Дурная слава - Джанет Дейли

— А ваш брат часто удирал?

— Постоянно, — сообщила Иден. — Джед всегда был строг с Винсом. Возможно, слишком строг. Думаю, Джед опасался, что Винс вырастет таким же бесполезным и безответственным, как наш отец, поэтому он был с ним суров больше, чем следовало.

— Ваш брат не произвел на меня впечатление человека, которому бы это пошло на пользу.

— Так оно и есть. В результате Винс все здесь возненавидел, хотя он никогда особенно и не любил ранчо. Когда мы сюда приехали, Винс уже был достаточно взрослым. И ему было тяжелее, чем мне, приспособиться к этой жизни после Сакраменто. Здесь не было телевидения — он не мог смотреть «Улицу Сезам».

— Или «Большую птицу»? — вставил Киннкэйд, утрированно изображая ужас.

Рассказывая, Иден вдруг осознала, как давно все это было, задолго до рокового выстрела. А ведь за все эти годы она впервые говорила с кем-то, кроме брата так легко и откровенно.

— Да, и «Большую птицу», — повторила она. Здесь не было соседских ребятишек, чтобы поиграть с ними, а радио мешали слушать помехи. Для городского ребенка это было странное и пугающее место. Ночью здесь выли койоты, а гремучие змеи ползали кругом даже днем. Школы поблизости не было, и поэтому нам пришлось учиться дома. Мне уже исполнилось тринадцать, когда я начала посещать настоящую школу. К тому времени Винс уже получил водительские права, и мы с ним ездили в школу и обратно на пикапе. Джед рассчитал, сколько миль отделяют наш дом от школы, и проверял одометр каждый вечер. Бедный Винс! Если на одометре оказывалось хоть на несколько десятых мили больше, ему устраивали черт знает какую головомойку. К счастью, в конце концов один из приятелей Винса научил его сбрасывать лишние цифры с одометра.

— Меня удивляет, что ваш брат не бежал. Большинство подростков в подобной ситуации удрали бы.

— Он не раз поговаривал об этом, но на самом деле возможность совершать недозволенные поступки под самым носом у деда и оставаться безнаказанным приятно щекотала ему нервы. — Иден подозревала, что именно это в основном и удерживало Винса на ранчо. — Правда, одно время он хотел, чтобы я убежала вместе с ним, — вспоминала Иден, — но я уже тогда знала, что это место — для меня. В какой-то момент я полюбила здесь все. — Она подняла голову и подставила лицо ласковому ночному ветерку. — Шум и сутолоку города я могу переносить не более нескольких часов. Мне куда приятнее слушать бормотание ветра в траве, чем гомон дюжины голосов сразу. Мне нравится запах полыни и вид холмов, поросших можжевельником, мне нравится вкус кофе, сваренного на огне костра. А гремучие змеи — это всего лишь некоторое неудобство, неизбежно связанное с жизнью здесь, как для горожан крысы и тараканы. Она немного помолчала и добавила тихо:

— Я не могла бы продать ранчо. Это все равно что расстаться с собственной душой.

Произнеся эти слова, Иден вдруг спохватилась, сердясь на себя за то, что столько рассказала Киннкэйду о своей жизни и чувствах. Он был ковбоем, перекати-полем, кочевавшим по стране и не задерживавшимся на одном месте больше чем на несколько месяцев.

— Должно быть, вам несладко приходится, если ваш брат ненавидит ранчо и хочет его продать, — заметил Киннкэйд.

— В известной степени.

— Ваш брат пытается давить на вас?

«Ваш брат». Это словосочетание повторялось им слишком часто, что насторожило ее. Она резко обернулась к Киннкэйду, полная недоверия и подозрений.

— Почему вы задаете столько вопросов о моем брате?

Он ответил не сразу. Но в выражении его лица не было ни малейшего намека на вину или раскаяние.

— Просто потому, что, если бы я задавал вопросы, касающиеся вас, вы бы не стали отвечать.

И действительно, она ничего не стала бы ему говорить, уйдя после второго или третьего его вопроса.

— Теперь я вижу, мне следовало бы помнить, что вы такой же, как все остальные мужчины, встречавшиеся мне, — заявила она, Чувствуя, как в ней поднимается гнев. — Скажите мне, Киннкэйд, что вы надеетесь разнюхать? Хотите узнать, какова Иден Росситер на самом деле? Действительно ли она холодна, расчетлива и безжалостна, как говорят о ней все? Ну, теперь вы уже составили обо мне мнение. И было бы любопытно узнать, каково оно.

— Пока рано говорить, учитывая, что прежде мне никогда не приходилось встречать мужененавистниц.

— Я вовсе не мужененавистница, поскольку ненависть требует определенной силы чувств, а у меня нет вообще никаких чувств.

Но Киннкэйд уже успел составить' себе некоторое представление об Иден.

— Возможно, у вас нет ненависти к мужчинам, — согласился он. — Но вы не очень-то им и доверяете.

— Вы ошибаетесь, я очень даже верю, что они приходят и уходят, когда им вздумается, и дают обещания, которые не собираются выполнять. Я также верю в их эгоизм, жестокость и мстительность. — Она умолкла, и губы ее искривились в холодной и вызывающей усмешке. — И я буду верить в сказанное мною, даже если вы попытаетесь убедить меня, что мужчины не такие, как я их описала.

— Зачем же стричь всех под одну гребенку? Есть такие, есть и другие…

Но Киннкэйд сказал совсем не то, о чем думал в данный момент. Сейчас его больше всего волновала необыкновенная, удивительная красота Иден.

— Я вас недооценила, — пробормотала она.

— А в чем дело? Вы удивились, что я сказал правду? Или никак не ожидали услышать ее от меня?

— А это важно?

— По правде говоря, нет.

Вдруг совершенно неожиданно он обнял Иден и прижался губами к ее губам. Она буквально оцепенела от его теплого, искусного поцелуя.

Киннкэйд поддался неудержимому порыву. Он разгадал в ней страсть, и ему захотелось ощутить ее. Он прижался крепче к ее губам, чувствуя их нежность, потом его губы раскрылись и поглотили их.

Другие женщины, как он знал по опыту, подались бы к Нему, отвечая на ласку, или отпрянули назад. Она же стояла окаменев, как школьница. Ее неопытность стала совершенно очевидной. Это его потрясло. Киннкэйд отстранился, пытаясь совместить то, что он узнал о ней, с внешностью зрелой, вполне расцветшей женщины.

Она побледнела, и в ее глазах он прочел страх и гнев. И все же какое-то шестое чувство подсказывало ему, что его поцелуй был приятен девушке. И в этот момент Киннкэйд понял — она будет принадлежать ему.

— Вы правы, что не очень-то доверяете людям, — сказал он и выпустил ее из объятий. — Вы и мне не должны доверять.

— И не буду. — Она произнесла эти слова как клятву и прошла мимо него в дом.

Часом позже Киннкэйд лежал на своей лавке в бараке, уставившись в потолок. Мысли его все еще были заняты Иден Росситер — хладнокровной убийцей, как считали многие. И все же она была загадочна и привлекательна для него.