Когда взорвется газ? - Данил Корецкий

Справа располагался покосившийся спортивно-оздоровительный комплекс, в который, как оказалось, и вели Черепахина то ли ноги, то ли спинной мозг, то ли подсознательные воспоминания.

У входа стояли три «убитых» иномарки. За скрипучей дверью, в гулком, выложенном кафелем сыром вестибюле играли в карты два азартных типа явно неблагородного происхождения. Они выжидающе уставились на вошедшего.

— Мне Семиног нужен, — сказал Черепахин.

— А ты кто? — поинтересовался тот, что постарше.

— Журналист, — ответил Иван. И, преодолевая неловкость, добавил: — Черепок. Я про него телевизионный сюжет снимал…

Игроки оживились.

— А-а, кинуху с дня рожденья! Клево! Давай, проходи, попарься… Он скоро нарисуется!

Услужливый востроносый банщик, получив пятьсот гривен, провел его в «номер». Иван прогрелся в жаркой парной с сухим дровяным паром, но лезть в бассейн с явно несвежей водой побрезговал, ограничившись прохладным душем.

За это время в примыкающем помещении банщик накрыл немудреный стол. Собственно, здесь все было просто и примитивно. Махровый халат знал и лучшие времена, простыни не хрустели от крахмала и чистоты, а стены покрывала растрескавшаяся плитка советской поры; шкаф для одежды или хотя бы вешалку заменяли несколько больших строительных гвоздей, вбитых в выкрошившиеся швы. Но крепкий «первач» и подкопченное сало с квашеной капустой и черным хлебом быстро сделали свое дело: Иван опять расслабился и приободрился.

В конце концов, Семиног сам предложил обращаться в случае необходимости. Он был в восторге, когда пьянка по случаю его дня рождения в сильно отредактированном виде была показана в новостях, как элемент светской жизни города.

— Классно показал, Черепок, уважительно! — высказался он. — Братва в отпаде! Если чо надо будет — подваливай без вопросов!

Вот он и подвалил. Уж кто-кто, а Семиног знает, как разрешить его проблемы!

В дверь осторожно постучали.

— Кто?

— Та не усирайся, Черепок, раз топорами дверь не вынесли, значит, свои! — раздался знакомый блатной баритон.

С чувством человека, осознающего, что допустил ошибку, Иван отодвинул задвижку. На пороге, засунув руки в карманы, покачивался с пятки на носок «король Шанхая» Слава Семиног. Круглое лицо с обвисшими щеками, круглые бесцветные глазки, нос картошкой, редкие светлые волосы, — вид у него был плебейский, и «крутой», с обязательными лейблами «прикид» не мог этого исправить. Слава был заметно пьян и широко улыбался. За спиной маячили фигуры то ли дружбанов, то ли телохранителей.

— Здоров, Черепок!

Дыша перегаром, Семиног обнял его, прижал, похлопал по спине, послюнявил щеку.

— Скоро у моего шефа праздник, как раз хотел тебя искать! Можно ему такое же кино сделать?

— Можно… — Черепахин пожал плечами. — Только у меня проблемы…

Семиног больно хлопнул его по плечу и гаркнул во всю глотку:

— Какие проблемы, братан? Ты же мой кент! Значит, никаких проблем у тебя нету!

Черепахин скривился и потер ушибленное место.

— Как нету… Ищут меня по всему городу…

— Та то фигня! — Семиног махнул рукой. — Щас выпьем, телок пощекотим, отдохнем, а завтра все твои проблемы порешаем…

Он вошел в «номер», привычно повесил куртку на гвоздь, оставшись в синей рубахе, черных джинсах и плечевой кобуре, из которой торчала пистолетная рукоятка.

— Чо зыришь? — довольно рассмеялся он, перехватив настороженный взгляд Ивана. — Хочешь, ствол подгоню? За штуку баков — «ТТ», любой бронежилет пробивает! Или пару гранат. Да что хочешь… Рынок, бля!

— А разрешение? — спросил Иван и понял, что сморозил глупость.

Семиног оскалился:

— Я все сам себе разрешаю. И ты разрешай, не бзди. Напишешь заяву: так, мол, и так, нашел пушку, хочу сдать… Хлопнут тебя, а ты им бумагу — вот, мол, шел в милицию…

Черепахин вздохнул.

— Не все так просто…

Семиног плеснул себе самогона, выпил, аппетитно закусил салом.

— Эт-точно… Смотря на кого нарвешься. Патрульные или участковый схавают, а опера или «беркутовцы» бумагу порвут да рожу начистят… Беспредельщики… Так чо там у тебя за вопросы?

Опуская второстепенные подробности, Черепахин рассказал о событиях последних дней. Семиног слушал внимательно и даже не прикасался к наполненному стакану.

— Так ты из-под конвоя сбежал, Черепок? — захохотал наконец он. — Значит, ты наш, блатной! Ну ладно, звякну сейчас одному человечку, пробью твой вопрос! Только давай выпьем вначале!

