Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

Суп мирно булькал на примусе, наполняя кухню приятным ароматом птицы и кореньев. Оттого, что ей на ум пришло полузабытое слово «коренья», Элеонора засмеялась и быстрее заработала ножом. Кочан распадался на тонюсенькие полоски, хрустел и пах свежестью.

В окне светило радостное, как детский смех, солнце, выбравшееся из ночи на короткую прогулку. Стояла ясная погода первого дня зимы. На город уже плотно лег молодой уверенный снег, уже украсились белой окантовкой крыши и фасады, но кое-где проглядывала еще пожухлая травка и опавшая листва. Город стоял нарядный и радостный, и у Элеоноры на душе было ясно и хорошо. Внезапный порыв ветра вдруг принес и прилепил к оконному стеклу яркий желтый листочек, как привет от ушедшей осени. Элеоноре показалось, что это хороший знак. Торжества по случаю очередной годовщины революции отгремели, отбушевали, некоторое время можно не подхлестывать себя и товарищей, чтобы рапортовать к сроку об очередном достижении. Первая пятилетка завершилась полной победой, основы социалистической экономики заложены, обороноспособность крепнет. В чем это на практике выражается, непонятно, но в теории говорят, что так. Вторая пятилетка тоже, судя по газетам, идет с полным успехом. Пора ослабить вожжи, дать народу передышку, и жизнь наладится сама собой. Недаром Костя говорит, что человек не может долго сходить с ума. Есть такое выражение «память нормы сильна». Если перестать народ постоянно запугивать и грабить, вкачивая в головы безумные, но стройные идеи, чтобы искаженное сознание не замечало насилия и грабежа, то люди быстро одумаются, придут в себя и заживут нормально, по обычным человеческим законам. Год великого перелома миновал пять лет назад, за это время кости должны уже срастись и функция конечности восстановиться. Пора, пора снимать гипс страха, иначе в суставе начнется анкилоз, и кровообращение пострадает необратимо, вплоть до гангрены. Во власти должны понять такую простую вещь, там сидят хоть и фанатики, но все же, надо надеяться, не полные идиоты.

Посолив капусту, Элеонора принялась ее изо всех сил жамкать, привычно удивляясь, откуда у нее, княжны, такие большие и сильные руки. А почему у тебя такие большие уши, бабушка? Бог его знает… Никого ведь не осталось из родни, чтобы спросить. Архангельские в ссылке, но они никогда не поддерживали со Львовыми близких отношений, а сами Львовы кто уехал, кто расстрелян. Никто не скажет ей, что руки тебе достались от папеньки. Или от бабушки, которая во всех остальных отношениях была блестящая светская красавица, но вот руки, увы… И про глаза никто не расскажет, и про нос… и про то, какими людьми были ее родители, тоже никогда ей не узнать. Порваны все связи. А у Кости их вообще никогда не было, он подкидыш. Получается, они только втроем, нет, пожалуй, вчетвером. Костя, Петр Константинович, она сама и Полкан. Случись что с одним супругом, второму негде искать поддержки, а если возьмут их обоих, Пете одна дорога – в детский дом. Хоть бы собаку ему там разрешили оставить, все будет утешение.

Нет, отставить! Элеонора тряхнула головой. Сколько можно, в самом деле, стоит ей остаться наедине с собой и задуматься, обязательно кончается мыслями, куда пойдет Петя после ее ареста! Двадцатые годы пережили, а дальше такого безумия уже не будет. Просто не может быть.

Взяв с полки любимую эмалированную кастрюльку цилиндрической формы с вишенкой на боку, Элеонора начала утрамбовывать капусту. Влезло тютелька в тютельку. Похвалив себя за прекрасный глазомер, Элеонора положила сверху тряпочку, накрыла деревянным кругом, а сверху для веса поставила специальный булыжник, который Петр Константинович притащил с берега залива и который она три часа оттирала щеткой, а потом все равно прокипятила.

Скоро будет замечательная закуска, источник витаминов, которых так не хватает в рационе. Петр Константинович обожает квашеную капусту, а для Кости после ранения это слишком тяжелая пища. Ему придется потушить ее с картошечкой, благодаря хитростям от Пелагеи Никодимовны он и не заметит, что там мясом с салом даже не пахнет. За семнадцать лет советской власти многое она научилась делать без мяса, но так, что как будто бы и с мясом. Ну да ничего, со следующего года обещают карточную систему отменить. Интересно, как будет? Лучше или хуже? По логике событий надо полагать, что хуже, но так хочется верить, что наоборот! Заборные книжки, с одной стороны, удобно, гарантируют, что с голоду не умрешь. Восемь-девять рублей на паек, и даже со скромной сестринской зарплаты еще остается прикупить картошки, капустки, морковочки, молока иногда. В общем, продержаться можно. У них в семье получается две книжки служащих и одна детская, плюс Костя зарабатывает очень хорошо, так что они могут себе позволить такую роскошь, как собака. Правда, иногда Петр Константинович притаскивает из своего клуба служебного собаководства кости, совершенно непригодные для человеческого употребления, и это серьезное подспорье, иначе содержать крупного служебного пса было бы тяжело. Они бы все равно завели Полкана, потому собаководство для сына, похоже, такое же дело жизни, как для Кости медицина, но от многих трат пришлось бы отказаться. В принципе, Костя мог бы получать книжку не служащего, а спеца. Вообще мог бы жить совсем иначе, получить не комнату с довеском в коммуналке, а хорошую отдельную квартиру, не бегать пешком, а пользоваться услугами шофера, а ей, супруге маститого профессора, было бы не по чину самой шинковать капусту и варить супчик. После возвращения Кости с Гражданской войны все к тому шло. Заслуженный красный командир, он блестяще защитил докторскую диссертацию, его монография о проникающих ранениях имела большой успех, а превосходным клиницистом доктор Воинов считался и до революции. Было у него еще одно преимущество, которое нормальные люди считали ничтожным, а власти придавали ему ключевое значение – это безупречное социальное происхождение. Словом, все предвещало головокружительную карьеру, Косте надо было только подготовить несколько учеников, чтобы стать профессором. Тут все и забуксовало. Бесенков почуял конкурента, сработал единственный вид диагностического чутья, которым бедняга обладал. По существу к Косте придраться было невозможно, Бесенков, даром что дурак, а понимал, что на этом поле у него нет шансов. Что ж, он зашел с козыря, коим была молодость доктора Воинова. Стал публично называть его «Костенькой», и при всяком удобном и неудобном случае напоминать, как многому Костеньке еще предстоит научиться, прежде чем сравняться с такими корифеями, как, например, сам Бесенков.

Тем временем Костенькина монография расходилась как горячие пирожки. В те годы общение с