Холодная кожа (В пьянящей тишине) - Пиньоль Альберт Санчес

– Батис, Батис, Батис! – Я стал трясти его за плечи. Кафф беспомощно опустил свой ремингтон. Он смотрел на меня, не узнавая, и шептал:

– Кто вы такой? Где мы, где мы, где?

Это произвело на меня ужасное впечатление, особенно потому, что эти слова произносил человек, столь уверенный в своих убеждениях. Я не мог на него рассчитывать. Но времени на оказание ему помощи у меня не оставалось. Я только велел ему пригнуться, положив руку на его затылок. Батис медленно рассматривал свою грудь и руки, не ведая надвигавшегося кошмара. В некотором смысле я ему позавидовал.

Три детонатора стояли наготове. Сначала я решил взорвать шашки у самого края гранитной скалы. Рычаг опустился до упора. В течение секунды мы с Батисом, потерявшим всякий контроль над собой, смотрели друг на друга, как два последних идиота: детонатор не сработал. Но вдруг громовой разрыв заставил нас лечь на пол за баррикадой, закрыв голову руками. Языки пламени взвивались вверх, словно из кратера вулкана, картечь и осколки гранита вонзались в мешки и в стены, сгибали прутья балкона, словно они были из тонкой проволоки. Все вокруг содрогалось. У меня создалось впечатление, что маяк накренился, как Пизанская башня. Когда я открыл глаза, слой пепла и пыли покрывал нас с ног до головы. Внутри маяка плавало матовое облако, частички сажи кружились невысоко над полом. Где–то в глубине угадывалась фигура животины. Она визжала от страха.

Я приподнялся на локтях над баррикадой. Сотни чудовищ разорвало на части. Трупы валялись повсюду, агонизирующие существа ползали среди мертвых собратьев. Я поморгал, стер пепел со щек и лба и крикнул:

– Батис, помогите мне!

Чудища, которым удалось выжить, не обращая внимания на мертвецов, с воем бросились к открытой двери. Батис, едва придя в себя или окончательно спятив, принялся стрелять в толпу. Я тоже. После каждого выстрела я дергал затвор, и гильза выскакивала. Моя винтовка не уступала в скорости пулемету. Промазать было невозможно. Чудища погибали, падая на землю, и об их тела спотыкались следующие ряды.

– Не прекращайте стрелять, – зарычал я, откладывая винтовку. – Не давайте им приближаться к двери.

Я хотел взорвать вторую линию шашек, но в суматохе перепутал детонаторы: вместо второй взорвались заряды третьей линии, расположенной дальше всего от нас. Половина леса взлетела на воздух.

Черно– пурпурный гриб взрыва поднялся вверх на двадцать пять или пятьдесят метров. Несмотря на слой снега, деревья вспыхивали, как спички; многие из них взлетали в небо, вращаясь вокруг оси, и падали недалеко на нас. Куски мяса летали, как снаряды из пушки, и застревали на кольях балкона. Одна голова разбилась вдребезги о заграждение, как раз в тот момент, когда нас накрыла взрывная волна. Она смела меня и большую часть мешков с силой тропического урагана. Я очутился в комнате и полз на локтях в облаке черного удушливого дыма. Пол был покрыт песком, искры скакали в разные стороны. Где–то там, снаружи, динамитные шашки взрывались то синхронно, то поочередно. Изо рта у меня пахло серой. Я закашлялся, потом стал отплевываться и в этот момент увидел животину, беззащитно забившуюся в угол комнаты. В течение секунды мы смотрели друг на друга. В наших взглядах сквозило недоумение. Она ничего не понимала. Я – тоже. Что произошло? И где был Батис? Может, упал с маяка, как матрос – за борт корабля? Да, конечно, он приложил к этому руку. Я догадался, что в последние дни, пока я проверял сохранность зарядов и добавлял картечи, Кафф не выдержал искушения и по собственной инициативе поставил дополнительные шашки. Мы договаривались сохранить часть взрывчатки на всякий случай. Но я был уверен, что Батис тайком заложил весь динамит, которым мы располагали. Если при взрывах первой и третьей линий мы едва не погибли, что же будет, когда взорвется вторая, равная по мощи первой и третьей, взятым вместе?

– Батис!

