Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

Порядки в екатеринбургской тюрьме. Привратник не вооружён. Камеры не запираются. Арестанты из окон ведут разговоры с прохожими. Завели себе перочинные и сапожные ножи, открыто играют в карты. Празднуют свадьбу со спиртными напитками. Следователя сопровождают криками и бранью.

А то — бунт, захватили винтовки, убили надзирателя. Их требование: „отменить стеснительные меры, унижающие достоинство”. Приехавшие начальник милиции и уездный комиссар взывают к их „революционной совести”. Арестанты в ответ им хохочут и высмеивают на тюремном жаргоне.

В Екатеринославе памятник Екатерине II был огорожен властями с надписью, что он представляет большую художественную ценность. Толпа оторвала доски, сбила с памятника украшения, а фигуру стащила наземь.

В екатеринославском губернском управлении собрание гимназистов обсуждало поездку в деревню для помощи в полевых работах. М* предложил: гимназисток не брать. За это собрание бурно упрекало его в черносотенстве, но он стоял на своём. Тогда гимназист З* в президиуме вынул из кармана револьвер и положил на стол: „В Америке существует обычай: когда слова перестают действовать — переходят к делу.”

В ташкентской газете была набрана статья с резкими нападками на председателя совета рабочих депутатов. Он распорядился разбросать набор. Номер вышел с белым пятном, озаглавленным: „Свобода печати”.

На минералводских курортах ещё с весны — небывалое стечение публики, возникла жилищная нехватка. Местные ещё вполне спокойны, неспокойны только петербургские, пережившие революцию. Они приезжают с семьями, среди них всё чаще — известные лица. Собираются группами, обсуждают политические события: „Когда же это кончится?”

В конце апреля в Киеве произошла — первая и последняя — монархическая манифестация гимназистов и юнкеров — трёхцветные знамёна и плакаты „Да здравствует конституционный монарх!” (1-я гимназия, которую кончал Богров). Прохожие и зрители бурно приветствовали, многие присоединялись. Так они, без препятствий от властей, сходили до Скакового поля в Печерске. А когда назад спускались к Крещатику — навстречу им уже шли грузовики с солдатами, вооружёнными и безоружными. С бранью соскакивали, свалка, рвали национальные знамёна и разогнали манифестацию. „Контрреволюции не допустим!”

В Хвалынске Саратовской губернии появилось пятеро солдат, объявили себя уполномоченными петроградского Совета рабочих депутатов. В воскресенье 23 апреля они арестовали председателя уездной земской управы Баумана, прогрессивного деятеля, привели его на митинг, где толпа, подожжённая ими же, кричала: „Убить его!” Под конвоем его отправили в арестантское помещение, по пути толкали, били по голове, плевали в него.

На другой день так же арестовали, издевались и водили по городу, Но ещё и с барабанным боем, — городского голову Клюхина, тоже прогрессиста, члена управы Белякова и гласного Платонова. Обыватели плакали, что полиция упразднена.

Хотели арестовать и воинского начальника — но не допустили стоящие в Хвалынске солдаты.

26 апреля в Екатеринбурге остановился на днёвку проходящий на фронт эшелон с тысячей солдат-сибиряков. Сперва они строем с красным знаменем пошли на Верхне-Исетскую площадь. Потом стали расходиться по городу, везде сбивая магазинные вывески с гербами. В зале городской думы выдирали царские портреты из рам, заодно и портреты городских голов. Чугунный бюст Александра II выбросили на улицу, там разбили о мостовую в осколки. Служащие городской управы разбежались. На плотине солдаты никак не могли сорвать с памятников бюсты Петра I (основателя горного дела на Урале) и Екатерины I (основательницы города). Тогда пошли в мастерские, добыли инструменты. Туда же отнесли снятые бюсты и разбили их под паровым молотом. В музее уральского общества любителей естествознания — уничтожили статуи и портреты семьи Романовых. К солдатам примкнула толпа любопытных. Сделали попытки свернуть памятник Александру II на Кафедральной площади, но неудачно. Тогда на монумент надели рогожу. С проходящих чиновников срывали фуражки и уничтожали кокарды. Магазины закрылись. С рынка исчезли и торговцы и покупатели. Заводы стали бросать работу. Около памятника под рогожей — до вечера шли митинги.

