Ромашковый лес - Евгения Агафонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гриша заметил, что где-то там, чуть ближе горизонта, танцуют те самые шимпанзе, вместе с которыми когда-то был и он. Они по-прежнему собирали вкруг себя восторженно-радующихся зверей. На душе стало невыносимо. Его тянуло туда, к ним, ведь он так давно так далеко от них. Но Гришке не хотелось, чтобы животные потешались над ним, поэтому он стал снова учиться танцевать, только на этот раз сам у себя, дома. Но у него ничего не получалось. Его танец был каким-то несуразным и…в общем, это был совсем не танец. Отчаявшийся шимпанзе решил, что больше никогда не сможет вернуть себе ту славу прекраснейшего и восхитительнейшего танцора. От этого стало так разрывающее больно, что он, бросаясь на землю каплями слёз из глаз, рванул к небесам, придерживаясь за лианы.
Он и не заметил, как оказался на том самом дереве, не так давно поразившем его своим могуществом. Но теперь он не поднимался на самый верх: он знал, что там он увидит то, чего видеть ему совершенно не хотелось. Поэтому Гриша сел на среднюю веточку и зарыдал. Водопад из глаз было не остановить, как он ни пытался. Да он и не пытался.
–Послушайте! Да вы ж меня затопите! А я плавать не умею – ленюсь, – услышал Гриша где-то у левого плеча.
Он повернулся направо – ему пришлось сделать полный оборот – и увидел рядом с собой ленивца. У него были большие, когтистые лапы, мягкое, похожее на продолговатый пузырь, тело, и добрые-добрые глаза.
–Простите… – виновато произнёс шимпанзе.
–Не прощайся, ты только пришёл. Ты чего ревёшь, скажи лучше?
–Я…я… – Гриша думал: соврать, что его отругала мама, и он расстроен, или сказать правду…
–Я подожду, – пристроившись на ветке рядом с шимпанзе, сказал ленивец.
–На меня мама ругалась за то, что…
Ленивец улыбнулся:
–Я подожду.
И тут Гриша не выдержал:
–Я устал! Понимаете? Устал! Я устал бороться! С собой, со всеми, с миром! Я ничего не понимаю, у меня ничего не получается! Всё рушится прямо на глазах! Всё ломается прямо у меня в руках! А еще эти танцы! Я который месяц пытаюсь снова танцевать, как раньше, но ничегошеньки не выходит! Я больше не могу….
–Устаешь бороться – устаешь жить. Устаешь жить – перестаешь бороться. Перестаешь бороться – перестаешь жить. Ты же не хочешь перестать жить?
–Не хочу. Но что мне сделать для того, чтобы снова хотеть бороться?
–Начни всё заново.
–Это как? – недоумевал Гришка.
–Легко! Новый день – это новая жизнь. Не бойся жить заново. Если надо, из раза в раз начинай всё сначала, чтобы в конце жизни ты смог быть уверен в том, что это была твоя лучшая жизнь.
–А вы? Вы всегда так делали? – поинтересовался шимпанзе.
Ленивец обреченно и как-то светло улыбнулся.
–Я слишком поздно это понял. А ты, ты еще можешь всё: весь мир – твой! Ты главное не уставай жить. Танцуй! И если танец – это жизнь, тогда живи чаще. И дольше живи!
Ленивец хотел уйти, но был так ленив, что просто лёг к себе на лапку и уснул.
–«Не бойся жить заново. Если надо, из раза в раз начинай всё сначала, чтобы в конце жизни ты смог быть уверен в том, что это была твоя лучшая жизнь», – повторил Гриша и куда-то помчался.
Он вернулся к себе домой и снова и снова начинал танцевать, каждый раз терпя поражение в борьбе с движением и с собой. Но на утро он просыпался и опять начинал танцевать. И всё равно у него не получалось ничего. Он снова отчаялся и в порыве боли помчался туда, где собираются сотни лесных жителей, чтобы пропустить через свою душу латинский ритм.
Он влетел на середину поля и начал двигаться. Все, кто до этого момента ещё танцевал, замерли на месте и потупленным взглядом наблюдали за тем, что творится с Гришей. А он никого не замечал. Слёзы, вырывавшиеся из глаз, перетекли куда-то внутрь, заполонили собой сердце, а потом где-то просто испарились. Он танцевал нелепо, но с душой. Он пытался заглушить свою боль. И у него получалось: с каждым движением его танец становился всё грациознее и завораживающей. С каждым новым шагом его боль превращалась в какую-то бешеную танцевальную агонию, и уже через несколько минут его охватило полное счастливое безумие. Он вновь двигался по-королевски и чувствовал, что каждый взмах, каждый шаг он делает в порыве. Этот порыв, превратившийся из отчаяния в беспредельную радость, он назвал желанием жить. Оно в нём проснулось с новой силой. С такой, с которой не просыпалось раньше никогда. Он танцевал, и им снова восторгались, а он знал, что главное – не уставать. Не уставать ни бороться, ни жить. И танцевать, танцевать, танцевать…Ведь именно так ты чувствуешь всем собой, ощущаешь всем сердцем, что живой.
Что такое любовь?
I.
Растеребив на себе шерсть и аккуратно пригладив усы, для того, чтобы все это скорее высохло, кошка легла на подоконник. Солнце пробиралось до самых косточек и, казалось, будто каждую секунду делаешь огромный глоток чая, который растекается по всему телу и греет каждую клеточку. Киска ощущала эти солнечные глотки и расплывалась в изнеженном удовольствии.
Вдруг послышался звук скрежетания железного ключа в замочной скважине. Кошка даже не дрогнула. Она только лениво повернулась в сторону двери, откуда должны были появиться хозяева и, сделав недовольную мордашку, демонстративно стала смотреть в окно.
–Сейчас ворвутся в комнату, как спартанцы, начнут кричать «Кис-кис-кис! Где ты, Марта!» – ворчала про себя кошка.
–Марта! Марта! Кис-кис-кис! Где ты, Марта?
–Потом заметят, начнут тискать. Будут уши трогать, прижмут к себе так, что я окажусь в жутко нелепой позе! Только шерстку портят! – продолжала она.
–А! Вот ты где, проказница! Ну-ка иди сюда! Моя милая! Дай я тебя почешу…Какая же ты у нас хорошая! Мурлыкаешь… – прижимая к себе любимицу, говорила темноволосая девушка.
–Конечно мурлыкаю! Не буду мурлыкать – поесть не дадите. Знаю я вас!
–Марта, я хочу тебя кое с кем познакомить.
Кошка дернулась и невольно вскочила на лапки, зачем-то собираясь защищаться. Глаза ее блестели ужасом. Солнце стало сильно обжигать шерсть.
–Что ты так распереживалась! – улыбнулась хозяйка, – Он хороший.
Это насторожило Марту. Она еще больше напряглась и ждала того, с кем ей придется знакомиться. Она была уверена, что, наверняка, хозяева решили подобрать ей друга. Ну конечно! Ведь они