Они выпили. Точнее, выпил только бандит, а журналист помочил губы, изображая, что пьет.

Отрыгнув и достав телефон, Семиног татуированными пальцами принялся набирать номер.

— Здорово, Вован! Дело есть. У моего знакомца непонятки возникли. В прокуратуру вызвали, арестовали, дело шьют, а он не при делах совсем. Когда на выводку повели, он и сделал ноги… Да вроде того… Точно, журналист… Ага…

Семиног перестал улыбаться и бросил быстрый взгляд на Черепахина.

— А с чего его объявлять? Мы разве на мусоров работаем? Кто сказал? Да ты что?! Точно? Тогда другое дело. Ну, да… Здесь он у меня. Где, где… В Караганде! В бане у меня…

«Король Шанхая» нахмурился и, стараясь не встречаться взглядом с Черепахиным, допил остатки самогона. Молчание затягивалось.

— Попал ты в блудную, братан, — наконец проговорил Семиног. — Кому-то дорогу перешел по-серьезному…

Иван почувствовал, что дело приобретает плохой оборот.

— Да я вообще ничего не делал! — Для убедительности он прижал руки к груди. — Какая-то съемка, какая-то пленка…

Семиног махнул рукой.

— Это все херня. Главное то, что тебя наши ищут. Такую команду дал большой босс. Скоро он всю эту слободку скупит вместе с шахтой… С ним никто не может ссориться. Потому я тебя объявил.

— Как же так, — растерянно сказал Черепахин. — Ты же сказал — обращайся, если понадобится… А сам меня сдаешь?

— Я же тебе расклад кинул! — холодно ответил Семиног и пожал плечами. — Ты мне кино снял, я тебе лавэ проплатил. И все. Какие у нас дела? Ты не наш, ты лох! Если я тебя не объявлю, мне наши предъяву сделают. Зачем мне это надо? Каждый баран висит за свою ногу!

«Из огня, да в полымя!» — кстати или некстати вспомнил Черепахин. Он встал, оделся, тяжело вздохнул, сложил руки за спиной и стал ждать.

Семиног выпил еще полстакана, осмотрел своего недавнего кента с головы до ног, усмехнулся:

— Да не бери в голову, Черепок! Чего задергался? Пока приедут, повеселись от души, по полной программе! Я тебе даже Томку отдам… Знаешь, как она строчит!

Но Черепахину было не до Томки.

— Пойду в сортир, что-то плохо мне, — выдавил он и, пошатываясь, вышел в коридор.

Семиног проводил его внимательным взглядом и подмигнул заглянувшему охраннику — высокому, с узкими плечами и маленькой пулевидной головой.

— Слышь, Уж, ты это, присмотри аккуратно за ним…

Иван быстро двинулся в конец длинного коридора, свернул за угол, но не пошел на отчетливый запах туалета, а открыл окно и вылез в прохладную темноту. Он оказался в захламленном дворе, совершенно не представляя, как отсюда выбраться. Почти наощупь двинулся вперед. Глаза постепенно привыкали к темноте. Может, и удастся унести ноги…

— Эй, ты, куды? — заорал кто-то сзади страшным голосом. — Назад, сука!

Черепахин шарахнулся в сторону, споткнулся, звякнуло и перевернулось ведро. Вскарабкавшись по куче пустых ящиков, он оказался на ветхой крыше какого-то сарая.

— Куды полез, зараза! Пымаю, кишки выну! Вертайся взад! — послышался другой голос — расхлябанный и наглый.

Рубероид опасно прогибался под ногами. Сарай примыкал к деревянному забору. За ним тянулась узкая темная улочка, как канава без дна — только черная непроницаемая тень. Что там, внизу? Может, торчит ржавая арматура, так и повиснешь, как жук на иголке… Черепахин замешкался.

— Лови его, Михайло, уйдет! — орал страшный голос.

Тяжелое тело спрыгнуло на землю.

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Иван перелез через забор, повис на вытянутых руках и разжал пальцы. Ему повезло — внизу не было ни ямы, ни канавы, ни торчащих кольев, ни битого стекла. Пригнувшись, он осторожно побежал по улице. Сзади, матерясь, ломились через забор преследователи. Под ногами то пружинил слой мусора, то разлетались зловонными брызгами лужи нечистот, то скрипели битые кирпичи…

На миг Иван увидел себя со стороны: словно кадры из триллера — обреченный человек, волею судьбы выброшенный из цивилизованного мира и бегущий по диким джунглям. Справа и слева чернели выбитые оконные проемы, кое-где еще теплилась жизнь, о чем свидетельствовал тусклый огонек свечи или керосиновой лампы. Но это были низшие формы жизни, которые ничем не могли ему помочь. Хорошо еще, если не швырнут кирпич в голову или не пальнут из обреза…