана кожуха завернутый в бумагу кусок сала, разворачивает и кладет на стол.

— Это вам гостинец, — говорит Володя.

— Ой, спасибо!

Мама принесла две тарелки горячей болтушки, два кусочка хлеба, отрезала тонкие ломтики сала и положила их на хлеб. Потом пригласила всех к столу.

— Ешьте. И ты, Витя, поешь за компанию.

Витя с Володей сели за стол. А мама поглядела на меня, принесла еще кусочек хлеба из кухни, отрезала сала и положила на хлеб:

— Ешь, доченька!

Сало было просоленное, пахло чесноком. Я долго его нюхала, пока мама не засмеялась и не сказала мне:

— Хватит обнюхивать. Ешь. Как там тетя Шура живет? — обратилась мама к Володе.

— Помогает партизанам, чем может. То белье постирает, то накормит лесных гостей. Если из деревни нужно что-нибудь отвести в лес, опять тетя Шура помогает. На лошади отвозит. И все от души.

— Да, хороший она человек. Мы с ней дружили, когда она здесь жила, люблю я ее.

Витя с Володей подкрепились, поблагодарили маму и пошли на кухню. Мне так хотелось узнать, о чем они шепчутся, хотелось пойти на кухню и посмотреть еще раз на этого необыкновенного парня. Он же оттуда, из леса.

Они сидели возле печи на низеньких скамеечках. Володя курил и разговаривал с Витей. Я вышла в темную прихожую, и вдруг меня пронзило: «А вдруг Володя не партизан, а провокатор? К Элику приходил провокатор, а назвался партизаном».

Я позвала Витю в комнату:

— Можно тебя на минутку?

Я плотно прикрыла дверь за ним и зашептала:

— Ты уверен, что он не провокатор? Вспомни Элика. К нему тоже пришли как будто из лесу.

Витя улыбнулся:

— Молодец, сестра, наблюдательная. Таким и должен быть настоящий подпольщик. Но не беспокойся, Володя у нас проверенный. Кроме того, он пришел с моим паролем от Толи.

— От какого Толи?

— От Полозова.

— И Толя в лесу?

— В лесу, вместе со Славкой. — В голосе Вити и грусть и зависть.

— Ну и что? — не сдавалась я. — И к Элику тоже пришли из леса.

— Ну, заладила! Тебе же говорят, он с моим паролем пришел. Когда Толя уходил в лес, мы с ним пароль придумали, Если человек скажет: «Покупаю швейную машину», — значит, от Толика. А я должен ответить: «Пожалуйста, продаем ручную». Кроме того, я ходил к нему в лес и участвовал с ним в разных операциях.

— Витенька, попроси его, чтоб он и нас с тобой в лес взял! И меня. Попроси!

Витя махнул рукой. И уже от двери шепнул:

— Наши Гомель взяли.

Он опять пошел на кухню. А я, ошеломленная известием о взятии Гомеля, думала: «Это же совсем близко! На машинах можно приехать за один день и освободить Минск».

Значит, скоро наши будут здесь.

И Толя в лесу. Толя — партизан. Вот почему он не приходил.

Толя пришел неожиданно, в ночь под Новый год. Мы уже собирались ложиться спать. Вдруг в окно кто-то постучал. Вначале я подумала: мерзлая ветка стукнула по стеклу. Но стук повторился более настойчиво. Полная луна светила вовсю. Я отодвинула занавеску и увидела человека в кожухе, в шапке-ушанке, с седыми бровями и ресницами. От неожиданности я испугалась: совсем близко у самого окна стоял чужой старик. Старик вдруг улыбнулся, и я сразу узнала его. Только один человек мог так улыбаться. Я узнала Толю и быстро побежала открывать дверь. Клубы морозного воздуха ворвались в комнату. Вошел Толя, быстро прикрыв за собой дверь.

Он снял кожух, иней на его ресницах и бровях растаял, и Толя уже не походил на старика. Я стояла, глядела на него во все глаза и не могла тронуться с места.

— Иди в постель, ты замерзла, — сказал Толя и опять улыбнулся своей необыкновенной улыбкой.

А я стояла, как дурочка, и молча глядела на него.

Толя взял свой кожух, накинул мне на плечи и застегнул на все пуговицы. Мне стало тепло-тепло, хорошо-хорошо. Кожух пах овчиной, лесом и дымом от костров. Он был самым теплым, самым замечательным кожухом на свете.

