Аляска золотая - Андрей Бондаренко

– Ничего не понимаю! – плаксивым голосом доложил Емельян. – Чертовщина какая-то! Следуем вперёд с постоянной скоростью пять-шесть узлов в час. Это просто отлично! Только вот куда, собственно, следуем? Неизвестность полная!

– Как это – неизвестность? – не понял Егор. – Компас-то тебе на что, шкипер?

– Не работает компас, Александр Данилович! Вот, сами полюбуйтесь…

Стрелка компаса, действительно, вела себя более чем странно: то нервно приплясывала, мелко-мелко подрагивая в тридцати-сорока градусном секторе, то начинала медленно и плавно кружиться – по часовой стрелке…

– Ещё поздней ночью, когда с небес опустился серый туман – совместно с полной тишиной – и началась эта катавасия. С тех пор ветер уже успел поменять своё первоначальное направление, так что куда мы сейчас идём – совершенно непонятно. Солнца не видно, поэтому буссолью и астролябией тоже не воспользоваться.

– Ладно, потом определимся с местоположением! – легкомысленно махнул Егор рукой. – Не вечно же висеть этому туману. Рано или поздно распогодится, солнце появится, вычислим и долготу, и широту…

«По дереву постучи, дурилка картонная!», – посоветовал мнительный внутренний голос. – «Тоже мне – «не вечно», «рано или поздно»…. И через левое плечо не забудь, братец, трижды сплюнуть…».

Плавание продолжалось, дни летели нескончаемой вереницей, а ничего, ровным счётом, не менялось: устойчивый ветер, густой серый туман над океаном, тревожная тишина, сошедший с ума компас, полная неизвестность.… А ещё навались жара с духотой, ветер стал горячим и колючим, крупные капли пота приходилось смахивать со лба через каждые три-четыре минуты. Дети капризничали и часто беспричинно плакали.

– Хочу к папеньке в деревню! – тоненько и жалостливо всхлипывала Лиза Бровкина. – И, чтобы, зима была! Снег, чтобы, везде лежал…. Белый такой, холодненький…

«Уже почти полтора месяца прошло с тех пор, как нас куда-то понесло от чилийских берегов…. Дурь несусветная!», – негодовал внутренний голос, ставший от постоянной духоты нервным и ворчливым. – «Принесёт вот теперь – не пойми куда! Лишь бы не в Антарктиду, с малолетства не люблю холодов…. Хотя и жара уже надоела – хуже корабельной, слегка пованивающей солонины….

Каждый вечер, когда дети засыпали, Егор и Санька отправлялись гулять по слегка покачивающейся палубе «Александра». На самом носу корабля были сложены большие холщовые мешки, заполненные рваными верёвками, лопнувшими канатами и лоскутьями старых парусов. Супруги Меньшиковы подолгу сидели на этих мешках и болтали. Вернее, говорил в основном Егор, а Санька жадно слушала, охала, ахала и лишь иногда задавала уточняющие вопросы.

Он рассказывал о войнах и революциях, произошедших в восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом веках, о сделанных научных открытиях, о полётах в космос, о подводных лодках, биржах, самолётах, лифтах и небоскрёбах, о политических партиях, об ужасах фашизма, о….

Темам его рассказов не было числа, по Санькиным глазам было видно, что многого она просто не понимала, а многого – и не хотела понимать.

«Бедняжка! Сразу столько свалилось на неё!», – жалостливо вздыхал добрый внутренний голос. – «Ты уж, братец, не перестарайся! Наша Сашенция – во всех отношения – девушка крепкая, но как бы случайно умом не тронулась…. Ты давай, больше распинайся про моду, стишки почитай, фильмы перерасскажи – про неземную любовь…».

А ещё Санька, которой черноволосая Исидора на прощанье подарила несколько толстых книг и тонкий, составленный от руки испано-английский словарь, занялась изучением испанского языка.

– Зачем тебе это, моё сердечко? – недоумевал Егор.

– Очень уж красивый язык! – скупо улыбалась жена. – Такой мелодичный и певучий…. Опять же, вдруг, мы ещё вернёмся в Аргентину? Славная и красивая страна! Вот он мне тогда и пригодится…

Егор посмеялся немного, а потом подумал и присоединился к супруге. Вдвоём дело пошло гораздо веселей и продуктивней.

Беда пришла внезапно: от жары начала протухать питьевая вода в больших дубовых бочках, да и запасы прочей жидкости (пусть и алкогольной) значительно сократились.

– Всё, господа и дамы, с сегодняшнего дня умываемся, а также и стираемся, только забортной водой! – объявил Егор. – Понятное дело, что детей это не касается. Пока – не касается…. Далее, воду пьём, только разбавляя её – один к одному – вином. Такая смесь гораздо лучше утоляет жажду, проверено. Ничего ребятки, пробьёмся!