В Троицке (челябинском) в день празднования 1 мая толпа разгромила винный склад на 40 тыс. вёдер, и перепилась. Беспорядки длились 3 дня, умерло от перепоя 150 человек.

В Саратове ещё в начале апреля, при начавшейся погоне за спиртным, войска несколько суток разбивали, разливали и спускали в канализацию пиво из бочек, десятки тысяч вёдер.

Но 25 апреля после митинга с революционными лозунгами толпа с участием солдат и под руководством освобождённых уголовников двинулась грабить винные склады, гастрономические магазины, затем и лавки. На улицах появилось много пьяных. Караулы, посылаемые на охрану, напивались вслед за громилами. В одном складе пиво стало затоплять подвал — солдаты пили его пригоршнями. Там же почему-то хранились и бутылки с купоросным маслом, некоторые хватали бутылки, вливали жидкость в рот, обжигались, отравлялись.

26 апреля погром продолжался. Из уничтожаемого склада при гостинице „Россия” разлитое красное вино текло на улицу. Солдаты и босяки припадали к винным лужам и пили. Пожарные перекачивали вино из бочек в канализационные люки. Из Саратова пьяное движение перебросилось в слободу Покровскую.

Только на третий день погром был остановлен, до винокуренных заводов не допустила охрана.

Через неделю такое же повторилось и в Самаре, с убытком на миллион рублей.

Постановлением самарского СРСД сформирована „красная гвардия” — 1200 человек с 6 комиссарами. 2 и 3 мая она произвела в Самаре самовольные массовые обыски и аресты среди обывателей.

В деревню около имения Шереметьевой, 7 вёрст от Мценска, пришёл с фронта дезертир Кочуев. На фронте он начитался прокламаций, что помещики — кровопийцы, и у них надо забирать землю. Он сошёлся с крестьянином Прониным, вдвоём они распространили слух, что в имении хранятся пулемёты и другое оружие — для восстановления старого строя. Уездный комиссар разрешил трём делегатам от солдат произвести обыск. В имение ворвалась расквартированная рядом рота, потребовала ключи (владелицы не было дома, она — в воронежском имении), начала обыск. Не нашли ничего, кроме старинного оружия, но стали громить винный погреб. Вся рота перепилась, и во главе её два прапорщика тоже напились до бесчувствия. Пьяные солдаты пошли сообщать в бараки полка, что ещё много осталось вина. А во Мценске расквартировано два запасных полка, они хлынули за вином с котелками, чайниками, вёдрами — офицеры не могли их остановить.

Это было 26 апреля. В имении перебывало 20 тысяч солдат, допивали вино и грабили. К ним присоединялись толпы соседних крестьян. Солдаты, посланные на подавление, тоже присоединялись к громилам. В дальнейших поисках толпы разделились и пошли громить винокуренные заводы Селезнёва (3 версты от города). Там часть спирта успели выпустить до их прихода, остальной захватила пятитысячная толпа, пила, набирала в посуду, уносила с собой. В конце разгрома имение Селезнёва и завод подожгли.

Жители Мценска — в страхе: близ города огромные зарева, по городу бродят пьяные солдаты с винтовками и кинжалами, поставленные патрули бессильны. В бараках валяются замертво пьяные, некоторые умирают от отравления. До рассвета на улицах пьяные крики и гармошки.

На другой день солдаты отправились громить ближние заводы Кашеварова и Куроедовой — но там весь спирт уже был выпущен, и погромное движение остановилось. Более отдалённые от Мценска заводы охранялись конными артиллеристами, присланными из Орла, но в сам Мценск их не послали из опасения, что возникнет столкновение с мценским гарнизоном.

Семь вёрст от Мценска до имения Шереметьевой усеяны обрывками французских книг, журналов, разорванных ковров, тканей, кожаной мебельной обивки (солдаты тащили и бросали по дороге). От французской библиотеки, занимавшей несколько комнат, — на месте одни разорванные листы. Пять роялей и пианино разбиты вдребезги. Уничтожена картинная галерея, где были оригиналы итальянских мастеров, — изрезанные холсты, разбитые рамы. Битые зеркала. В оранжереях всё потоптано. Разворовано два полных амбара семян. Но никто не убит: управляющего только душили.

2 мая Кострома согласилась признавать распоряжения Временного правительства.

4 мая сгорела половина Барнаула, 26 улиц центральной части.