— Хорошо, что хозяин уехал в Ригу на праздник, сыну подарки повез, — тихо сказала мама, выходя из кухни. — Боимся мы его, чужой он.

Отец подал Толе руку:

— Ну, здравствуй, партизан.

— Тише ты, — зашептала мама, — соседи услышат, они еще не спят. — И кивком головы показала на стену.

— Закуривай. — Отец щедро протянул Толе пачку махорки.

— Не научился еще, а для друзей могу отсыпать немного, если вы не возражаете.

— Зачем отсыпать, всю бери. Я тоже не курю.

— Спасибо.

Толя спрятал махорку в карман, затем поднял меня и посадил на лавку рядом.

— Деточка, ты, наверно, голоден? — спросила мама. — Сейчас я тебя накормлю.

— Нет, я спать хочу. Давно я не спал в постели.

— Сейчас я тебе постелю.

— Нет, мы с Витей ляжем. Я только немного помоюсь.

— Витя, в печи стоит чугун с водой, может, еще не остыл, — сказала мама. — Пойдем, Таня, не будем им мешать.

Мне не хотелось снимать кожух — так тепло и уютно было в нем. Мама расстегнула пуговицы, сняла кожух с моих плеч и аккуратно положила его на лавку. Уходя, я оглянулась, и мне показалось, будто на лавке лежит человек.

Я поглядела на Толю. Он стоял ко мне спиной и снимал рубашку. Витя ухватом доставал из печи чугун.

Лежа в постели, я слышала, как плещется Толя на кухне, как ребята очень тихо разговаривают. Потом Толя сказал:

— Спать хочу — умираю.

— Ну, ладно, спи, — вздохнул Витя.

Я долго ворочалась в постели, не могла уснуть. Я так и не расспросила Толю, как ему живется в лесу, в землянке, как воюется. Толя спал, а я лежала и прислушивалась, не идет ли кто чужой? А вдруг нагрянут проверять документы. Но, к счастью, все было спокойно. За окном поднялся сильный ветер, пошел снег. Вьюга в шальном танце закружила пушистые снежинки. А я подумала, до чего же, наверно, страшно в такую погоду в лесу.

Утром я вскочила и посмотрела на кровать, где спали ребята. Кровать была застлана.

— Где… Витя? — спросила я у мамы.

— На работе. И Толя вместе с ним ушел из дома. У него задание.

Я чуть не расплакалась. «Надо же — проспала! Даже не простилась с Толей, не сказала до свидания!»

— Толя еще зайдет к нам? Он ничего не говорил?

Мама пожала плечами:

— Ничего не говорил.

Весь день я ждала его. Вечером Витя пришел с работы один.

— А Толя где? — не выдержала я.

— Ушел в отряд. Свое задание здесь он выполнил.

1944 ГОД

1

Я жадно дышу морозным воздухом. Сколько времени я не выходила на улицу! Наконец мама отпустила меня к Неле. Мне показалось: на улице стало светлее, небо чище и развалин как будто меньше, вот-вот выглянет солнце и позолотит все вокруг. Вскоре я вышла на Грушовскую улицу и вдруг услышала позади гул мотора. Меня догоняла машина. Пулей я выскочила на тротуар. По дороге ходить запрещено: могут сбить и никто отвечать за это не будет.

На тротуаре я оглянулась. Машина шла медленно, точно боялась сбить меня. А может быть, я совсем здесь ни при чем. Дорога скользкая, песком не посыпают, поэтому машины ходят медленно.

По тротуару идти было хуже, чем по дороге. До войны тротуар был дощатый. Доски растащили на дрова, и я шла по обочине, покрытой снегом.

Я свернула с дороги и направилась к калитке. Машина тоже остановилась. Я не убегала от фрицев. Зачем я им? Я вошла во двор, где жила Неля. И фашисты последовали за мной.

Я поднялась на крыльцо, постучала в дверь, и тут они догнали меня. Неля, ее мама и маленький Леня, Нелин брат, — все видели, как я привела в дом гестаповцев с черепами на шапках. А я и не думала их приводить и не подозревала, что они следят за мной. Приказали всем предъявить документы. Я протянула свой аусвайс и сжалась от страха. Вот сейчас они догадаются, что аусвайс не настоящий. А гестаповец прочитал вслух только фамилию и вернул мне аусвайс. И тут на его перстне я увидела такой же, как на шапке, человеческий череп. Я не могла понять, зачем им понадобилось проверять документы у меня, у Нели и Нелиной мамы.