По приказу Егора на палубе надёжно укрепили разную посуду, в которую – из серого тумана – потихоньку выпадали крохотные росинки. Всю эту «туманную» воду по-честному отдавали женщинам и детям.

Ещё через полторы недели, когда вода в бочках окончательно протухла, мужчинам пришлось перейти на «парусную» воду: по верёвочным лестницам они забирались на высокие мачты и – с риском для жизни – выжимали из мокрых парусов в различную тару жалкие капли воды. А некоторые индивидуумы, боящиеся высоты, по-простому жадно вылизывали сырую парусину…

Навалилось ощущение полной безысходности, окончательно стихли шутки и весёлые разговоры. Вообще путешественники и путешественницы старались – как можно реже говорить между собой: казалось, что особенно нестерпимая жажда приходила именно в процессе – пусть и короткого – разговора…

«Так, наверное, и сходят с ума!», – с кривой усмешкой предположил одуревший внутренний голос. – Ещё неделя-другая этого серого кошмара и всё, ощущение действительности притупится, всё сольётся в единую пелену…. Будет уже совершенно непонятно: где дни, а где – года, где явь, а где – сон…».

Словно подтверждая эти опасения, в полдень с центральной мачты фрегата сорвался и разбился насмерть Егоров крепостной по имени Федосий, молодой, здоровый и широкоплечий мужик. То ли нечаянно сорвался, то ли сам бросился вниз, предварительно распрощавшись с последней надеждой на благополучный исход этого явно затянувшегося плавания…

Поздним вечером Егор с Санькой опять расположились на носу «Александра». Только разговоры о временах грядущих в этот раз как-то не разговаривались. Они в основном молчали да изредка вскользь целовались, осторожно и нежно касаясь сухих и шершавых губ – такими же сухими и шершавыми губами.

– Саша, а для чего – всё это? – неожиданно спросила жена. – Ну, в смысле, вся наша жизнь? Для чего, вообще, люди живут на белом свете? Почему ты улыбаешься? Я что, очень-очень глупая?

– Умная ты у меня, очень – умная! – серьёзно ответил Егор. – Просто о смысле жизни гораздо приятней рассуждать в более спокойной обстановке. Когда вокруг всё спокойно и благостно, и на душе – в том числе…. Например, когда в камине ласково потрескивает добрый огонь, а в голове приятно шумит от выпитого благородного вина…. Вот тогда-то да, о смысле жизни – самое время говорить…

– А, сейчас? – не сдавалась настойчивая Сашенция. – Что ты мне ответишь – сейчас?

– Ты же, наверное, и сама знаешь, что я отвечу! – улыбнулся Егор. – Быть с тобой, глупенькая! Всегда, до самой смерти! Вот в этом – лично для меня – и заключается наивысший смысл жизни…. Дорогая, мне это кажется, или ветер действительно стихает?

Ещё через несколько минут Санька, указывая рукой прямо по курсу движения фрегата, взволнованно произнесла:

– Ой, Саша, смотри! Там, прямо в небе, ползают два маленьких светлячка…

Далеко впереди, не очень-то и высоко, то пропадали, то упрямо появлялись снова два крохотных, ярко-розовых огонька.

«Это же, братец, жерла действующих вулканов!», – уверенно заявил внутренний голос. – «То прячутся за полосой тумана, то снова появляются…».

– Пошли будить капитана! – Егор потянул жену за рукав платья. – Надо срочно становиться на якоря, пока не налетели на прибрежные рифы.

Через двадцать минут якоря успешно забрали грунт, и «Александр», чуть поскрипывая всеми составными частями деревянного корпуса, послушно и размеренно закачался на мелкой волне.

– Да, ветер стихает! – согласился с Егором капитан Тихий. – Только вот вопрос: где сейчас «Орёл» и «Кристина»? Успели они встать на якоря, или нет?

– Ладно, чего по-пустому языками молоть? – нахмурился Егор. – Будем ждать рассвета, и надеяться только на лучшее…

Уснуть он так и не смог, поворочался часа два-три-четыре на своей койке, тихонько оделся и снова выбрался на палубу.

Приближался рассвет. Туман, опустившись к самой поверхности океана, таинственно и зловеще клубился в корабельных снастях, усердно оседая на дне и стенках многочисленных медных и бронзовых посудин, закреплённых на палубе тут и там.

В одной из сторон небосклона неожиданно зарозовело.

«Ага, значит туман уже не такой плотный!», – обрадовался внутренний голос. – «Уже понятно, где у нас восток. Ничего, братишка, выкарабкаемся…».

Ещё примерно через час с севера донеслись отголоски далёкой, но бойкой канонады.