Новая сестра - Мария Владимировна Воронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказать «никуда не пойдешь», закрыть на ключ, и все. Пусть кричит, пусть ненавидит родителей, зато останется жива. Да, так она и сделает. Попозже вечером сходит к учительнице, скажет, что у Нины температура. Если справка будет нужна, так зря, что ли, она в медицинском учреждении работает.
Нина принесла из комнаты вилки и ложки и оттеснила мать от таза с посудой.
– Спасибо, Ниночка.
Мура зашла в маленькую комнатку при кухне, где они обычно сушили и гладили белье, а сейчас на широком подоконнике сидел доктор Воинов и курил.
– Папироску? – он протянул ей пачку, не дожидаясь просьбы.
Она вспрыгнула на подоконник рядом с ним и прикурила.
– Соболезную, – сказал Воинов мягко, – знаю, он для вас много значил.
– Угу, – отмахнулась она, – скажите, ваш Петя завтра идет?
Воинов нахмурился:
– Идет.
– А вы не боитесь?
– До смерти.
Воинов глубоко затянулся, и прерывисто, будто всхлипывая, выдохнул.
– Но вы его отпускаете? – осторожно спросила Мура.
– Пришлось. Все ему объяснили про толпу и про Ходынку рассказали, и что даже если завтра всех пионеров затопчут, Киров все равно не воскреснет, но без толку. Петр Константинович сказал, что если надо идти, то он пойдет, и ни за что не будет прятаться за чужую спину. Долг есть долг, сказал он, и на это мы с женой не нашли что возразить.
Мура вздохнула:
– Боюсь, если я Нину запугаю, она мне то же самое скажет.
– В этом не сомневайтесь, Мария Степановна. Чувство долга в наших детях развито на «отлично». Ну скажите ей, что она девочка, что ли…
– Она рассмеется мне в лицо.
– Н-да… – Воинов покачал головой.
– А вы сами были на прощании?
– Был. Но меня Стенбок провел без очереди, у него какие-то связи остались с Гражданской на самом высоком уровне. Иначе я бы не пошел, не из боязни, а кто-то в лавке должен остаться. Вдруг бы началось массовое поступление, а меня нет. Впрочем, насколько я мог видеть, организовано все неплохо.
– А завтра что будет? Одна надежда, что детскую колонну отдельно поведут. – Мура внезапно похолодела от дикой мысли: – Константин Георгиевич, а вдруг враги снова нападут? Вдруг выстрел в Кирова – это только начало диверсии?
Воинов странно взглянул на нее:
– Что ж, возможно… Маловероятно, но не невозможно… А мы, стало быть, выставляем детей вперед, чтобы показать, как нам не страшно. Эх, Мария Степановна, ненавижу лгать, но ради такого дела возьму грех на душу, попробую уговорить вашу Ниночку.
Воинов погасил папиросу и вышел к Нине, которая быстро и сноровисто вытирала чистые тарелки пожелтевшим и размягчившимся от старости льняным полотенцем.
– Собираешься завтра идти, Ниночка? – спросил Воинов как бы между прочим.
– Конечно! – Нина просияла. – Меня выбрали.
– О! Как же иначе, ты ведь круглая отличница и примерная пионерка.
Нина потупилась и принялась сильнее тереть тарелку. Она всегда смущалась, когда ее хвалили.
– Ты молодец, Ниночка, молодец. Мы всегда просим Петра Константиновича, чтобы он на тебя равнялся, но пока сама видишь… – Воинов засмеялся, а Мура растерялась, не понимая, куда он клонит.
– Он ничуть не хуже, чем я, просто математика ему плохо дается. – От смущения слова прозвучали слишком сурово, но Воинов не обиделся.
– Ниночка, а не думаешь, что если ты больше всех достойна, то тем более надо уступить?
Нина аккуратно поставила сухую тарелку в буфет и с недоумением взглянула на своего собеседника:
– Что вы имеете в виду, Константин Георгиевич?
– Нина, понимаешь, иногда надо протянуть руку помощи кому-то, кто не так хорош, как ты. Чуть-чуть потесниться, помочь человеку развиться. Понимаешь меня? Дать ему то, чего он еще недостоин, чтобы он стал достоин. Как бы авансом, понимаешь?
– Но если он еще не заслужил?
Воинов вздохнул:
– О, дорогая моя, тут мы с тобой вступаем на скользкую дорожку… Как понять, кто заслужил, кто нет, какие критерии и, главное, судьи кто? Ты, например, возьмешь на себя ответственность отделить достойных от недостойных?
– Это у нас решает совет отряда, – сказала Нина.
– Ну хорошо, хорошо. Но иногда, а точнее часто, надо верить в человека и помогать ему. Если он скотина последняя, то твоя помощь ничем его не обрадует, а если хороший, то может и окрылить. Вообще если человеку почаще напоминать, что он хороший, то он обязательно улучшится. Закон природы.
– А если плохой – ухудшится?
– Совершенно верно, Нина. Короче говоря, подумай, не следует ли тебе уступить свое место в траурной колонне какому-нибудь менее заслуженному пионеру?
Нина вздернула подбородок:
– Мне? Почему это?
– Потому что ты и так, прости за грубость, но практически идеал, – улыбнулся Костя, – а твоим товарищам есть куда расти. Ниночка, милая, я понимаю тебя. Весь город хочет проститься с Сергеем Мироновичем, но это, сама понимаешь, невозможно. Каждому ленинградцу есть за что поблагодарить товарища Кирова, но многие уступили свое право ради вас, детей, чтобы тридцать тысяч самых достойных школьников проводили его в последний путь. Нина, ты верная большевичка, Киров и так останется в твоем сердце, а для другого ребенка прощание с Сергеем Мироновичем может стать откровением, переломным моментом в жизни.
Нина нахмурилась:
– А Петя тогда почему идет?
– Потому что Петя шалопай и будущий солдат.
Она аккуратно сложила полотенце:
– Я не знаю, Константин Георгиевич… Никогда не думала о том, что надо уступать. Нет, еду там, или учебник, или деньгами поделиться, это я