Он стоял на балконе, грязный, но невредимый. Туман, подобный лондонскому, придавал его фигуре фантастические очертания. Он выкрикивал угрозы в адрес чудищ, ощущая себя Голиафом, словно в него вселился дух валькирий; его действия были недоступны человеческому разуму. Большая часть волос на его голове обгорела, от них шел дым. Батис стрелял из ремингтона направо и налево с одной руки, словно это был пистолет; другой рукой со сжатым кулаком он делал угрожающие жесты. Невероятным образом одно чудовище сумело пробраться между кольями и полуразрушенной решеткой балкона. Кафф раздробил ему череп прикладом, точно это был арбуз, – один удар, пять, шесть, семь, – и пинком сбросил труп вниз. После этого его внимание привлек последний детонатор.

– Батис, ради всего на свете, не делайте этого, не делайте! – закричал я, падая на колени и хватая его за пояс. – Мы взлетим на воздух!

В течение нескольких секунд он смотрел на меня со снисходительностью феодала. Потом:

– Уйдите с дороги!

И толкнул меня на мешки с песком.

У наших ног чудовища жарились в огненной западне. Они искали путь к морю, но встречали только языки пламени. Многие из них метались, объятые огнем, еще живые. Пожары пылали на большей части острова. Ночь, охваченные ужасом чудища и алые всполохи создавали вместе невероятную картину жуткого театра китайских теней. Две трети гранитной скалы исчезли. До нашего балкона доносились крики палаты буйно–помешанных. Батис дернул за рычаг.

Мне показалось, что остров раскалывается на части, как торпедированный корабль. С севера на юг вырос огромный сияющий купол. Наш маяк казался до смешного ничтожным по сравнению с этим явлением, слабее свечи под порывами бури. Волна обломков и черной земли поднялась до горизонта, насколько хватало взгляда. Крики чудовищ и наши вопли слились воедино. И вдруг все утихло. Глухота. Вокруг стало неестественно тихо, но я видел, что губы Батиса двигались. Я видел, как растерзанные тела взлетали на невероятную высоту. Я видел взрыв, который казался живым существом, вызванным Каффом из иного мира. Батис был совершенно равнодушен к этой апокалипсической картине; он хлопал в ладоши, танцевал и посылал врагам проклятия, словно опьяненный колдовским зельем. Последняя волна от взрыва засыпала балкон градом шлака, который покрыл нас, точно остывшая магма. Все это в целом напоминало одну из множества сцен конца мира.

Последующие события большого значения не имели. Мы с Каффом сели в разных углах комнаты. Мы избегали друг друга, словно чувствовали себя запачканными какой–то грязью. И если нами была одержана победа, никто из нас не хотел произнести это слово, никто не спешил отпраздновать результаты кровавой бойни. Спустя два часа я услышал тоненький свисток далекого паровоза: постепенно мои уши открывали дверь в мир звуков; уже к рассвету слух полностью восстановился.

Мы приготовились выполнить самую мрачную миссию. Заткнув носы шарфами и платками, мы вышли наружу. Картина была ужасающей. Языки пламени оставили на стенах маяка черные следы. Град картечи избороздил стены, и они напоминали лицо человека, который перенес страшную оспу. Из мешков на балконе, продырявленных в разных местах, на землю струился песок, словно отмеряя последние минуты этой ночи.

Там, где взорвался последний заряд, образовался гигантский кратер. Что же касается чудищ, то их тела валялись на земле повсюду, словно карающий ангел настиг их войско. Число трупов не поддавалось счету. Их было множество. В море тоже плавали тела: исковерканные, обугленные. Трупы корчились, словно страшные куклы, растопырив пальцы и раскрыв рты. Никогда не забуду этот запах жареного мяса; он был невероятно похож на вонь кипящего уксуса. От некоторых тел остались одни скелеты; обгоревшие ребра торчали вверх, как черные решетки. Некоторые тела еще шевелились. В том, что мы добивали их, следует видеть скорее акт милосердия, чем выражение иных чувств. Мы шагали среди мертвецов, и, когда замечали какое–нибудь движение, я вонзал умирающему в затылок свой длинный нож, или Батис – свой гарпун.

Одно из чудищ потеряло ногу до самого бедра и вторую от колена. От туловища шел белый пар; раненый пытался ползти, подтягиваясь на локтях. Вместо того чтобы его добить, Батис встал на пути. Чудовище увидело сапоги и судорожно поменяло направление. Кафф постоянно оказывался между ним и берегом, но чудовище не сдавалось: с упрямством вола и скоростью улитки оно двигалось в поисках выхода к морю.